И у этого типа лежала моя характеристика…

Кабинет Хаксли был таким же «приветливым», как его хозяин: абсолютно голые стены, если не считать белой доски и календаря с важными датами, обведенными в кружок; на столе — стопка бумаги, ручка и телефон. Еще — фотография уродливой карликовой таксы в рамке. Ну, и моя характеристика рядом с кактусом.

— Итак, — начал Хаксли, — я прочел отзыв о вашей работе. — Он сделал паузу, мысленно перепрыгивая через все мои положительные качества, и сразу взял быка за рога: — Есть одна область, над которой вам следует поработать.

— Какая?

Хаксли пристально взглянул на меня, а затем растопырил все десять пальцев и ткнул ими в мою сторону:

— Вам нужно стать более мужественным, Марти!

— Что?

— Вы слишком уступчивый. Нам важно услышать ваше мнение. Берите напором! Спорьте с коллегами. Вы слишком покладистый и рациональный.

— Это плохо?

— Меня это раздражает.

— ?!

— Я забочусь не о том, чтобы мы работали в приятном коллективе, — сказал он. — Я забочусь, что мы работали эффективно. Идеальное совещание в моем представлении — вроде стычки двух углеводов в пробирке. Понимаете, что я хочу сказать?

— Углеводов?

— Что?

— Вы сказали «стычка углеводов в пробирке». При чем тут это?

— Я имел в виду… Ну, вы же поняли, что я имею в виду! Говорите больше! Вы меня слушаете?

Собаки больше полагаются на слух, чем на зрение. Я прекрасно его слышал. Мне пришло в голову, что, возможно, я должен начать с ним спорить. Это проверка?

— А что, если я не соглашусь? — спросил я.

— Неважно, — ответил он. — Вы по-любому не согласитесь. Главное — процесс.

— И как это мне поможет работать эффективно?

— Главное, чтобы вы сами были эффективны.

— Я?

— Вы.

— Я запутался.

— Приведу пример, — сказал Хаксли. — Посмотрите на… — Он назвал одну из самых отъявленных сук, с которой я имел несчастье работать. — Она говорит, что думает. Она берет напором.

— Ага.

— Что вы улыбаетесь? Я серьезно.

— Я понимаю, — ответил я искренне. — Меня просто заинтересовала фотография вашей собаки. Славный малыш.

Хаксли опустил руки, откинулся на спинку кресла и вздохнул; его настроение кардинальным образом изменилось.

— Это мой Энди, — благодушно сказал он. — Ему два. Прекрасный пес.

— А как он себя ведет?

— Безупречно. Если во время ужина я скомандую «Сидеть!», он будет сидеть под столом и даже не шевельнется.

— И долго?

— Может, час. Он умница.

— Как вы этого добились?

Хаксли покачал головой, затем подпер подбородок ладонью и еще глубже сполз в кресле, приобретя сходство с Холой, когда ей чешут животик.

— Сперва он был невыносим. Все время лаял. Не подпускал к вещам. Не терпел оставаться в одиночестве. Между нами, я не мог его контролировать. Мною помыкали пять килограммов собачатины. Это было так унизительно. Норвежский дрессировщик Турид Ругаас пишет: «Волки и собаки стараются избегать конфликтов. Это виды, склонные к поиску компромисса. В конфликтах между собаками и их хозяевами обычно виноваты хозяева».

— И что вы сделали? — спросил я.

— Нашел прекрасного тренера. Выполнял упражнения.

Бинго.

— Не дадите телефончик?

Тем же вечером я позвонил Кларку и рассказал о характеристике и советах, которые мне выдал начальник. Кларк ответил, что не может долго говорить, потому что они с женой ждут на званый ужин каких-то невероятно крутых шишек и ему еще нужно завязать галстук-бабочку.

— Знаешь что, — произнес он, — а ты им так и скажи в следующий раз: «Вам нужно мое мнение?Да вы все — просто кусок дерьма! Вот мое мнение!Выкусите!»

Я расхохотался. Заманчивая перспектива.

— О господи, — сказал я, отдышавшись. — Точ.

