— Порция, да и в Нью-Йорке не у всех машины. У тебя самой нет, так что придержи язык.

— У тебя найдется что-нибудь выпить? Все-таки надо отметить твой переезд. А квартирка у тебя ничего. Моя по сравнению с ней — помойка.

Я налила ей стакан сока.

— Неужели у тебя нет ничего покрепче?

— Можно сбегать в магазин, если ты хочешь выпить.

— У меня нет времени: вечером свидание. Просто хотела глянуть на твои новые апартаменты.

— Ты увидишь его, Порция. Он такой красивый! И такой черный, будто его окунули в шоколад.

— Опять за свое! Ты даже не знаешь, способен ли он содержать тебя, а уже мечтаешь о нем. Неужели тебе не надоели все эти романы и любовь с первого взгляда? Ну так и живи в райских кущах. Разве не то же самое ты несла, когда познакомилась с Дилоном и с этим, как бишь его, беднягой Перси! Может, я ошибаюсь?

— То было совсем другое, я ошиблась.

— Ну а здесь еще рано говорить. Так что не спеши с выводами.

— А я и не спешу; пока ничего не произошло.

— Ты так ничему и не научилась.

— Если ты имеешь в виду, что я должна притворяться равнодушной, когда все совсем наоборот, то, наверное, ты права, мне этому не научиться. Разве ты не знаешь, как редко встречается мужчина, который заставляет тебя трепетать?

— Все это так, но не стоит прыгать с корабля, если тебе только кажется, что он может утонуть. Ты понимаешь, что я хочу сказать, дорогая. Прошу тебя, будь осторожнее. Надеюсь, ты придешь позавтракать в следующее воскресенье. А это выбрось из головы. Ну кто он такой? Строитель? Боже, неужели во всем Бруклине не найдется никого, кроме строителя?

— Тебе, Порция, следовало бы лучше знать людей.

— Не мели чушь, Зора. Кругом столько юристов, врачей, бухгалтеров, любых профессионалов. Я уж не говорю о тех, кто был бы полезен для твоей карьеры. А без таких, как известно, в этом мире не обойтись.

— Эли только что свел меня с преподавателем вокала.

— Ты говоришь об этом педике, с которым ты познакомилась в Блумингдейле?

— С чего ты взяла, что он голубой?

Порция засмеялась:

— Да они наверняка любовники, потому Эли и рекомендовал его.

— Брось, Порция. К твоему сведению, у него хорошая репутация, и он оказал мне честь, согласившись заниматься со мной. Среди его учеников известнейшие люди. — Я не хотела говорить ей, что послала Реджинальду свою кассету и он отозвался обо мне как о талантливом авторе песен и сказал, что голос у меня сильный и обладает огромными возможностями. Однако он не мог начать заниматься со мной до Дня Труда.

— Ох-ох-ох, мне позарез надо в ванную. Кажется, у меня началось. — Она пошла в ванную и закрыла за собой дверь. Через несколько минут она вернулась; у нее было странное выражение лица, в руке она держала пузырек с лекарством.

— Что это такое? — спросила она.

Черт побери! Могу поклясться, что основательно запрятала эти таблетки. Что лучше — притвориться дурой или начать молоть чушь? И чего ради она рылась в моей аптечке?

— Что это такое?

— Фенобарбитал, Зора.

— Ах, это!

— Я искала тиленол от судорог и решила, что это болеутоляющее, но, похоже, это совсем не то. Я думала, что говорила тебе.

— Говорила что?

— Что у меня эпилепсия.

— Что?

— Ты же слышала.

— Ты хочешь сказать, что у тебя бывает пена на губах, ты падаешь и делаешь под себя?

— Ну, не совсем так. Обычно у меня судороги, а потом я теряю сознание.

— Что за чушь ты несешь, Зора? Ты что, дурачишь меня?

— Да нет, это правда.

— Черт побери, мы знакомы уже больше двух лет, и я ни разу не видела, чтобы у тебя были припадки.

— Потому что у меня их не было уже четыре года.

— Да почему же ты мне раньше не сказала? Ведь я должна знать, что делать, случись это с тобой, скажем, в баре. Да брось ты мне мозги пудрить, Зора. Я же серьезно. А я-то думала, что я твоя лучшая подруга.

— Так и есть, но не кричать же мне об этом на всех перекрестках.

— Но мне-то ты об этом могла сказать!

