— Мы вошли в квартиру. Малин Берг мертва. Мы заберем тело и отправим патологоанатому. Следов внешнего насилия нет. У кровати стоит ведро с рвотой. Тело раздуто. — Голос командира оперативной группы было плохо слышно, и Оса попросила его говорить погромче. Он объяснил, что не хочет повышать голос из-за соседей, но последняя часть его сообщения прозвучала отчетливей: — По словам соседей, Малин Берг не покидала квартиру все выходные. Невероятная удача, если это действительно так! Соседи по лестничной площадке беспокоятся и спрашивают, не мог ли вирус проникнуть в их квартиры через вентиляционную систему. Они требуют лекарств и хотят сдать анализы. Что им сказать?

— Возьмите у них кровь на анализ, и пусть остаются дома до получения результатов. Я выпишу им больничный. Что касается антивирусных препаратов, давайте повременим.

— Вы думаете, это хорошая мысль? В таком положении лучше перестраховаться, разве нет?

— Конечно, но мы не можем этого себе позволить. Нам не хватит препарата, если мы начнем курс профилактического лечения для всех, кто под подозрением. Представьте только, какой шум поднимется, какая создастся борьба за место в очереди на лекарство! Работать спокойно нам уже не дадут. Объясню все подробней, когда приедете в больницу. А еще я попрошу вас увезти к себе в Линчёпинг одну пациентку. Это молодая женщина, футбольный тренер. Состояние критическое. Не уверена, что нам удастся вытащить ее своими силами. В лечебнице Фоллингбу острая нехватка аппаратов искусственной вентиляции легких.

Повесив трубку, Оса вздохнула с облегчением. Да, она рада тому факту, что Малин Берг умерла, не выходя из квартиры. При нормальных обстоятельствах мысль ужасная, но в текущей ситуации лучше одна жертва, чем сотни зараженных.

Хозяин автоприцепа, Ханс Муберг, проснулся с тяжелым похмельем и непонятной тоской на сердце. Его мучила жажда. Ужасно хотелось в туалет. Вынув из холодильника последнюю банку пива, Ханс бросил взгляд на часы: половина двенадцатого. Когда он наклонился, чтобы поднять с пола привезенную из-за границы литровую бутылку с пятидесятипроцентной водкой, головная боль с такой силой ударила по вискам, что Ханс чуть не потерял сознание. В зеркале его встретил лохматый тип с покрасневшими глазами. Во рту пересохло. Тошнота подступала к горлу.

— Ну и что будем делать, а, Муббе? — спросил он свое отражение.

Встреча с Аппетитной южанкой накануне вечером пошла наперекосяк. Он, как обычно, не ждал ничего эдакого, но чтоб так опозориться! А ведь он вложил в нее столько сил: неделями ублажал ее слух стихами, делал комплименты и недвусмысленные намеки на предстоящие любовные утехи. Она покорно следовала за ним и, казалось, была согласна на все. Иногда Южанка брала дело в свои руки, а он и не сопротивлялся — почему бы и нет, разнообразия ради. Он прикрепил ее фото у себя рядом с кроватью, так, чтобы она в любой момент могла прыгнуть к нему в постель, как только ему захочется. Пышная грудь, крутые бедра — от таких форм у любого мужика задрожат колени. Весь день перед свиданием он с нетерпением ждал вечера и мысленно прокручивал в голове их встречу. А она взяла и не пришла. То есть он так подумал, пока к нему не подошла какая-то женщина и не спросила, схватив его за руку: «Вы пришли на встречу с Южанкой?» Отнекиваться было поздно. Женщина широко улыбнулась ему. Неужели это она? Быть того не может! Это какая-то нелепая ошибка. Аппетитная южанка оказалась крепко сбитой, пышногрудой и, без сомнения, рыжеволосой, но ни капли не похожей на ту, чья фотография висела у него над кроватью. Вот надула так надула!

Тем не менее Ханс решил выжать из ситуации все, что можно. Раз уж роль умирающего певца кантри отточена до совершенства, почему бы не сыграть ее. Уйти он всегда успеет.

— Ты писал, что болен. Это серьезно? — спросила она с материнской нежностью в голосе.

Ханс, оправившись от первого разочарования, сообразил: распростертые объятия всяко лучше одинокой ночи в промозглом прицепе.

— Моя болезнь? Она неизлечима. Она захватила весь организм, и я скоро покину этот мир, но моя музыка останется жить.

