Пиксановъ посмотрѣлъ на небо. «Можетъ бытъ, князь и летитъ, и все обошлось благополучно. Славный юноша … И, видимо, сраженъ моей баловницей. Ну что жъ, вотъ придемъ въ Россiю, тогда и мы будемъ чествовать и праздновать, уже на законномъ основанiи и по праву, каждый въ мѣрѣ совершеннаго … А кто ничего? Ну ничего и не получитъ… Ничего и есть ничего. И ноль всегда ноль, какъ его ни чествуй и ни величай» …
XXIII
Получивъ отъ князя Ардаганскаго голубенькiй пакетикъ съ посланiемъ Мишеля Строгова, Леночка не ощутила никакой радости. Тревога охватила ея сердце. Что въ этомъ посланiи? Какая тайна? … Сорбонна за эти мѣсяцы кое-чему научила Леночку. Она показала ей, что миллiоны легко дѣлаютъ въ кинематографахъ, да въ романахъ, въ жизни совсѣмъ не такъ это просто. Если это кинематографическая тайна, какъ ее использовать? … Страшно подумать, если это тайна политическая. Михако былъ замкнутъ и молчаливъ … На его лицѣ было такое выраженiе, какое Леночка видала въ кинематографахъ на лицахъ героевъ или преступниковъ. Послѣ разговоровъ съ Жаномъ Леночка поняла, что Парижъ съ его «ажанами» вовсе не безопасное мѣсто и здѣсь, если тайна касается совѣтской республики, можно такъ же влипнуть, какъ и въ какомъ-нибудь Троцкѣ.
Первымъ движенiемъ Леночки было вскрыть и сейчасъ же прочитать, что пишетъ ей Мишель Строговъ. Но она чувствовала себя подъ наблюденiемъ. Тетка стояла у калитки, Софи все глядѣла въ окно. Леночка зашла за уголъ дома и тамъ спрятала конвертъ у себя на груди.
Надо было идти домой завтракать. Леночка надѣла на лицо привычную маску сдержанности. Въ совѣтской республикѣ безъ такой маски можно было пропасть. Она умѣла ее носить, и съ нею на лицѣ пошла къ дому небрежной вихляющей походкой, какою ходятъ парижскiя манекенши и которую Леночка изучила въ кинематографѣ.
— Что вы тамъ съ княземъ шептались? — съ ласковою ворчливостью сказала Неонила Львовна. — He пара онъ тебѣ. Гляди какъ вырядился! Все новенькое. Видать — въ хорошемъ магазинѣ куплено, и все у него тайна да тайна, какiе подумаешь, секретники выискались. Конспираторы!
— Спрашивала о Мишелечкѣ, - съ наивнымъ видомъ сказала Леночка.
— Можетъ быть, онъ тебѣ что про Шуру подробнѣе сказалъ, — съ волненiемъ въ голосѣ сказала Ольга Сергѣевна.
— Ничего особеннаго … Живъ … Здоровъ … Снимается … Михако, правда, сталъ очень уже въ секреты играть.
— Да, — протянула Неонила Львовна, — былъ милый человѣкъ, а теперь просто фификусъ какой-то.
Послѣ завтрака Леночка позвала Топси.
— Я, тетя, пойду немного погулять съ собакой.
На рыночной площади были скамейки. Леночка рѣшила тамъ прочесть посланiе Мишеля. Когда она была уже на площади ее догнала Софи.
— Что это за прекрасный человѣкъ былъ у васъ? — спросила Софи.
«Софи не помѣшаетъ, — подумала Леночка. — «Письмо написано по Русски. Она ничего не разберетъ».
— Это былъ молодой князь Ардаганскiй.
Хотя совѣтская школа второй ступени и тщательно вытравила изъ головы Леночки понятiе о почетности княжескаго званiя, она не безъ гордости назвала Ардаганскаго княземъ.
— Это твой «ами»?
Леночка неопредѣленно подернула плечомъ, понимай, молъ, какъ знаешь, отъ такого «ами» не хотѣлось отказываться.
— Давай, сядемъ. Мнѣ надо прочитать одно письмецо. Ты позволишь?
— Ахъ, сдѣлай милость.
Они сѣли на желтую исщербленную скамейку. По другую сторону ея сидѣлъ какой-то старикъ. Въ немъ ничего не было подозрительнаго. Леночка вынула съ груди конвертъ и осторожно ноготкомъ вскрыла его. Софи нарочно стала смотрѣть въ сторону.
