Клементина подняла ткань – местами полотенце протерлось до ниток, но было чистым.

Ей вдруг пришло в голову, что брат Гаса жил здесь, пока сам Гас отсутствовал. Именно благодаря Заку в доме сейчас царила чистота, что казалось странным, поскольку чистота близка к благочестию, а мистер Рафферти казался настолько далеким от праведности, насколько это возможно для человека.

Маленькое окошко над раковиной пропускало слабый солнечный свет. Клементине пришлось встать на цыпочки, чтобы выглянуть на улицу. Она увидела, что заднюю часть лачуги огибает река, огороженная живой изгородью плотно растущих ив и тополей. А вниз по течению уходит извилистая узкая тропка, ведущая к уборной.

Клементина услышала, как сзади подошел Гас и начал качать ручку насоса. С громким всплеском вода хлынула в жестяную раковину, намочив перед юбки Клементины.

– Посмотри-ка, Клем, – неестественно обрадовался муж. – Чем не домашний водопровод?

Она отодвинулась от него, вытирая мокрые пятна на коричневом платье из саржи.

Руки Гаса тяжело опустились ей на плечи, и он повернул жену к себе лицом. Согнутыми пальцами приподнял ее подбородок, заставляя Клементину взглянуть ему в глаза.

– Не дворец, верно?

– Я и не ожидала дворца, – сдавленно сказала она. И правда, не ожидала, но из-за разочарования слова прозвучали как ложь.

– Хотя не представляла, что все настолько запущено, да?

Клементина попыталась смягчить недомолвку улыбкой.

– Здесь просто не хватает женской руки.

Гас отпустил ее подбородок, быстро и нежно погладив по шее.

– Летом я построю для нас дом получше. Мы с Заком жили в этой старой лачуге, поскольку были слишком заняты работой на ранчо, чтобы беспокоиться о чем-то еще. Можно привезти из Оленьего Приюта немного необрезной доски. – Его глаза заблестели, а лицо озарилось радостной мечтой. – А потом закажем мебель в одном из тех чикагских каталогов, которые присылают заказы по почте. Как думаешь, не лучше ли сделать новый дом двухэтажным, чтобы было много спален… – Но внезапно муж осекся и отвел от Клементины взгляд. Потер усы. – Тебе понравится здесь, Клем, вот увидишь. Ты будешь счастлива.

– О. – К горлу подкатил ком и не позволял вымолвить и слова. Клементина судорожно перевела дух. – Гас, – выдохнула она. – Да, Гас. Буду.

Его лицо просияло, и он разразился громким радостным смехом, от которого над кухонной плитой задребезжали горшки и сковородки. Гас обнял жену, прижав близко-близко к себе: живот к животу, бедро к бедру. Уверенные руки скользили по ее спине, успокаивая и согревая.

– Ты назвала меня по имени. Давно пора, жена.

Клементина потерлась щекой о его шею и ощутила биение пульса. Устойчивого и ровного. Гас был хорошим человеком, хорошим мужем, и она не знала, почему так долго медлила, чтобы решиться на маленький шаг, столь осчастлививший его.

Она подняла голову и взглянула на него. Гас бережно взял ее лицо в большие ладони и одарил ленивой сладкой улыбкой. Затем опустил голову, а Клементина замерла, хотя ее сердце подскакивало и опускалось.

– Так и собираешься оставить вспотевшую лошадь в упряжке? – Гас напрягся, его пальцы напоследок сжали плечи жены, и он обернулся. В дверном проеме высился Зак Рафферти. Он разговаривал с братом, но скрытые шляпой глаза были прикованы к Клементине.

– Деспот, – с легкой улыбкой отшутился Гас. – Я тут хотел получше познакомиться с женой. – Он наклонился и крепко, быстро и грубо поцеловал ее в губы, а затем отстранил от себя. Но у двери остановился, и Клементине показалось, что на лице Гаса промелькнуло выражение триумфа, когда он взглянул на своего брата, прежде чем выйти во двор.

Зак Рафферти вошел внутрь, повесил шляпу на гвоздь рядом с дверью. Его волосы были не рыжевато-золотистыми, как у Гаса, а темно-каштановыми, да настолько темными, что казались почти черными. Он вымыл руки и надел чистую рубашку – голубую, полотняную, которую столько раз терли щеткой с мылом, что ткань выглядела мягкой, как французский шелк, и липла к его влажному телу.

