Броуки Второй не мог ошибиться: на Хауке был тот же дурацкий парик, только здесь, в теплой, влажной вашингтонской ночи, он все время падал Маку на глаза. По-видимому, тот друг никогда не слышал о жидком клее, о котором должен знать каждый, имеющий дело с театром. Вот он, еще один обитатель Любительвилла – Города Дилетантов – Маккензи Хаукинз, новичок из новичков.

Парик у Броуки, по странному совпадению такой же рыжий, как и Хаука, хотя и с каштановым отливом, удерживался на месте с помощью клейкой ленты Макса Фэктора. Телесного, или, на театральном языке, приглушенного янтарного цвета, она была неразличима при неясном свете.

На то чтобы загримироваться столь профессионально, как это сделал он, Броукмайкл, следует потратить целый день! И, преисполненный сей горделивой мысли, бригадный генерал решил, что пора уже и удивить Хаука, занявшего к тому времени наблюдательный пост под развесистым японским кленом в тридцати с чем-то футах от обусловленного места встречи. Броуки Второй был возбужден: сейчас он отплатит Маку за то, что тот сделал из него идиота в Форт-Беннинге!

Описывая широкий круг в отсвете нацеленных на мемориал прожекторов, Броукмайкл нетерпеливо прокладывал свой путь сквозь толпу. Встречавшиеся ему время от времени такие же, как и он, облаченные в форму служаки тотчас вскидывали руки в знак уважения к его рангу.

Обходя клен с восточного фланга, Броуки размышлял, почему Хаук настаивал на том, чтобы он явился на тайную встречу в генеральском мундире. Сколько бы ни спрашивал он об этом Мака, в ответ слышал одно и то же: «Сделай так, как тебе говорят, и все! Надень свои чертовы медали, все до единой! Помни, наш с тобой разговор в Беннинге записан на пленку. На мою пленку!»

Приблизившись к клену, Броуки Второй подкрался к глупцу дилетанту. Бывший солдат, сделавший совсем недавно из него идиота, внимательно вглядывался в то место, где была назначена встреча. Вел он себя по-дурацки! Вместо того чтобы выпрямиться, что увеличило бы ему обзор, этот идиот продолжал горбиться и подгибать колени, пряча неловко свою кургузую, приземистую фигуру в маскарадном костюме в плотной тени разлапистого клена. Все тот же Любительвилл!

– Вы кого-то ждете? – спросил Броуки спокойно.

– Какого черта?! – взорвался загримированный субъект и с такой силой завертел головой, что его рыжий парик съехал налево на девяносто градусов и прикрыл бакенбардами лоб. – Ах, это вы? Конечно, вы, коль здесь столько разных медяшек!

– Теперь ты можешь подняться во весь рост, Мак.

– Подняться? Во весь рост?

– Послушай, в таком мраке все равно нас никто не увидит: я с трудом различаю даже свои ноги, хотя, признаюсь, твой дурацкий рыжий парик издали разглядел. По-моему, он у тебя повернут задом наперед.

– Да, но и ваш не в образцовом порядке, солдат! – произнес тип в гражданском, поправляя накладные волосы. – Многие доны старшего возраста, облысев, носят эти парики, приклеивая их лентой Макса Фэктора, которая помогает им заодно убрать со лба лишние морщины. Но ее сразу видно, хотя мы обычно об этом не упоминаем.

– Что ты хочешь сказать этим «сразу видно»? Разве можно различить ее в такой темноте?

– Конечно, дубина стоеросовая: ведь от этой ленты отражается свет.

– О’кей, о’кей, Мак! А теперь встань, чтобы мы могли поговорить.

– Не пойму, что вам надо, если вы на пару дюймов выше меня. Может, мне отправиться в город за парой башмаков на толстой подошве? Или ходулями обзавестись? Что это с вами?

– Ты хочешь сказать, что… – Броуки Второй, наклонившись, подался вперед. – Так вы не Хаукинз!

– Заткнитесь, приятель! – крикнул Манджекавалло. – И вы ведь тоже не Хаукинз! Я видел его фотографии.

– Но кто же вы?

– А вы кто, черт бы вас побрал?

– Я пришел на встречу с Хауком. Он придет вон туда! – Броукмайкл указал на дерево с медной табличкой.

– Я тоже должен встретиться с ним!

– На вас рыжий парик!

– Как и на вас!

– Он носил такой же в Беннинге!

– А я свой купил в Майами-Бич…

– Я же взял парик из реквизитов своей группы.

– Вам тоже нравится рыбная ловля?

– О чем это вы?

– А вы о чем?

– Минутку! – Глаза Броукмайкла были прикованы к знаменитому дереву. – Смотрите! Вон туда! Ну как, видите его?

– Кого? Того тощего священника в черном костюме и белом воротничке, который что-то разнюхивает, словно доберман перед тем, как задрать ногу?

– Да, его!

– Ну и что? Может, он хочет посидеть на скамеечке… Там много разных типов бродит…

– Так-то оно так, – молвил Броуки Второй, наблюдая из своего укрытия под кленом, как церковнослужитель, омываемый светом прожекторов, двинулся к западу. – Нет, вы только взгляните!.. Ну что, заметили?

– Воротничок, костюм и то, что у него рыжие волосы? А дальше что?

– Любительвилл! – вынес вердикт создатель «смертоносной шестерки». – У него не свои волосы, а парик, к тому же, как и ваш, сделан прескверно: на затылке – слишком длинный, на висках слишком широкий… Странно, но, мне кажется, я вспоминаю, что уже видел где-то этого субъекта.

– Какое все это имеет к нам отношение?

– Речь о том, что парик плохо подогнан.

– Ох, совсем забыл, что мы ведь на рыбной ловле! Мне предстоит встреча с солдатом, с которым у нас состоится совещание, имеющее для меня жизненное значение… Поймите, мне лично все равно, кто какой парик носит и носит ли вообще, и, кроме того, сейчас не время размениваться на пустяки.

– Может, эти парики символизируют что-нибудь?

– О боже, мы что, собираемся выступить с маршем протеста?

– Неужели вы не видите: он заставил всех нас надеть рыжие парики!

– Меня он ничего не заставлял! Говорю вам, свой я купил в Майами-Бич! В лавке возле Фонтенбло, где продаются всякие штучки-дрючки.

– А я свой нашел в вещах моей группы…

– Какой группы?..

– На нем был рыжий парик, когда он явился ко мне… Боже мой, не было ли это проявлением интуитивного стремления к самосовершенствованию?

– О каком самосовершенствовании говорите вы?

– Он когда-нибудь произносил при вас слово «рыжий»? Причем не один раз?

– Возможно, но я не помню. Вот «красный» я слышал от него. В словосочетании «краснокожие». Понятно? Но видеть его я никогда не видел, только разговаривал с ним по телефону.

– Вот оно что! Он своим голосом давал нашему подсознанию установку! Об этом подробно писал Станиславский.

– Он комми?

– Нет, бог театра!

– Вероятно, поляк? Не забывайте об этом!

– О чем «об этом»? – спросил Броуки Второй, наклоняясь резко к незнакомцу в рыжем парике. – Вы имеете в виду какое-то дело?

– Дело? Ну, если так, то речь в данных условиях может идти об иске племени уопотами, с которым оно обратилось в Верховный суд.

– Среди нас, военных, – проговорил Броукмайкл, выпрямляясь, – считается недопустимым придавать этническую окраску кодовым словам. Выдающиеся итало-американские граждане нашей страны, сыны и дочери Леонардо Микеланджело и Рокко Макиавелли[182], заслуживают самого уважительного к ним отношения за их величайший вклад в наше общее дело! Что же касается таких закоренелых преступников, как Капоне или Валачи, то это – отклонение от нормы!

– Завтра, когда пойду к мессе, непременно поставлю свечу, чтобы вам посчастливилось уцелеть, повстречайтесь вы вдруг с сыновьями и дочерьми двух последних особ, коих вы изволили упомянуть. Ну а пока что нам следует решить, как действовать в данный момент.

– Думаю, неплохо бы побеседовать с этим рыжим священником.

– Отличная мысль! Пошли!

– Только не сейчас! – раздался позади глубокий, резкий голос. И из-за ствола клена вышел Хаук в аккуратно причесанном парике, на который падал мягко струившийся сквозь листву свет. – Как хорошо, что вы сумели выбраться сюда, джентльмены! Рад снова видеть тебя, Броуки! И вас, сэр! Полагаю, вы и есть командир Игрек. Несомненно, встреча с вами, кем бы вы ни были, доставит мне огромное удовольствие!