Крупнымъ корявымъ почеркомъ Мишеля — онъ совсѣмъ отвыкъ писать — было начертано:
«Леночка, дорогая, умоляю васъ, выручайте всѣхъ насъ изъ бѣды. Мы попали въ грязную исторiю. Торопитесь … Можетъ быть, вы извлечете изъ моего сообщенiя и пользу. He знаю. Это самая обыкновенная бѣлогвардейская авантюра. Стопроцентная контръ-революцiя. Никакого общества «Атлантида» нѣтъ. Есть солдатчина, удушливые газы, аэропланы и пулеметы, направленные противъ большевиковъ цѣлаго свѣта. Вы понимаете, какое это безумiе. Опять война. Насъ надо разоблачить. He знаю, гдѣ, въ Лигѣ Нацiй или прямо у большевиковъ, гдѣ больше дадутъ. Спасайте скорѣе, но и не продешевите … Наша военная база находится на вулканическомъ острввѣ, лежащемъ на 2°10′11» южной широты и 22°32′18» западной долготы отъ Гринвича. Это очень важныя свѣдѣнiя. Боюсь, что вы не сумѣете ихъ использовать. Храните ихъ тщательно» …
Записка была безъ подписи. Мишель зналъ, что дѣлалъ. Леночка опустила руки съ запиской на колѣни и смотрѣла вдаль. Она была такъ поражена, что ничего не видѣла. Она не видѣла, что Софи внимательно разглядывала записку.
«Тайна была политическая. Самъ Мишель Строговъ признавалъ ея значенiе и опасность. Что дѣлать? … Что дѣлать? …»
Леночка машинально спрятала записку на груди и тяжело вздохнула.
— Что-нибудь непрiятное? — участливо спросила Софи.
— Ахъ … Нѣтъ …
Леночка поднялась.
— Пойдемъ домой.
Софи послушно встала и пошла съ подругой къ дому. Обѣ молчали. Холодные токи бѣжали по жиламъ Леночки. «Донести? … Сказать кому-то объ этомъ заговорѣ, объ этой «авантюрѣ«? Доносъ ее не страшилъ и не смущалъ. Она не думала, какiя могутъ быть послѣдствiя доноса для ея дяди и Мишеля. Она усвоила со школьной скамьи, что доносить не стыдно, не преступно, не гадко. Каждый обязанъ доносить. Ее смущало другое … Куда донести? А какъ съ этой запиской она сама попадется? Тутъ дѣло шло уже не о миллiонахъ, которые кто и за что ей дастъ? … He большевики же? Она знала, какъ и чѣмъ платили большевики доносчикамъ. Она знала и ихъ грубость и ихъ жестокость, и она боялась ихъ. Она теперь знала, что они были повсюду. И Жанъ былъ большевикъ. Надо ихъ остерегаться. Могутъ быть пытки, можетъ быть смерть.
Леночка не помнила, какъ она дошла до дома и простилась съ Софи.
— У меня голова болитъ, — жалобно сказала она подругѣ.
Она воспользовалась тѣмъ, что Неонила Львовна ушла куда-то и прошла къ Ольгѣ Сергѣевнѣ. Она не считала возможнымъ скрывать опасность, грозившую всѣмъ.
— Тетя, — сказала она, — князь мнѣ передалъ письмо отъ Мишеля.
Она подала записку Ольгѣ Сергѣевнѣ.
Та прочла и перечла ее нѣсколько разъ. Она подняла глаза къ образу. Такъ вотъ оно чудо, которое она намолила у образа Богоматери? Все обманъ! Всѣ ея прежнiя чувства, все прошлое, притушенное разлукой недоброжелательство къ мужу вспыхнуло съ прежней силой. Онъ снова сталъ для нея «полковникомъ», Донъ-Кихотомъ. Она перечитывала и старалась вникнуть въ смыслъ гого, что писалъ Шура.
«Онъ, старый офицеръ генеральнаго штаба, не увидалъ того, что увидалъ и понялъ Шура, кого всѣ они считали недоучкой и дуракомъ. Шура правъ. Конечно, — авантюра! … Ихъ триста человѣкъ, и они хотятъ бороться со всѣмъ мiромъ. Съ какого-то таинственнаго острова на экваторѣ? Безумiе».
Ольга Сергѣевна давно въ сердцѣ своемъ постановила, что большевики непобѣдимы. Отъ того и было такъ темно и мрачно на ея сердцѣ, что она-то знала, что никогда, никогда не вернется она въ Россiю. Да и зачѣмъ? Тринадцатилѣтнее владычество большевиковъ не могло пройти незамѣтнымъ. Какую она найдетъ теперь тамъ Россiю?
Весь праздникъ души, что торжественнымъ гим-номъ пѣлъ въ ея сердцѣ, когда она узнала, что ея близкiе живы и здоровы, пропалъ и затихъ, какъ только она поняла, на какое дѣло они пошли.
Россiи они все равно не спасутъ, только сами погибнутъ.
— Порви, — сказала она Леночкѣ, не зная, что сказать, — порви эту записку … Нѣтъ, постой … He рви … Она можетъ понадобиться. Можетъ быть, и правда все это надо разстроить … Просить вмѣшаться французовъ и остановить эту авантюру … Но храни ее бережно … Храни … Никому не показывай. Ты понимаешь … Ты тамъ сама жила … Ты знаешь, чѣмъ и какъ ты рискуешь, если кто не надо узнаетъ про нее. Хоть и Парижъ … У меня Кутеповъ передъ глазами … И никто за него не заступился …
Онѣ обѣ были, какъ заговорщицы. Отъ мамочки молчаливо рѣшили все скрыть. Но та видѣла огорченное лицо дочери и тревогу Леночки, видѣла, что отъ нея что-то скрываютъ, обижалась и ворчала вслухъ:
