Тот факт, что она владела мало-мальски юридической терминологией и была ослепительно красива, – с лицом и телом, будто выписанными Боттичелли, – не давал ей еще права называть его адрес таксисту, тем более что она даже не была представлена должным образом Сэму! Нет, сэр, Сэмюел Лансинг Дивероу, юрист высокого класса, сделан из более крепкой материи!

Подумав, что ему, возможно, и впрямь не помешало бы сменить брюки, Сэм двинулся по дорожке к отдельному входу в его апартаменты. Но тут неожиданно отворилась парадная дверь и Кора, стоя на пороге, стала подавать ему отчаянные знаки, что было несвойственно ей.

– В чем дело? – спросил он, перемахнув через белый штакетник и заранее приготовившись к новому удару судьбы.

– В чем дело? – повторила Кора раздраженно. – Может, лучше ты сам объяснишь мне, что натворил там. Разумеется, я не имею в виду того, что и так очевидно. – Взгляд, брошенный ею на его брюки, сделал ненужным дальнейшие разъяснения.

– Ox-ox! – Вот и все, что смог вымолвить Сэм.

– Думаю, что сначала…

– Да что же случилось? – перебил Кору Дивероу.

– Только что сюда заявилась длинноногая загорелая особа – должно быть, прямо из одного из этих калифорнийских рекламных фильмов – и принялась расспрашивать о некой персоне, чье имя мне не хотелось бы произносить. Я было подумала даже, Сэмми, как бы твою мать не хватил кондрашка, но эта дамочка с лицом, способным хоть кого свести с ума, привела ее в чувство и теперь они беседуют в гостиной при закрытых дверях.

– Да что это, черт возьми, там такое?

– Могу сказать тебе только одно: ломака отправилась в чулан за своим чайником, но чай заваривать не просила.

– Сукин сын! – завопил Дивероу, бросаясь через мраморный холл. Распахнув обе створки французских дверей, он ворвался в гостиную.

– Вы?! – воскликнула Дженнифер Редуинг, вскакивая с обитого парчой стула.

– Ах, вот где я застал вас! – завопил разгневанный сын миссис Элинор и адвокат. – Как ухитрились вы добраться сюда так быстро?

– Я жила в Бостоне. И знаю несколько кратчайших путей.

– Несколько?..

– Сэм! – крикнула Элинор Дивероу, поднимаясь с кушетки, обитой парчой, и, раскрыв рот, воззрилась на его брюки. – Взгляни на себя, несносный мальчишка! Ты так и не научился сдерживать себя!

– Это кофе, мама!

– Это кофе, – промолвила бронзовая Афродита. – Так он утверждает.

– Теперь у вас полное представление о международном карнавале шантажа, организованном Маком и Сэмом благодаря неоспоримому таланту генерала проникать в глубь вещей и извлекать наружу грязь, заслуживающую самого пристального внимания правоохранительных органов, – сказал Дивероу, направляясь с Ред в свою шато-берлогу – кабинет с уже сорванными со стен фотографиями и вырезками из газет. Матери уже с ними не было, поскольку миссис Элинор ощутила внезапно настоятельнейшую потребность слечь в постель, и в состоянии глубокой депрессии, как выразилась она же сама.

Прибыв в пункт назначения, Сэм уселся за письменный стол, а Дженнифер Редуинг – на стул напротив, с которого еще свисали разорванные простыни, использованные для обуздания юного адвоката вместо веревок.

– Все это просто невероятно, но, должно быть, вы знаете, что говорите. – Прекрасная дама, потрясенная услышанным, медленно открыла сумочку. – Боже милостивый, сорок миллионов долларов!

– Не надо слезоточивого газа! – ужаснулся Дивероу, отодвигаясь вместе со своим вращающимся стулом к стене.

– Конечно, не надо! – согласилась Редуинг, извлекая пачку сигарет. – Я расстаюсь с этим пороком чуть ли не каждые две недели. Но выдерживаю лишь до тех пор, пока не происходит чего-то такого… ну как вот сегодня… Впрочем, нет, ни с чем подобным мне еще не приходилось сталкиваться… И все же сейчас я курю меньше, чем раньше.

– Это, знаете ли, самообман. Вам следовало бы проявить чуть-чуть побольше воли.

– Принимая во внимание все, что уже известно мне, господин адвокат, я не думаю, что у вас есть хоть какие-то основания считать себя личностью более положительной, чем я. Пепельница у вас найдется? Чтобы не стряхивать пепел прямо на этот бесценный ковер с риском прожечь в нем здоровую дыру.

Сэм вытащил из ящика письменного стола пару пепельниц и пачку сигарет.

– Глядя на вас, я и сам не устоял… тем более что оба мы, как вижу я, курим сигареты с низким содержанием дегтя…

– Вернемся, мистер Дивероу, к тревожащим нас юридическим проблемам, – предложила мисс Редуинг, когда оба они закурили свое зелье. – Это исковое заявление суду – чушь собачья, и вам тоже и также это должно быть совершенно ясно.

– Тавтология, госпожа адвокат: «тоже» и «также» – это одно и то же.

– Никак нет, господин адвокат, если эти слова произносятся в присутствии судей с должной эмфазой[82]. Особенно это верно в тех случаях, когда данными наречиями оперирует опытный юрист.

– Согласен. И кто же из нас подпадает под такую категорию?

– Мы оба, – заявила Редуинг. – И, выступая в таковом качестве, я считаю необходимым заметить от имени племени уопотами, что его интересы не могут быть защищены с помощью этой фривольной комедии, зашедшей уже весьма далеко.

– Будучи в одном с вами ранге, я тем не менее не разделяю подобной точки зрения, поскольку, к несчастью, был непосредственно связан с генералом Хаукинзом. Эту тяжбу нельзя расценивать как некую комедию, к тому же фривольную, – возразил Сэм. – Если смотреть на вещи трезво, то шанса на успех у Хаука нет, но предъявленный правительству от имени племени иск вполне обоснован.

– Что?! – Редуинг устремила свой взгляд на Дивероу. Сигарета повисла в воздухе перед самым ее лицом, дым же словно застыл, как это бывает на фотографиях. – Да вы разыгрываете меня!

– Хотел бы, чтобы это было так: жизнь тогда стала бы намного легче!

– И что же позволило вам прийти к такому заключению – о серьезности мотивировок, стоящих за исковым заявлением?

– Бумаги, которые удалось раскопать в секретных архивах, по-видимому, аутентичны. Территориальные договора, заключенные по всем правилам, были затем подменены постановлениями, предусматривавшими переселение индейцев племени уопотами без учета прежних соглашений, или, иначе, их прав на владение землей.

– Вы вот сказали о постановлениях, предусматривавших переселение индейцев. И что же, их насильно заставляли покидать обжитые места?

– Именно так, но правительство не имело права нарушать принцип неприкосновенности собственности и заставлять уопотами покинуть свои земли. И уж коли оно все же решило осуществить свой план переселения индейцев, то, во всяком случае, обязано было получить на это санкцию федерального суда, который провел бы соответствующее слушание в присутствии всех членов племени.

– Выходит, данный вопрос даже не рассматривался в суде и решался без участия самих индейцев? Но как правительство могло пойти на такое?

– Оно прибегло к обману. В чем нетрудно убедиться на примере судьбы договора тысяча восемьсот семьдесят восьмого года, заключенного между уопотами и конгрессом четырнадцатого созыва.

– Что вы хотите этим сказать?

– Министерство внутренних дел – по-видимому, не без помощи Всеамериканского бюро по делам индейцев, – заявило, что такого договора никогда не существовало, все это, мол, фантазия, взбредшая в голову любителям горячительных напитков, когда они в наркотическом экстазе плясали вокруг костра… Кстати, в исковом заявлении рассматриваются и возможные причины пожара тысяча девятьсот двенадцатого года, уничтожившего в Омахе «Первый банк».

– Картина начинает проясняться, – заметила хмуро Редуинг, держа в руке сигарету.

– По-видимому, пожар произошел не случайно: ведь именно в этом банке хранили уопотами свои документы, удостоверявшие их право на владение территорией. Естественно, от бумаг ничего не осталось.

– Ну а если более конкретно?