— Так, — сказала Венди, по-прежнему глядя в сторону. — Попробуйте немного пройтись с ней на длинном поводке. Можете использовать приманки, если хотите. Я видела, что вы жульничали с лакомствами, когда мы учились ходить на коротком поводке. Помните, собака должна идти рядом с вами и не вырываться. Пусть ваш зенненхунд покажет, на что он способен.

— Ладно, Хола, — сказал я. — Пора прогуляться. Идем.

Она стояла как вкопанная.

— Идем, Хола, — повторил я, повышая голос. Двадцать два глаза — человечьих и собачьих: мы занимались не одни — обратились к нам в ожидании. — Идем, давай же!

Хола начала дрожать и скулить, а потом издала звук… нечто среднее между скрипом диванной подушки и возгласом женщины, приближающейся к оргазму (сам слышал). О том, чтобы сдвинуть ее с места, не могло быть и речи: она словно вросла в землю.

— Она вообще знает, что такое прогулка? — спросила Венди. — А вы знаете, что такое приманка?

Не знаю, каким идиотом надо быть, чтобы не знать о приманках.Впрочем, я не винил Венди за этот вопрос. Глядя на нас с Холой, можно было подумать что угодно.

— Попробуйте медленно заманить ее лакомством в круг, а потом…

Не дав мне дослушать, Хола сорвалась с места, протащила меня по всему залу и застыла у решетчатых ворот, откуда хорошо была видна площадка, на которой собак готовили непосредственно к тесту. На протяжении двух долгих месяцев — целый семестр на курсах «Поведение в семье» при клубе «Порт Честер» — Хола изобретала все новые и новые способы выражать свой интерес к окружающим предметам, людям и собакам. Мне оставалось лишь завистливо смотреть на вышколенных студентов курса СХГ, не реагировавших ни на какие раздражители и смирно сидевших возле своих хозяев, пока те обменивались рукопожатиями. У меня было чувство, будто я смотрю краткую версию передачи «Богатые и знаменитые».

— Эгоизм не в том, что человек живет как хочет, а в том, что он заставляет свою собаку жить по своим правилам, — сказала Венди, которая явно читала Оскара Уайльда. — Ей известно, что такое длинный поводок?

— Ну… Мы…

— Она знает команду «Сидеть»?

А вот это уже запрещенный прием. Спросила бы еще, умею ли я пользоваться электричеством. Если собака не знает команду «Сидеть», это значит, что ее вообще не дрессировали.

— Хола, сидеть, — приказал я.

Она села. А потом перевернулась на спину и замолотила лапами в воздухе, восхваляя собачьего бога за то, что наградил ее сообразительностью.

«Ой, папочка! — казалось, вот-вот произнесет она. — Мне здесь так нравится! Спасибо!»

Меня ничуть не утешало, что кое-кого из собак тоже нельзя было причислить к Нобелевским лауреатам. В частности, с нами тренировался симпатичный молодой боксер по кличке Аттикус, одного взгляда на которого хватило бы, чтобы диагностировать синдром Дауна. Я испытывал к нему то, что собачники называют негодованием (синонимы: смертельная обида, чувство вселенской несправедливости). И дело даже не в том, что он очень скоро начал осваивать новые команды с неподражаемой легкостью, будто подсматривал в учебный план. Смертельную обиду (негодование, чувство вселенской несправедливости) вызывало то, с какой любовью и восхищением он смотрел на свою хозяйку — симпатичную двадцатилетнюю девушку в мешковатом спортивном костюме. Хотя, судя по ее виду, она была не более одаренным собаководом, чем я…

Ну ладно, ладно, по сравнению со мной все — одаренные собаководы. Но в дог-шоу ее бы точно не взяли.

У нас есть только один настоящий враг, и это мы сами.

Удивительно, насколько близко к сердцу я принял эти собачьи курсы. Каждые два дня перед тренировкой я бегал по потолку от волнения, а потом еще два дня сгорал от стыда. Все провалы Холы словно обнажали мои собственные пороки.

