Трактуй как хочешь. Чего она, собственно, ждет от него, написав, что лежит в постели? Какую роль он должен разыграть? Лечащего врача, или вора-домушника, или тайного любовника, явившегося в обличье коммивояжера? Возможно, конечно, объяснение самое банальное: ей действительно нужно обсудить с ним бизнес. Или все-таки это завуалированный призыв. Женщины ведь не любят казаться легкодоступными. М-да, так и не разберешь. Но раз она ждет его…

Несмотря на то что Ханс Муберг успел выпить еще четыре бутылки пива и неопределенное количество водки, он отцепил фургон, оставил его стоять в кемпинге и поехал на автомобиле на улицу Сигнальгатан с ее фешенебельными домами, большие застекленные балконы которых выходили на море. Интересно, сколько стоит жилье здесь? Видать, Сандра — любимая дочурка богатых родителей. Или сама на квартиру заработала. Или муж ее обеспечил — самый неприятный вариант. Осложнения Хансу не нужны. Стоит прозондировать почву, прежде чем идти на сближение.

Ему пришлось прождать около получаса у входа в здание, пока не появился пожилой сухопарый мужчина в экипировке для гольфа, вслед за которым Хансу удалось проскользнуть в дверь. Мужчина с подозрением смерил Ханса властным взглядом, а затем в три прыжка преодолел лестничный пролет и исчез за дверью квартиры на втором этаже. Муббе стал подниматься выше. Какая-то любопытная старушка высунула голову на лестничную клетку и посмотрела ему в спину. Из ее квартиры пахнуло чистящими средствами и свежезаваренным кофе. Ханс позвонил в дверь, но в ответ — ни звука. Он позвонил еще раз. Спит, наверное, бедняжка. Мигрень — штука неприятная. Он просунул руку в щель для почты, одновременно подумав: а вдруг это все шутка, вдруг с той стороны его подкарауливает ротвейлер, только и ждущий, чтобы вцепиться в пару свежих мясистых пальцев? Тут он нащупал шнурок и вытащил ключ наружу. Ему никак не удавалось развязать узел на шнурке. Ну почему женщины вечно норовят завязать свой «бабий узел», когда «прямой узел» развязать гораздо легче? Сдавшись, Ханс выпрямился и с силой рванул дверь на себя, после чего дотянулся ключом до замочной скважины и отпер дверь. «Эй! Есть кто дома?» Он ведь не хочет ее напугать. Но никто ему не ответил. Если она в спальне, он заберется к ней под одеяло и обнимет: «Ты здесь, радость моя?» Всем женщинам, каких бы ангелов они из себя ни строили, нужно одно. Все они с червоточинкой. Эти коварные интриганки вечно строят козни, расставляя ловушки для мужчин. Сандра Хэгг — ничем не лучше. То, как она поступила с Хансом, — непростительно. Она посягнула на самое дорогое, что у него было, — на его свободу, правда, не нарочно… Более того, осознать свою ошибку и попросить у него прощения Сандра уже никогда бы не смогла.

Стоя перед треснутым зеркалом у себя в прицепе, Ханс Муберг не мог поверить, что это случилось с ним наяву. Налитые кровью глаза Сандры и посиневшие губы больше походили на сцену из фильма, виденного им когда-то давно — детали давно испарились из головы, оставив лишь жуткую картинку, врезавшуюся в память. Будто герой второсортного детектива, Ханс стер бумажным полотенцем, которое он взял на кухне, отпечатки пальцев с дверей и щели для почты. Судя по всему, Сандра ждала его: стол был накрыт на двоих, на нем выставлена ваза с цветами и бокалы, выложены салфетки, из духовки вкусно пахло мясом. Красное вино перелито в кувшин, чтобы оно успело подышать. Да, она основательно подготовилась к его приходу. Ханс прихватил вино и вернулся в спальню. Темные, коротко остриженные волосы резко контрастировали с белоснежной простыней. Кожа девушки была очень светлой, почти прозрачной. Узкие кисти, длинные ярко-красные ногти. Ей так шло это легкое белое платье, в нем она была похожа на невесту. Еще теплая, понял он, прикоснувшись к ее груди. Внезапно зазвонил ее мобильный телефон. Ханс потянулся к нему, но передумал. Ловушка! Он чуть было не попался. Никто не должен знать, что он был здесь. Ханса охватила паника. На подушке, которую он прижимал к себе, подняв ее с пола, наверняка остались следы. Наволочку Ханс забрал с собой и выкинул вместе со своими ботинками в сортир в кемпинге. Вряд ли кто-нибудь будет искать именно там. Все следы необходимо замести как можно лучше.