— Чем именно ты болен? У тебя рак? Почему ты не в больнице, раз все так плохо? — Сочувствующий взгляд и ласковая улыбка — вот плата за театральное представление. Хансу нравилось играть первую скрипку и получать от Южанки столько внимания.

— Врачи позволили мне уйти домой. Кому хочется провести остаток жизни на больничной койке? Я благодарю Бога за каждый отпущенный мне день. Правда, аппетит иногда подводит. Вчера, например, еле волочил ноги. Но сегодня опять огурцом!

Она взглянула на него с такой нежностью, что у него екнуло сердце. Пожалуй, она даже красивая. Да, точно, так и есть.

— И все-таки какой у тебя недуг? Сейчас большинство болезней лечатся.

— Это незаразно, милая моя. У меня страбизм, — выдал наконец Ханс название хвори, позаботившись о том, чтобы серьезное и спокойное выражение его лица как бы говорило: он несет свой крест с достоинством.

Аппетитная южанка закрыла лицо руками и начала хватать ртом воздух, будто всхлипывая. Ее плечи затряслись.

— Не печалься, у меня еще хватает сил радоваться жизни, — сказал Ханс, приобняв ее.

И тут он осознал свою фатальную ошибку. Южанка хохотала во весь голос. Она так сильно тряслась от смеха, что скамейка, на которой они сидели, ходила ходуном. Слезы текли по щекам, а вместе с ними размазавшаяся тушь.

— Страбизм, говоришь? — фыркнула она, так что слюни брызнули ему на лицо. — Ты хоть знаешь, что это за болезнь?

Нет, признаться, он не совсем в курсе. Врач пытался ему объяснить, но все оказалось слишком сложно, пытался выкрутиться Ханс.

— Страбизм — это самое обычное косоглазие, милый мой! Я по профессии оптометрист. Прокололся!

Свидание с Аппетитной южанкой было душевным, но коротким. Устоять перед хохочущей женщиной ни один мужчина в мире не сможет. Они посидели в кафе и, распрощавшись, пообещали друг другу, что созвонятся. «Это вряд ли», — догадывался Ханс. Уже повернувшись, чтобы уйти, он все-таки решил задать вопрос, весь вечер висевший в воздухе.

— На фото кто-то другой, ведь так?

— Да, это моя младшая сестра. Кто захочет со мной встретиться, если я выложу свое настоящее фото? Любой мужик выберет красотку, пусть и безмозглую, — ужасно несправедливо. Но в конечном итоге победа остается за мной. Всласть насмотревшись на мордашку Гуниллы, мужчины предпочитают общаться со мной. Они доверяют мне, я им как сестра или мать. В сети я могу притвориться кем-то другим, вообразить, что я тоже привлекательна. Знаешь, порой я просто ненавижу Гуниллу. Мы с ней всю жизнь соревнуемся. Вот так, дружок. Мы с тобой ведь больше не увидимся, верно? Понимаешь, каждый раз, когда я проделываю этот трюк, я надеюсь найти кого-то, кому понравлюсь такой, какая есть. Глупо, правда? Я рискнула и решила попробовать с тобой. Не стоило. — Тут она расплакалась, и вся ситуация была настолько неловкой, что он еле унес ноги.

Вернувшись к себе в прицеп, Ханс Муберг первым делом открыл бутылку пива, которую выпил большими жадными глотками, пока включал компьютер и выходил в Интернет, чтобы быстрей окунуться с головой в иную реальность. Когда Ханс удалил из почтового ящика весь спам с рекламой турфирм и виагры и предложениями по увеличению пениса, осталось всего одно письмо, представляющее интерес. Оно было от Сандры Хэгг, которая как-то раз уже писала ему, слишком формально и скучно. А фото вообще присылать отказалась — уродина, наверное. Хотя не стоит забывать: у некрасивых можно встретить неожиданные таланты и к тому же такую преданность и благодарность, какой от уверенной в себе красотки не дождешься.

В первом письме Сандра задавала вопросы про его фирму и про поставщиков лекарств. Теперь же она предлагала встретиться. Почему бы и нет? Вечер выдался довольно унылым. У нее мигрень, и она решила остаться в постели. Ключ — на шнурке, шнурок будет торчать из щели для почты на входной двери. Дело крайне важное. О таких лучше не писать в электронном письме. Лучше все обсудить в личном разговоре, наедине.