Расплатившись с водителем, я достала ключ и с трудом открыла дверь: меня всю трясло. Надо же, я боялась своего собственного возлюбленного! Он схватил меня за руку, будто я совсем чужая. Побросав одежду и все прочее в сумки, я кое-как закрыла их, подсчитала, сколько у меня десятицентовых монет, и пошла звонить по телефону. При этом я все время следила, не появится ли такси и не повернет ли, часом, сюда, чтобы успеть убежать. Сердце у меня колотилось так, что я опасалась сердечного приступа или удара. Поделом было бы ему — придет сюда, а на холодном цементе я и его нерожденное дитя. Небось живо бы протрезвел. Что-то ты начинаешь сочинять мелодраму, Зора, хватит! Довольно! Возьми себя в руки. Сделав глубокий вдох, я приказала себе успокоиться. Как только это мне удалось, я позвонила, чтобы узнать, когда идет ближайший автобус. Ни один автобус на Манхэттен уже не отправлялся. Поезда? Сегодня их тоже не будет. Тогда я принялась выяснять, нет ли свободного номера в каком-нибудь отеле, но все было занято. Вот невезенье!

Сделав еще один глубокий вдох, я внушила себе, что Фрэнклин не вернется, пошла в мотель и заперла дверь. Потом села на кровать. Как же все скверно. Все, все. Я собиралась замуж. Надеялась сделать в студии пробную запись. Полагала найти продюсера, который скажет мне, что у меня свой стиль и замечательный голос, и выразит желание записать меня. Как я дошла до этого? Когда это все началось? Я уже не лила слез, поэтому включила телевизор и стала рассеянно смотреть на экран. Каждый раз, когда свет фар пробивался сквозь занавески, я впадала в панику. Из-за этого я даже халат не стала надевать. И вдруг в двери щелкнул ключ. От страха я перелетела с одной кровати на другую.

— Не прыгай, бэби. Никто тебя пальцем не тронет.

— Как ты добрался сюда, Фрэнклин? Я не слышала машины.

— Шел пешком.

— Всю дорогу, в такой темноте?

— Мне надо было пройтись.

— Почему ты так ведешь себя? В первый раз мы наконец собрались отдохнуть, и ты все испортил.

— Нет, это ты все испортила, детка.

— Да что я такого сделала?

— Скорее, не сделала. Вернее, я хотел сказать, извини, но не скажу, по крайней мере пока. Давай поиграем, выспимся, а завтра будет видно, как я себя чувствую.

— Ты рехнулся!

— Нисколько, и прошу не лезть ко мне с этим.

— Ты что, считаешь меня секс-машиной, что ли? Мы идем на концерт, сидим на травке, с здрасте-пожалуйста, ты начинаешь глазеть на девчонок и мне же говоришь, как они соблазнительны! А теперь, ничего от них не добившись, хочешь, чтобы я с тобой трахалась.

— Да не бегал я ни за какими девчонками.

— Скажи, пожалуйста, что бы ты сделал, если бы я выкинула что-нибудь в этом роде и хвалила раскрасавцев мужчин?

— Они на тебя и не посмотрят, потому что ты толстая и брюхатая.

— Да пошел ты…

— Что ты сказала?

— Что слышал.

В тот же миг Фрэнклин развернулся и ударил меня наотмашь с такой силой, что я стукнулась головой о спинку кровати. Перед глазами у меня все поплыло, и что-то серебристое вспыхнуло и погасло; я только почувствовала, как заныла правая щека. Не сознавая, что я делаю, я отпрыгнула и швырнула в него лампу, но он ловко перехватил ее.

— Ах ты ублюдок!

Он обезумел и пошел на меня, но вдруг остановился как вкопанный. Я прижалась к спинке кровати, держа в руке радиобудильник, готовая швырнуть и его.

— Поставь на место, детка. Это черт знает что! Я виноват. Я не имею права поднимать на тебя руку. Прости, ради Бога! Я виноват.

— Не приближайся, Фрэнклин, не то я проломлю твою дурацкую башку.

Ребенок зашевелился, и мне надо было изменить позу. Господи, как из всего этого выбраться? Ничего кошмарнее я не помню: Фрэнклин ударил меня! А я бросила в него лампу. Всю жизнь я только и слышу ужасы про то, как муж с женой бьют друг другу морды. Никогда не могла понять, почему люди, любящие друг друга, так поступают. А теперь понимаю. Хотя нет, все же не понимаю. Я ревела как белуга и хотела высморкаться, но боялась поставить на место радио. Фрэнклин сел в ногах кровати и обхватил голову руками. Похоже, он плакал, но меня это не трогало. Как-то я видела передачу Фила Донахью на эту тему: почти все женщины в один голос говорили, что, ударив вас, муж готов на все, лишь бы добиться прощения. Его слезы подтверждали это.

— У вас все в порядке? — постучал кто-то в дверь.

— Нет, — простонала я.

— Все в порядке, мы тут кое-что уронили, — крикнул Фрэнклин. — Да не трону я тебя, — повернулся он ко мне. — Клянусь Богом.

— Может, ты уйдешь?

— Мне некуда идти, — ответил он.

— Это твое дело. Ты сказал, что не вернешься, значит, уходи. Не мое дело куда.

К моему изумлению, он поднялся и пошел к двери. И тут же я, как последняя идиотка, взмолилась про себя, чтобы он не уходил. У меня не было сил бежать за ним. О таком тоже говорили женщины в этом шоу. Признаюсь, он совсем сбил меня с толку. Вскочив с постели, я отодвинула занавеску: Фрэнклин как ни в чем не бывало сидел около бассейна.

Дальше произошло то, во что я не могла поверить. Он начал раздеваться и снял все, пока не остался в плавках. Затем прыгнул в бассейн и долго стоял в воде на глубине примерно метр восемьдесят, по самую шею. Он постоял несколько минут, время от времени окуная голову в воду, и вдруг нырнул и поплыл. Это был какой-то ненормальный заплыв. Достигнув противоположной стенки бассейна, он вытягивал руки и отталкивался изо всех сил, поворачивался и летел под водой, как торпеда. Боже, он умеет плавать! Какого же черта он обманывал меня? Сделав десять-двенадцать таких кругов, он вылез на лужайку, накинул рубашку и уселся в шезлонг.

Я видела, как он сунул руку в карман рубашки и достал сигарету. Прикуривая одну от другой, он выкурил штук шесть или семь. Ему явно было холодно.

Наконец, я не выдержала и, открыв дверь, крикнула:

— Фрэнклин, возвращайся, пока не подхватил воспаление легких.

Он не спеша поднялся; когда он вошел, я сунула ему полотенце.

— Прости, милая, видит Бог, я виноват.

— Вот что, Фрэнклин. Не пойму, что происходит, а сейчас я настолько устала, что и понимать не хочу, но дай мне слово, если можешь.

— Насчет чего?

— Что ты будешь поменьше пить.

— Похоже, и в самом деле пора завязывать, раз дело дошло до такого маразма.

— А об этом я и говорить не хочу. Если ты еще хоть раз поднимешь на меня руку, может, я и не убью тебя сразу, но уж в тюрьму упрячу, поверь. Клянусь тебе, что сделаю это.

— Прости, бэби, ведь я никогда пальцем тебя не трогал, пока вот так крыша не поехала, правда?

— Правда.

— Дай посмотрю твою щеку на свету.

Я подошла, и он осторожно взял мое лицо в свои огромные лапищи:

— Бог ты мой! Прости!

Я подошла к зеркалу: правая щека была багровой. Фрэнклин обхватил меня рукой.

— Думаешь, мы еще можем спасти конец уикэнда? — спросила я.

— Разобьюсь в лепешку, чтобы завтра все было иначе!

Фрэнклин вскочил ни свет ни заря — кажется, еще шести не было — и разбудил меня.

— Давай, давай! Сейчас же едем смотреть на лошадей и там же, на бегах, позавтракаем. Еще я вычитал в газете, что сегодня лодочные гонки на Лейк Джордж. Мы успеем туда, а потом сразу на концерт. Я забронировал номер в гостинице, а не в мотеле, это в городе, он освобождается попозже, но мы можем там переночевать. Готов на все для тебя, малышка.

— Небось, накладно?

— Это уж моя забота.

— А эта комната? Мы ведь уже оплатили ее!

— Ну и что. Разве дело в деньгах?

Я пристально посмотрела на него. Младенец зашевелился. Сердце мое затрепетало, и я вдруг вздохнула полной грудью.

— Я только под душ, и буду готова.

Фрэнклин сдержал слово, превратив этот день в волшебный сон. Когда мы сидели на палубе „Тикондерога", я не могла отвести от Фрэнклина глаз, думая, неужели это тот же человек, который ночью ударил меня? Нет, не тот же. Это был высокий черный красавец, покоривший меня с первого взгляда. Мы сидели молча и любовались волнами и купами деревьев. С проходящих лодок нам приветственно махали руками.