Кларк говорил, что Глории просто нужна передышка, но я в это не верил. По иронии судьбы я знал ее телефонный номер, но ни разу им не воспользовался. Я крутился как заведенный. Работал за троих. Выгуливал Холу. Ходил на собрания Анонимных алкоголиков. Перебирал забытые Глорией вещи — томики Эмили Дикинсон, вырезки из «Нью-Йорк пост» и «Дэйли ньюс» с рецензиями на ее выступления, розовые кашемировые шарфы и маленькие дизайнерские зонтики с узором в горошек. В задней комнате по-прежнему стояло ее пианино с толстой стопкой нот Баха и группы «Аэросмит». Она играла композиции «Аэросмита»?

Примерно через две недели после своего ухода Глория позвонила домой, когда я был на еженедельном совещании (она прекрасно об этом знала), и сообщила автоответчику то, о чем я и сам догадывался: она живет в двух часах езды от города, в горах Катскилл, в пустом однокомнатном домике, который называется Домом на скалах, потому что стоит — кто бы мог подумать! — на скалах.

— Не звони мне, — сказала она в конце. — Просто хочу, чтобы ты знал: со мной все в порядке.

Я переслушал запись несколько раз, но так и не нашел в ней никакого скрытого смысла.

Я начал вести с Холой мотивирующие беседы, пока мы полчаса тряслись во взятом напрокат автомобиле по трассе I-87.

— Ты должна добыть мне первый приз, Шмо, — сказал я маленькой Холе в зеркале заднего вида. Когда я нервничаю, я всегда называю ее Шмо. — Оставь свои глупости за пределами круга, хорошо?

Она прищурила глаза, как бы говоря:

«Какие глупости ты имеешь в виду, папочка?»

— Это настоящие собачьи соревнования, — продолжал я. — Для младшей группы. Всех этих псов тренируют для победы. Мы тоже должны постараться и показать класс.

«Мы едем в парк? Мы снова едем во Флориду? Где ты прячешь пирожки?»

— Когда мы приедем, мне понадобится все твое внимание. Так что поголодай немного.

«Я родилась голодной…»

Школа «Порт Честер» — настоящая маленькая вселенная, предназначенная только для тех, у кого есть лапы и хвост. Сомневаюсь, имеются ли там туалеты для людей, зато в залах даже в разгар лета поддерживалась комфортная прохлада.

В отличие от школьных учителей, Венди не выгоняла двоечников из класса. Зато она задавала такие же сложные вопросы:

— Вы когда-нибудь дрессировали свою собаку?

— Сколько ей лет? Пять?! Вы имеете в виду — месяцев?

— Она имеет представление об одиночном поведении?

— Вы когда-нибудь пользовались кликером?

— Она владеет «сидячим поведением»?

Эта женщина везде видела только поведение.Сидяче-одиночное поведение, длительно-сидяче-одиночное поведение, длительно-сидяче-а-потом-стояче-одиночное поведение, прогулочное поведение, а в случае Холы — отсутствие поведения.

В «Порт Честере» культивировался «позитивный метод»: собак дрессировали при помощи лакомств, плохое поведение игнорировалось. Венди обычно пользовалась практикой «щелкнуть кликером и угостить». Похоже, она была тренером так долго, что привыкла делить и свою жизнь на отрезки «цель — щелчок — поощрение», стремясь, как она сама выражалась, к максимальному правдоподобию.

— Собаки делают то, за что получают конфету, и не делают того, за что конфету получить не смогут, — сказала Венди однажды. — Причем конфетой может быть что угодно. Если ваш пес резвится в собачьем парке, а вы его подзываете и ведете домой, он очень быстро запомнит, что отреагировать на вашу команду — значит не получить желаемого. Вам нужно отдать команду и затем поощрить собаку сотню раз в сотне мест, чтобы в сто первый раз она среагировала на максимальное правдоподобие и подошла без приманки. Но полной гарантии все равно нет. Это постоянный выбор.

— Если уж на то пошло, — после паузы продолжила Венди, — что нужно сделать, чтобы собака гарантированно неосвоила команду «Ко мне»?

— Я знаю, — встрепенулась хозяйка Аттикуса.

— Кто-нибудь еще?

Молчание.

— После команды «Ко мне» нужно всего лишь надеть на собаку поводок и отвести домой. Так вы никогда ничего от нее не добьетесь. Почему?

— Потому что она запомнит, что за командой не следует ничего хорошего, — ответил я.