— Ну ладно, теперь ты знаешь и, пожалуйста, держи язык за зубами.

— Так ты ничего не говорила ни Марии, ни этой старой заднице Клодетт?

— Нет.

Она удовлетворенно улыбнулась.

— Можно тебя спросить? Если вдруг с тобой произойдет это, как я об этом узнаю?

— Поверь, узнаешь.

— Ну, а что я должна делать?

— Порция, мне неохота об этом говорить.

— Видишь ли, у моего кузена были припадки, правда, очень частые, так, представь себе, он не мог учиться даже в младших классах. Ну, может, мне надо носить с собой ложку или булавку на всякий случай?

— Порция, я же говорю тебе, у меня не было припадков четыре года.

— Поняла, но вдруг они повторятся?

— Не думаю.

— Ну и дела, Зора. А я-то считала, что знаю тебя.

— Так и есть, но теперь знаешь еще больше.

— Конечно, у каждого своя болячка. Вот у меня уже началось второй раз за месяц, дорогая. Не одно, так другое, да? Ну ладно, побегу. — Она поднялась, и я пошла проводить ее.

— Можно пригласить на этот завтрак Марию и Клодетт?

— Марию пожалуйста, она баба — что надо, а Клодетт пусть сидит дома со своим распрекрасным муженьком и головастым младенцем. Ума не приложу, что он нашел в ней. Вот если б я встретила его раньше, чем она, она бы и по сей день куковала одна. — Уже закрывая дверь, Порция снова посмотрела на меня и бросила на прощанье: — Зора, шутки в сторону. Хватит с тебя неудачников, девочка. Не вешай себе на шею еще одного.

Мы расцеловались. Вообще-то Порция права, но Фрэнклин — не из тех. Я была в этом уверена.

Я устала от возни с вещами, но спать не хотелось. Была всего половина девятого, но мне не хотелось смотреть телевизор, и я переставляла картины с места на место. Как я ни пыталась отвлечься, перед глазами у меня стояли большие руки Фрэнклина. Каждый раз, проходя мимо двери, я беззвучно молилась: ради Бога, подойди к двери и позвони. Но звонка не было. Пожалуйста, думай обо мне так же много, как я о тебе. Мои голые ступни скользили по полу и дрожали при одной мысли о нем. Я так и видела капли пота у него на лбу. Наконец я присела на диван, и тогда он вошел, сел рядом, положил мою голову себе на плечо и прошептал, что только меня и искал, что только меня ему не хватало всю жизнь. Моя голова скатилась с подушки, и я очнулась от грез. Вскочив с дивана, я застыла посреди комнаты. Господи! Не сидеть же так всю ночь напролет! Можно спятить от этих мыслей! Я позвонила Марии и пригласила ее в кино.

— А что за фильм? — спросила она.

— „Моя ослепительная карьера".

— Ослепительная что?

— Карьера! — Я догадалась, что она уже навеселе.

— А где?

— У Д.У. Гриффита на Пятьдесят восьмой улице.

— Черт побери, а почему не на Вест-сайд? Фильм-то хоть веселый?

— Говорят, нет, но вроде интересный.

— О чем?

— Об австралийской писательнице, которую никто не принимал всерьез.

— Нет, это что-то занудное. Мне сейчас неохота такое смотреть.

— Ты что, уже набралась?

— Ну и что?

— С какой радости?

— Да ни с какой, если не считать того, что я пропустила просмотр. Представляешь, на полчаса застряла в метро на Восемьдесят шестой улице и опоздала! Хозяин злится, потому что я на месяц задержала квартплату. Мой чек терапевту не оплатили. А так все в порядке.

— Хочешь, я заскочу к тебе?

— Зачем?

— Да так, поболтать, чтоб тебя немного отвлечь. Тебе, по-моему, надо малость расслабиться.

— Расслабиться? Это только тебе, Зора, кажется, что медитация решает все проблемы, а мне — нет.

— Я такого не говорю, но меня она успокаивает. Я же вижу, тебе нужно что-то сделать.

— Нужно. Я как раз собираюсь налить еще.

— Может, тебе лучше не выходить из дома.

— А я и не собираюсь.

— Позвони, если что.

— У тебя есть деньги?

— Мария, я ведь только что переехала.

— Ладно, иди смотри свой фильм. Я перебьюсь. Всегда перебивалась и сейчас перебьюсь.