— Что теперь будет? Я имею в виду похороны и все остальное. Кто возьмется за это? — поинтересовался Петер, когда полицейский был уже в дверях.

— Надо думать, ближайшие родственники, если в завещании не указано иное. Однако похороны состоятся, только когда завершится предварительное расследование. Пока ничто не указывает на насильственный характер смерти, но подождем, что скажет нам вскрытие. Мы с вами еще свяжемся.

— Вскрытие? — переспросил Петер, почесав подбородок. — Разве оно так уж необходимо? Опять потратите деньги налогоплательщиков впустую. Рубен был далеко не молод, вот его последний час и пробил.

Юнатан Эриксон, врач-инфекционист больницы Висбю, повесил трубку и тяжело опустил голову на руки. Будь он сейчас не на работе, то расплакался бы от усталости и от постоянной тревоги, доводившей его до тошноты. Звонила учительница с продленки, та самая — со светлыми волосами и слегка выступающими передними зубами. Оказывается, Нина не привезла сына, и все стояли и ждали их и не ехали на экскурсию. Да, они звонили им домой, но трубку никто не брал. Может, они проспали? Как бы то ни было, очень досадно, ведь Нина обещала подвезти остальных. Кого теперь просить? Другие родители уже все ушли на работу. Черт, как же мало надо, чтобы волна беспокойства, от которого и так вечно ноет сердце, захлестнула его. Не волнуйся, ничего серьезного случиться не могло. Они просто проспали.

Юнатан включил компьютер и пододвинул к себе микрофон, но никак не мог начать запись. Несколько суток без сна, и тебе уже не подобрать нужного слова и не вспомнить имени коллеги. Знали бы пациенты, в каком ужасном состоянии находится дежурный врач, проработавший всю субботу и воскресенье, то вряд ли доверили бы ему свое здоровье. Водитель-дальнобойщик по закону обязан отдыхать каждые четыре с половиной часа, а врач работает сутками, и от него еще ждут сопереживания. Юнатан отогнал прочь мысли о семье и попытался сконцентрироваться на работе, благо дежурство уже подходило к концу.

Этим утром в больнице скончалась женщина. Теперь, часом позже, Юнатан сидел и, уставившись в экран, на который были выведены результаты анализов, пытался составить эпикриз в ее медицинской карте. Он вернулся на несколько строчек назад и перечитал предыдущие записи, надеясь, что это поможет ему сдвинуться с места.

«Женщина семидесяти одного года, без хронических заболеваний, скончалась в 06:35 утра в результате сердечной недостаточности, отказа почек и остановки дыхания. Предположительно данное состояние было вызвано вирусом гриппа варианта А». Пауза. Клиническая картина носила скоротечный характер, как при тяжелом сепсисе. Данные рентгенологического обследования показали жидкость в легких. Наблюдались проблемы с периферийным кровообращением, поражение капиллярной системы и понижение артериального давления. Пришлось увеличить дозу подаваемой через капельницу жидкости, что усилило отек легких. Пациентку охватила растерянность и страх, прежде чем наступила потеря сознания и смерть. Произвести интубацию не было ни возможности, ни времени. Хорошо, что близких родственников, готовых примчаться в больницу, не нашлось. Родная сестра, тоже преклонного возраста, приехать не смогла. Юнатану стало стыдно за свои мысли, но взять на себя еще и расстроенных родных с их вопросами и упреками, отнестись к ним с пониманием, проявить участие — и это все после суточного дежурства — было бы выше его сил.

Умершую женщину звали Берит Хоас. Юнатан знал: ее взгляд, полный ужаса, будет еще долго преследовать его. Наверное, вообще не стоило становиться врачом — терзания, которые он испытывал каждый раз, когда терял пациента, были невыносимы. Чего он не сделал? Что упустил из виду? В чем промедлил? Этой ночью он семь часов подряд без устали боролся за ее жизнь.

Болезнь развилась удивительно быстро и агрессивно. Поначалу наблюдались обычные для гриппа симптомы: С-реактивный белок зашкаливает за сотню, низкое содержание лейкоцитов, затрудненное дыхание, головная боль. В целом — ничего опасного для жизни. Но совершенно внезапно картина изменилась: резкое понижение кислородной сатурации, олигурия, признаки острой сердечной недостаточности. Версию отравления грибами отмели почти сразу. Заподозрили легионелла-инфекцию, но потом пациентка упомянула, что накануне была на голубятне, и тут на ум пришел орнитоз. Ей сделали посев крови и провели остальные бактериологические анализы, после чего назначили тетрациклин — никакого эффекта. Когда не удается спасти больного, возникает столько «если бы». Если бы удалось вовремя поставить диагноз. Если бы чуть раньше отправили ее в реанимацию. Если бы… Но пациентка умерла в лифте, когда ее везли в отделение интенсивной терапии.

Запищал пейджер, и Юнатан, застонав, снял трубку, чтобы перезвонить на коммутатор.

— Юнатан, подойди на отделение неотложки, пожалуйста.

— Господи, больше некому? А Морган где?

— Еще не пришел. Вот только сейчас звонил, опять что-то с машиной. У нас тут пациент с симптомами гриппа. Состояние тяжелое, он в бреду. У его жены форменная истерика, все твердит о каком-то соседе, умершем на днях. Поторопись, дело плохо.

Юнатан выругался себе под нос. Морган поди опять забыл заправить машину, вот тетеря. Если что-то и могло довести Юнатана Эриксона до белого каления, так это те, кто вечно опаздывает и не держит обещаний. Они с Морганом Персоном чудесно бы сработались, будь коллега не таким растяпой и обращай он внимание на то, что известно даже ребенку. Что без бензина машина не поедет. Что телефон за неуплату обычно отключают. А пища, оставленная где попало, имеет свойство плесневеть.

Девятая палата была залита белым светом люминесцентной лампы. На больничной койке лежал мужчина крупного телосложения. Как только Юнатан Эриксон зашел, жена пациента тут же соскочила с высокого стула.

— Доктор, он умирает! Сделайте что-нибудь! — бросилась к нему женщина. Заплаканное лицо, покрасневшие глаза полны отчаяния. — Помогите ему! Петер, ты меня слышишь! Отвечай! Вот, доктор, вы же сами видите, он умирает!

— ЭКГ в норме, легкая тахикардия, но ничего серьезного. Пульс — сто, давление — девяносто на шестьдесят. Температура тридцать девять и четыре, кислород — восемьдесят семь процентов, — доложила стоявшая у изголовья кровати медсестра. — Стандартные анализы взяли. Еще что-нибудь нужно?

— Сперва я хочу узнать, в чем дело, — ответил Юнатан, поздоровавшись с Соньей Седеррот и присев на краешек кровати. От усталости голова плохо соображала. Слишком яркий свет резал глаза. Если бы не этот срочный вызов, он бы уже ехал домой, выяснять, что там стряслось. Где Моргана носит, черт бы его побрал? Жена пациента тараторила, не делая пауз между словами. Юнатан даже испугался за себя, когда вдруг понял, что вообще ее не слушает.

— Прошу прощения, давайте начнем с самого начала.

— Доктор, мой муж выздоровеет? Ах, что же делать? За обедом Петер не съел ни крошки, даже к клецкам не притронулся, хоть они были с маслом и зеленым горошком.

Юнатан чувствовал, как раздражение нарастает. Женщина болтала без умолку, сыпля малозначительными деталями и не позволяя ему сконцентрироваться.

— Расскажите мне, что произошло, — на этот раз он задал вопрос самому пациенту. — Как давно повысилась температура?

— Он не стал мерить температуру, хоть я и настаивала, — ответила Сонья за мужа. — Он никогда ее не меряет, говорит, и так почувствует, если вдруг залихорадит. А я, доктор, думаю, попросту конфузится, боится термометр в зад себе засунуть. Я слышала, Берит Хоас померла, неужто правда? Нам ее сестра позвонила, когда мы в больницу ехали. Она совсем плоха, сестра то бишь. Так вот Берит — почти нам соседка, а с Рубеном Нильсоном вообще окна в окна жила! Они его в такой черный мешок на молнии положили, мне муж сказал. А с голубями-то беда какая, их ведь штук шестьдесят было, не меньше, представляете, доктор? Что нам теперь делать?