Зак направился к невестке, царапая пол шпорами. Его крадущиеся движения вызывали у Клементины ощущение, будто на нее охотятся. Что-то было в его лице, глазах… какая-то гипнотическая власть, которая удерживала ее взгляд, даже когда ей хотелось отвернуться. В его глазах не было смеха, только холод, беспощадная суровость зимнего солнца. Клементина решила, что у Зака недоброжелательные глаза. Недоброжелательные, отталкивающие, но пленительные. Поэтому, чтобы не смотреть на деверя, Клементина оглядела комнату. Взгляд цеплялся за накрытый уродливой клеенкой стол, каждый из четырех стульев-бочонков и за шаткий диван, сооруженный из ящиков из-под кофе и нескольких тонких досок, накрытых старым одеялом.

Затем ее взгляд против воли вернулся к Заку Рафферти. Клементине показалось, что в его холодных янтарных глазах отражаются ее мысли.

– Как видишь, здесь не так много чиппендейловских[8] кушеток, как у тебя в Бостоне, – тягуче как сироп произнес он.

– А если вы внимательно посмотрите на меня, мистер Рафферти, то увидите, что я вовсе не избалованное существо, которому для счастья необходимы чиппендейловские кушетки.

– Да неужто?

Он поднял руку, и Клементина напряглась. У неё перехватило дыхание, а в горле пересохло. Задев ее волосы, Рафферти потянулся и взял с полки над головой Клементины пачку бумажек соломенного цвета и затянутый желтыми завязками муслиновый кисет с нарисованным красным быком.

Брат Гаса стоял совсем рядом, будто нависая над ней. Сыпанул табака из кисета на листочек, облизнул край и свернул тугую самокрутку. Его пальцы были длинными, коричневыми и шероховатыми от шрамов и мозолей.

– Сэр, – произнесла Клементина, задрав подбородок, и тем самым невольно бросая Заку вызов, – вы, верно, не собираетесь курить здесь?

Сигарета замерла на полпути к губам. Между темными бровями появилась выпуклая складка.

– Боже всемогущий! Теперь, когда в доме появилась леди, полагаю, я должен помнить, что и плевать нужно на улице.

– Джентльмен не курит и, уж конечно, не плюется при дамах. А также не опускается до ребяческого богохульства, чтобы выразить свои мысли, какими бы скудными или низкими те ни были.

Едва слова слетели с языка, Клементина тут же пожалела о них. Пока она читала деверю эту маленькую нотацию, он медленно и спокойно осматривал ее от носочков кожаных лакированных сапожек до шпилек в волосах. Жесткий рот изогнулся в подобии улыбки, и на щеке появилась, но тут же исчезла ямочка.

– Я всегда знал, что существует чертовски веская причина тому, что меня никогда не тянуло посетить Бостон. – Зак вложил сигарету между губами и наклонился к огню зажженной Гасом лампы. – Мой брат рассказывал тебе историю об этой лачуге?– тонкая струйка дыма была выпущена ей в лицо. – О том, что приключилось с парнем, который жил здесь до нас?

Клементина махнула рукой, отгоняя дым и сдерживая кашель. Наверняка эта история ей не понравится.

– Он угонял буйволов, старый Генри Эймс, и, не сомневаюсь, именно темные делишки свели его в могилу. Однажды к нему заскочила банда метисов, самых злых из ныне живущих индейцев. Небось, хотели выразить протест против воровства их скота. – Зак замолчал, снова затянувшись самокруткой. В его голосе зазвучали вкрадчивые пугающие нотки. – Они убивали его ме-е-едленно… томагавками.

Клементина почувствовала, будто ее легкие сжались и кровь отхлынула от сердца.

– В этом самом доме? Его убили в моем доме?

– Иди сюда.

Из горла Клементины чуть было не вырвался крик, когда Зак взял ее за локоть и подвел к дальней стене, где над диваном растопырились оленьи рога, на которых лежала винтовка. Зак отпустил ее руку, и Клементина невольно потерла саржевый рукав там, где деверь прикасался к ней.

Рафферти указал на глубокую выбоину в форме полумесяца в стене чуть ниже блестящего намасленного приклада винтовки.