Поутру он с трудом вспомнил, как сидел на краешке кровати рядом с телом Сандры и пил вино из кувшина. А потом алкоголь ударил ему в голову, и Хансом овладела слепая ярость, лишив его рассудка. Он рвал и метал, разбил телевизор стулом. Что еще он успел натворить? Пугающие провалы в памяти не позволяли сложить воедино картину той ночи. Лица детей смотрят на него откуда-то с лестницы — явь или сон? Может, сходить посмотреть, какой разгром он там устроил? Нет, пока лишь частично протрезвев, он уже понимал: вернуться туда было бы безумием. Ему хотелось расплакаться, а еще лучше умереть, чтобы покончить со всем этим. Нет, туда больше ни ногой — вдруг его кто-нибудь заметит. Он и так засветился перед тем высокомерным гольфистом и старушенцией с химической завивкой, которая следила за ним, прищурившись. Смогут ли они описать его черты полицейским? Или они тоже часть дурного сна? Стоит перебрать, и страшные видения посещают тебя во сне. Он выпил весь кувшин вина в одиночку, поскольку Сандра не могла составить ему компанию. Он вспомнил голубоватый свет, шедший от экрана ее компьютера, который был включен. Сны все равно что женщины, — их трудно понять. Самое время сменить имя и перебраться на новое место, но сначала — проверить почту. Сегодня больше никакой выпивки, только слабоалкогольное пиво и газировка. Стоит перебрать, и темнота из того, другого мира начинает тянуть к нему свои лапы. Пора завязывать, но как еще побороть страх, прочно укоренившийся внутри? Лишь алкоголь приносит облегчение.

Об убийстве на улице Сигнальгатан Мария Верн услышала в среду утром, только после того, как приехала в полицейское управление. Собираясь на работу, она не успела посмотреть выпуск новостей, потому что Линда капризничала. Они договорились, что дочка побудет у Марианны Хартман, а после обеда поиграет с Софи — соседской девочкой. Но стоило Марии направиться к двери, как дочка повисла на ней, словно обезьянка, и завопила, что никуда ее не отпустит. Хныкала как маленькая, забыв, что она уже взрослая и ей скоро восемь лет. Но страху покорны все возрасты. Марианна пыталась унять Линду, то соблазняя ее мороженым, то обещая фильм и видеоигры.

— Если хочешь, я разрешу тебе померить мои старые платья. А еще у меня есть шкатулка с украшениями. Я дам тебе мою косметику и длинные перчатки, отороченные перьями, — такие носили дамы, когда ездили на бал. А еще у меня есть шляпа с вуалью. Ты сможешь во все это нарядиться, правда здорово? — предложила Марианна уже вовсе загнанным тоном.

— Нет, мне нужна моя мама! Не уходи, мама, ну не уходиии… Я не хочу, чтоб ты умерла! Обещай, ты не умрешь! Останься, мамаааа…

Мария в отчаянии набрала номер Кристера и прослушала самодовольное сообщение на автоответчике о том, что хозяин трубку взять не может, но ведь тому, кто хочет хорошего, приходится подождать. Даже в первый раз это глупое сообщение не вызывало усмешки, а после пятого — и вовсе казалось издевкой. Вообще-то сейчас его очередь брать к себе детей на две недели, а он и суток не продержался. Вот засранец! Холостяцкая жизнь и нужды дочери явно не очень-то стыкуются.

— Я придумала! — сказала Марианна немного спокойней. — Линда, давай испечем кекс и пригласим к нам Софию. Вы оденетесь как знатные дамы и устроите чаепитие. Как тебе?

Линда нехотя согласилась, для виду продолжая капризничать — вдруг взрослые еще чего-нибудь пообещают, но потом успокоилась, довольная сделкой. Обменять маму на фильм, мороженое, тетины платья и кекс — не самые плохие условия.

Приехав на работу с опозданием на полчаса, Мария узнала, что молодая женщина найдена убитой в собственной квартире. Хартман уже выехал на место преступления поговорить с полицейскими, дежурившими ночью, и с бригадой криминалистов, работающей в квартире. Марии понадобилось еще пятнадцать минут, чтобы добраться до улицы Сигнальгатан. Она перекинулась парой слов с коллегой, несущим вахту у ограждения, разузнав у него детали, а потом к ней подошел Хартман. Кудряшки Томаса торчали дыбом, будто он лег спать с влажными волосами, а с утра не успел их уложить. Вероятно, так оно и было. Откашлявшись, он сказал хриплым голосом: