В кармане защитного комбинезона у Линды лежал пульт дистанционного управления камерами и освещением. Одно нажатие на кнопку — и прямая трансляция из потайного подвала сменилась на экранах долгим стоп-кадром. Линде, к ее удивлению, пришлось подождать несколько секунд, прежде чем девочка, голову которой по-прежнему закрывал плотный мешок, медленно повернулась в ее сторону. В тот же миг Линда вновь надавила на кнопку пульта.

«Так станет понятно, что она что-то услышала… но что именно — останется за кадром».

Они с Майклом уже давно поняли, сколь важно в искусстве продажи любого, даже столь экзотического, товара умение подразнить потенциального клиента. Линда медленно подошла к кровати.

По едва заметному движению головы пленницы было видно, что она внимательно прислушивается к приближающимся шагам. Вплоть до этого мгновения она не произнесла ни единого слова. Линда прекрасно знала, что страх действует на людей по-разному: одни начинают неистово кричать и плакать, другие — безутешно молить о пощаде, третьи впадают в истерику, почти по-детски. Впрочем, существовал и еще один тип людей: объятые ужасом, они впадали в отчаяние, замыкались в себе и отказывались от любого контакта со своими мучителями и похитителями. Линда пока не понимала, как поведет себя Номер Четыре, какой именно будет ее реакция на происходящее. Таких молодых «актрис» в их шоу еще не бывало. Это добавляло остроты впечатлений и Линде, и Майклу: ведь непредсказуемость щекотала нервы не только зрителям, но и режиссерам.

Линда встала на отмеченную мелом точку возле изножья кровати. Она заговорила нарочито бесстрастным, монотонным голосом, стараясь скрыть собственные возбуждение и интерес. Ни одной эмоциональной фразы, ни одного слова, подчеркнутого интонацией. Необходимо было остаться внешне холодной и невозмутимой. Впрочем, запугать пленницу это отнюдь не мешало — у Линды был уже накоплен немалый опыт: она умела спокойно, но весьма убедительно высказать самые жуткие угрозы, а затем воплотить их в реальные действия.

— Молчи. Не вздумай сказать хоть слово, пока я тебе не разрешу. Не двигайся. Не смей кричать или дергаться. Просто сиди и внимательно слушай. Будешь вести себя хорошо, и я не сделаю тебе больно. Если хочешь выйти живой из ада, в который ты угодила, придется делать то, что я велю. Ты должна повиноваться мне беспрекословно. Делай что сказано — и не важно, что ты по этому поводу думаешь и нравится тебе это или нет.

Девушка, сидевшая на кровати, напряглась всем телом и задрожала, — впрочем, при этом она не произнесла ни слова.

— Это правило — самое важное. Позже я расскажу тебе остальные.

Линда сделала паузу. В глубине души она была почти уверена, что девушка сейчас либо расплачется, либо наконец начнет молить о пощаде. Но Дженнифер по-прежнему хранила молчание.

— С этого дня тебя зовут не так, как раньше. Твое имя — Номер Четыре.

Линде показалось, что из-под мешка донесся едва слышный сдавленный стон. Что ж, это было вполне допустимо и ожидаемо.

— Если тебя о чем-нибудь спрашивают, ты должна отвечать. Все ясно?

Дженнифер кивнула.

— Отвечай!

— Да, ясно, — поспешно поправилась Дженнифер, голос которой из-под плотной ткани прозвучал неестественно глухо.

На мгновение Линда задумалась: пленница вела себя иначе, чем она ожидала. Попытавшись представить себе, что сейчас ощущает девушка с мешком на голове, она злорадно усмехнулась и подумала: «Что, детка? Это тебе не учительнице у доски отвечать».

Впрочем, вслух она этого не произнесла. В ее планы не входило менять бесстрастную тональность беседы, взятую с первых секунд трансляции.

— Давай-ка я тебе кое-что объясню, — все так же монотонно произнесла Линда. — Итак, Номер Четыре, все, что ты знала о мире, что составляло до сих пор твою жизнь, более не существует. Кем ты была, кем хотела быть, все твои родственники, друзья, все, что было тебе знакомо, — этого больше нет. На всем свете есть только эта комната и то, что в ней будет происходить.

И вновь в наступившей тишине Линде пришлось догадываться о том, что творится с пленницей, по едва уловимым сигналам, посылаемым ее телом. Судя по дрожи, бившей Дженнифер, та вполне поняла услышанное.

— С этого дня ты принадлежишь нам.

Девушка словно застыла: казалось, даже дрожь отступила от этого словно окоченевшего тела. И все же при этом Дженнифер не только не закричала, но и вообще не издала ни звука. Другие к этому моменту уже сдавались. Особенно много возни и суеты было с Номером Три: она все время орала и кусалась, с кулаками кидалась на окружающее пространство. Нельзя сказать, что такое ее поведение сделало шоу менее привлекательным для зрителей. Хотя крики и непослушание были нарушением правил, которые установили для своих жертв Майкл и Линда, но столь яростный протест привнес разнообразие в заранее выстроенную драматургию этой мрачной пьесы. Каждая из пленниц вела себя по-своему, и Линда понимала, что привлекательность шоу от подобной непредсказуемости только выигрывает. Нужно было навязать каждой участнице особенный, именно для нее разработанный свод правил — каждый раз новый: ведь все пленницы были по-своему уникальны. Предвкушение новых сюрпризов и нетерпеливое ожидание того, как поведет себя новая жертва, — эти чувства приводили Линду в экстаз. Ей стоило немалых усилий держать себя в руках и по-прежнему изображать полное бесстрастие. Пристально посмотрев на полулежащую девушку с мешком на голове, она подумала: «А ведь слушает-то она внимательно!»

«Вот молодец. Умница, девочка!»

«Неплохо. Очень неплохо, — мысленно вынесла Линда свой вердикт. — С ней будет интересно. Она не такая, как другие».

Дженнифер молчала вовсе не потому, что хотела кому-то что-то доказать. Наоборот, больше всего на свете ей сейчас хотелось закричать во весь голос. Девушке даже казалось, что если она сумеет заставить себя издать хотя бы звук, который прорвется сквозь мешок, сквозь сковывающие ее цепи, сквозь стены и потолок этого непонятного помещения, тогда она, по крайней мере, поймет, где находится и как она здесь оказалась. Увы, все было напрасно: ни единый звук не сорвался с ее губ, и мир вокруг Дженнифер по-прежнему представлял собой сплошную мрачную тайну без единого намека на разгадку.

Незнакомый голос звучал все ближе. Женщина? Похоже, что так. Та самая, которая была за рулем фургона? Скорее всего, она. Кто же еще?

Дженнифер попыталась вспомнить как можно подробнее все, что ей удалось тогда разглядеть. Портрет женщины из фургона получался несколько смазанным. Вроде она была молодой, конечно постарше, чем сама Дженнифер, но, несомненно, намного моложе ее матери. Черная вязаная шапочка, надвинутая на самый лоб, и выбивающиеся из-под нее светлые волосы. Да, точно: блондинка. Постепенно из омута памяти всплыла еще одна деталь — воротник черной кожаной куртки, но на этом воспоминания обрывались. Удар, обрушившийся на девушку, словно бы стер все, что она могла видеть в следующие секунды.

— Сейчас-сейчас.

Эти слова были произнесены незнакомкой таким тоном, словно та собиралась что-то предложить Дженнифер. Что именно — оставалось только гадать. Услышав металлический лязг, девушка непроизвольно вздрогнула.

— Нет! Сиди смирно. Не дергайся.

Дженнифер послушно замерла.

Через мгновение невидимая рука оттянула складки мешка, закрывавшего ей лицо, а затем послышался звук соприкасающихся друг с другом металлических лезвий. «Ножницы!» — поняла она.

В мешковине — в том месте, где ткань закрывала ей рот, — появилась небольшая дыра.

— Вода.

Через прорезанное отверстие невидимая рука ткнула в губы Дженнифер пластмассовую соломинку. Это прикосновение словно сорвало с предохранителя всепоглощающее чувство жажды: девушка вдруг поняла, что больше всего на свете хочет пить. Прихватив соломинку языком поудобнее, она крепко сжала ее губами и втянула в себя сперва воздух, а затем и какую-то странную, тошнотворно-солоноватую воду. Этот омерзительный привкус был Дженнифер незнаком.