— Буря считается средством перемещения тех, кто путешествует на тот свет, — задумчиво проговорил Гейбриэл.

— Вот как теперь это называется? — отозвалась девушка со второго этажа, который обследовала на предмет присутствия хозяйки дома.

— Простите?

— Смерть — это просто путешествие? — перегнулась она через перила.

— Необязательно смерть… — Он задумчиво огляделся вокруг и прошел к камину. Разжег огонь и сел в кресло напротив очага. — Это дорога с движением в оба конца. Взгляните, как интересно! — Он указал в направлении странного предмета на каминной полке. — Это доска Уиджа, которую использовали в девятнадцатом веке для спиритических сеансов.

— Хм, так это и есть ваша специализация? — насмешливо уточнила Сент-Джонс, спустившись вниз и присаживаясь в кресло напротив агента.

— В некотором роде да. Я всегда интересовался всем, что связано со смертью.

— И поэзией, — подзадорив его, вставила девушка.

— Нет, только поэтессой. Одной, — мягко улыбнулся он в ответ. — Вы ведь знаете, наверное, о печальной судьбе Эмили Барт? Но поверьте, самое удивительное и интересное не прописано в школьных учебниках. Остается много загадок и тайн, связанных с судьбой этой необыкновенной женщины.

— Да, я наслышана о существовании фан-клубов многих певцов, художников и поэтов. Это еще как-то вписывается в рамки хобби, но смерть?! С чего это у вас?

— Это длинная история… — агент задумался.

Вначале был, как и положено, Big Bang[6]. Это произошло в день присуждения «Золотой арфы». Впервые — такому молодому поэту, ведь девочке было всего десять. Юный Гейбриэл не случайно очутился на этом пафосном мероприятии. Мать работала в компании, занимавшейся организацией выставок, фестивалей.

Кассандра царила на сцене. Главной героиней, звездой была она и, разумеется, Эмили Барт, ее двойник из прошлого. Странная девочка, закрыв глаза, тонким и звенящим голосом читала стихи, так похожие на стихи знаменитой поэтессы. Притихший зал внимал каждому ее слову, каждому вздоху. А она говорила о бесконечном одиночестве, о жажде любви, о беспредельности страданий и хрупкости человека…

До этого дня мальчик мало интересовался современностью. Его увлекала исключительно история и судьба Эмили Барт. Великолепной и неподражаемой. Ее портрет приветствовал всех при входе в музей, который он навещал почти каждые каникулы. Портрет висел над главной лестницей в музее Полпути, и Гейбриэл разговаривал с ним, как с живым.

В тот миг, когда девочка поднялась на сцену и, крыльями раскинув руки в стороны, начала читать стихи, — в этот самый миг мальчик почувствовал, что из его груди выпало что-то важное. Представьте, каково это — жить с вынутым сердцем. Знать, что отныне оно не защищено ребрами, кожей. Вы не можете беречь его, сохранять или спасать бегством…

А потом он вместе со всей своей семьей ехал к нарисованной Эмили. В поезде было душно. Сквозняк, ходивший по вагону, словно ленивый кондуктор, был теплым. На сиденье рядом лежал потрепанный детективный том, который читал отец. Как всегда о крутом полицейском, грубияне и алкоголике, попавшем в перестрелку и сосланном в глухую деревню. Где как назло (или «как раз») стали происходить таинственные убийства.

Отец всегда предпочитал такие простые, крепко сколоченные истории про убийства и их расследования, переполненные штампами и стереотипами, как этот вагон пассажирами. Мама всегда над ним подтрунивала за простые и непритязательные вкусы в литературе.

Он тоже не отставал, мягко посмеивался над ее потрепанным томиком «Джейн Эйр», неизменным спутником всех путешествий. Мама, оправдываясь, говорила, что для нее это всего-навсего хорошая примета. Так она уверена в том, что доберется до цели путешествия благополучно. Надо признать, примета работала. До этого самого случая.

Два поезда столкнулись, вы, наверно, слышали, — шумели все газеты. Обычный или даже радостный день лопнул перегоревшей лампочкой. Мир взорвался. Остались только черный дым и языки пламени. И отвратительный запах горячего асфальта с примесью нефти…

От грохота мальчик оглох. Его подбрасывало и крутило, со всех сторон стукали какие-то трубы, куски железа, что-то мягкое и твердое, горячее и холодное. Потом остался только гул. Ровный, густой, но такой круглый и широкий, что, вливаясь в уши, разрывал барабанные перепонки.

Все остальные тоже оглядывались вокруг или просто сидели на земле и смотрели вверх, пытаясь поймать взглядом редкие лоскуты неба в черной вате дыма. Люди были удивительно спокойны — поэтому Гейбриэл тоже не волновался. Он только растерянно водил глазами вдоль развороченного полотна железной дороги, мимо дымящихся развалин раскуроченного состава. Среди притихших людей не было родителей.

Вскоре приехали спасатели. Они стали упаковывать людей в мешки. Мальчик смотрел, как покорно пассажиры укладывались в эти черные мешки и как спасатели застегивали молнии, закрывая их над распахнутыми в недоумении глазами.

Когда, так же без единого слова, собрались упаковать и Гейбриэла, он стал сопротивляться. Он хотел видеть родителей. Он кричал изо всех сил, что ему очень важно найти отца и мать, но спасатели будто не слышали его криков. Тогда мальчик протянул руку и задержал молнию, уже смыкавшуюся над его лицом.

Жизнь, как ряска на пруду, почти мгновенно затягивает гладь воды после волнения. Катастрофа, вспыхнув, опалила только мгновенно устаревшие газетные передовицы и память чудом выжившего пассажира. Постепенно шершавый налет жизни затянул острый и гладкий образ девочки на сцене. Но он всегда был там внизу, на глубине, Гейбриэл чувствовал ее — и радовался этому.

Все, чего он хотел, — чтобы Кассандра не исчезала на полпути, как его родители. Чтобы она дождалась, когда Гейбриэл сможет найти ее. Он спасет ее. Спасет даже от смерти. Надо только очень захотеть. Надо только постараться захотеть именно так сильно.

Бедная беспризорница была первым уловом Гейбриэла. Он поймал ее на воспоминания о маминой дорожной книге и еще нескольких — Диккенса. Никогда не знаешь, за что именно зацепится призрак, на какую наживку в его голове он клюнет. Увидев Кассандру и ужаснувшись переменам в ней, Гейбриэл стал разыскивать призрак следующей, возможно, более счастливой Кассандры.

Много лет он потратил на поиски. Он был усердным рыболовом, и его желание вытащить из моря призраков именно ту Кассандру было столь велико, что он нашел ее. Фантом клюнул на воспоминания об отцовском детективе, сгоревшем в разбитом поезде.

Третья Кассандра была еще более тяжелой добычей. Это был не человек. Радость жизни никогда не согревала ее холодное сердце. Единственным смыслом ее существования была работа. По заброшенной деревушке Полпути бродила тень Кассандры, которая когда-то работала полицейским в Большом Городе.

Ей пришлось стать грубой, жесткой. Она научилась скрывать свое бессмертие от окружающих. Неизвестно, какой ценой, но ей удалось даже от себя скрыть этот факт. И в том, что ее третий призрак вышел в этот мир еще более несчастным, чем другие, была вина Гейбриэла. Увидев ее, он был раздавлен, словно ему когда-то так и не удалось выжить в крушении поезда.

Затянувшееся молчание прервал необычный шум. Он слышался отчетливо, буря совсем стихла. Характер звуков удивил детективов больше, чем то, что они раздались из тщательно осмотренного помещения. Переглянувшись, незваные гости синхронно достали оружие и молча ожидали продолжения.

— Здравствуйте-здравствуйте, — проворковала сверху Уна, словно продолжая только что прерванный разговор. — Простите великодушно, была занята с лесничим, отмечала для фермеров, в каких из вороньих гнезд поселились неясыти. Чтобы фермеры ненароком не подстрелили. Вы не представляете, сколько пользы приносят эти удивительные птицы.

Чему я обязана приятностью появления столь поздних гостей?