— Как ты сказал?

— Точ.

— Мне сегодня так сказал какой-то парень по телефону. Точ.Черт возьми, что это значит?

Выгнув шею под каким-то немыслимым углом, Хола смерила меня язвительным взглядом, а потом принялась быстро мотать головой. Уши ее взлетали, как две хищные птицы, которые никак не могут синхронизироваться. Наконец она торжественно водрузила голову мне на колено. Руби, до того восседавшая в кресле, молниеносно спрыгнула на пол и умчалась в сторону кухни, задрав хвост и подвывая что-то вроде:

— Ик ик ик ююююююююю!

Официальные соревнования по послушанию появились в Америке в 1930-х годах благодаря Хелен Уайтхаус Уокер, заводчице пуделей. Она ездила по собачьим клубам и проповедовала новую веру: дрессировка должна стать спортом. Именно Уокер устроила первые испытания по послушанию, которые прошли в Маунт-Киско в 1933 году. В них приняли участие восемь псов. «Дрессируйте собак» стало настоящим лозунгом эпохи Великой депрессии. В 1936-м АКС опубликовал первое положение о соревнованиях.

Затем к Уокер присоединилась Бланш Сондерс, которая на многие десятилетия стала крестной матерью мира дрессировщиков. В 1950 году она выпустила первую книгу для профессиональных тренеров. Методы Сондерс были типичны для того времени: лакомства под запретом, хотя вы можете поощрять собаку другими способами; указывайте на ошибку резким рывком за ошейник; используйте физическое руководство, чтобы обучить собаку команде «Сидеть».

В целом советы Сондерс были довольно гуманны, просто она относилась к тому племени дрессировщиков, вышедшему из Древнего Рима, которое полагало, что собаки (а также дети и лошади) нуждаются в «перевоспитании». Как говорилось в одном популярном пособии 1894 года, «знания, которые не были вколочены в собаку силой, не принесут полезных всходов».

Зоопсихологи называют этот метод — исправление ошибок путем негативных последствий — отрицательным импринтингом. Самым известным его последователем был Вильям Келер, который тренировал собак для студии Уолта Диснея и фильмов «Новые робинзоны» и «Невероятное путешествие». Его книга «Метод дрессировки Келера» десятки лет был в США бестселлером.

Сейчас его страшно читать.

«Собаку [Холу!] следует избивать до тех пор, пока у нее не останется ни сил, ни желания оказывать сопротивление, — пишет этот знаток собачьей психологии. — Вероятно, после этого она, пошатываясь, пройдет несколько шагов, ее пару раз вырвет, и она упадет на бок. Но это не должно вас тревожить».

Келер считал, что пагубные свойства собаки, заложенные в нее при рождении, можно подавить только постоянным причинением боли. Дрессировка превращалась в столкновение двух воль: или ты, или тебя. Впрочем, надо отдать Келеру должное: он искренне верил, что нет ничего пагубнее излишней доброты, а также что величайшая из всех физических и психологических жестокостей заключается в — приготовились? — «повторной коррекции»!

В популярном медицинском учебнике 1907 года [15]описывается, как следует лечить алкоголиков:

«Если пьяница вызывает врача, тому предписывается немедленно поместить больного на операционный стол, вставить ему желудочный зонд, выскоблить и промыть желудок и, убедившись, что он свободен от слизи и содержимого, дать пациенту настойку стручкового перца, после чего на несколько часов оставить в полном покое».

Вывод:

«Иногда быстрое и жестокое лечение… может быть, наиболее гуманное из возможных».

В семидесятых годах алкоголиков обычно отвозили в клинику, привязывали ремнями к столу, пичкали белладонной, касторовым маслом и тушеными томатами, а затем отправляли на конверсионную терапию, которая немногим отличалась от промывки мозгов.

Психиатры до сих пор экспериментируют с такими методами, как «Аверсионная терапия алкоголизма при помощи рвоты и электрошока» (журнал «Консультирование и клиническая психология», 1981, № 49, с. 360–368). Их попытки вызвать у алкоголиков отвращение к спиртному достойны страниц «Заводного апельсина».