— Понимаю.

Мне было ясно, что Тодд уже все как следует обдумал. Он ничего не понимал в самом кино, но о деловой части кинобизнеса имел представление.

— А как насчет денег? Покупка студии должна обойтись не в один миллион… — я развела руками. Я действительно не могла представить, сколько это должно стоить. Где-то я читала, что «Двадцатый Век», например, стоил порядка четырехсот миллионов — колоссальная цифра. К тому же нельзя было с уверенностью сказать, что эта цифра точная. Конечно, я понимала, что студия «Сюзанна» относилась к другой категории. Я понимала также, что часть стоимости «Двадцатого Века» относилась к ее размещению на территории Беверли-Хиллз, где земля очень дорогая. Ведь речь шла о недвижимости. А студия «Сюзанна» располагалась в Голливуде, и земля там намного дешевле. И все равно, у нас не было таких денег. Мы владели сетью торговых центров в Огайо, но если вычесть из их стоимости все, что мы должны были выплатить банкам — арифметика довольна простая… — Сколько это будет стоить, Тодд?

— Мы можем купить ее за гроши, — вполголоса произнес он.

Эта фраза заставила меня задуматься. И забеспокоиться. Я вспомнила, что то же самое сказал Хайни, когда объявил о покупке студии. Эти гроши обошлись ему слишком дорого.

— Что значит, за гроши, Тодд?

Он решил не начинать с крайней цены.

— Хайни заплатил за пустующую студию двадцать пять миллионов. Он ее восстановил, реконструировал и оснастил современным оборудованием. На все это он затратил, как минимум, еще двадцать пять миллионов. Ну, и конечно, он приобретал рабочие материалы в собственность и работал с ними. У него были контракты с продюсерами, с которыми он участвовал в совместных разработках.

Он все еще не называл окончательную цену. Но я была хорошей ученицей своего мужа и знала, какие вопросы задавать.

— Какова балансовая стоимость студии?.. Хотя бы приблизительно? Соотношение активов и пассивов?

— Где-то около ста миллионов. В кинобизнесе есть некоторые нюансы. Стоимость некоторых сделок. Финансовая отдача от отдельных программ, значащихся как активы. Есть множество подводных камней.

— Представляю себе. Но в целом, плюс-минус сто миллионов?

— Кинобизнес — это не точная наука, — сказал он, как бы защищаясь. — В этом и заключается его прелесть.

— Сколько он хочет, Тодд?

— Он хочет продать ее мне… нам… за пятьдесят миллионов.

— И ты это называешь «гроши»?

— Эта цена вдвое меньше ее истинной стоимости.

— Но зачем ему это нужно? Хайни казался мне одним из самых ловких дельцов в Штатах. Миллиардер, начавший с нуля. С чего вдруг ему продавать нам студию за половину ее стоимости? Он же теряет вложенные деньги?

— Да, это так. Он только начал этот бизнес, а вначале, ты знаешь, случаются и потери. Но он продает студию так дешево по другой причине. Он хочет побыстрее от нее избавиться. Он хочет вообще побыстрее обо всем этом забыть. Ты понимаешь? А мне он симпатизирует — все просто. Миллиардер может позволить себе такой каприз…

У меня пересохло во рту. Я внутренне содрогнулась. Но я была готова понять все: и то, что Хайни хотел побыстрее покинуть Голливуд и вернуться в Даллас, и то, что он хотел забыть Сюзанну и студию, и то, что он мог себе позволить подобные финансовые потери. Да и вообще, зачем быть миллиардером, если не можешь ничего себе позволить?

— А как насчет того, что студия теряет деньги? Ведь ясно, что до сих пор она работала в убыток? Что мы будем делать с этим?

— Вспомни, как мы начинали, Баффи Энн?

Ответ был известен нам обоим, и все же я заметила:

— Мы покупали убыточные дела, и они обходились нам гораздо дешевле, чем те, что функционируют нормально.

— А затем?

— А затем заделывали дыры, через которые утекали деньги.

— Именно так, — удовлетворенно заключил он.

— Но ты уверен, что студия действительно стоит сто миллионов? Ты читал финансовый отчет? Ты изучал бухгалтерские книги? Ты был там всего лишь два дня. Как ты мог определить, на чем студия теряет деньги?

— На это не потребовалось слишком много времени. Ответ стал мне ясен прежде, чем я открыл первую бухгалтерскую книгу. И если ты немного подумаешь, то тоже быстро сообразишь, в чем дело.

Я молчала примерно с полминуты, а потом сказала:

— Хайни покрывал собственными деньгами все убытки от «Любви и предательства». — Это сорвалось с моих уст как утверждение, а не как вопрос.

Тодд был мной доволен.

— А теперь подумай, что еще Хайни делал не так?

На этот раз мне пришлось задуматься на целую минуту.

— Сосредоточившись на Сюзанне, на ее фильме и ее карьере, он пренебрег всеми остальными сторонами кинобизнеса. — Влюбленный дурак.

Я была вознаграждена широчайшей улыбкой Тодда.

— Ты выразила все в нескольких словах.

Но все же не было полной ясности с цифрами.

— Так ты смотрел книги?

— Ну конечно нет. У меня и времени на это не было. Так, бегло просмотрел, но в основном, я полагаюсь на те цифры, которые мне привел Хайни. — Он снова улыбнулся. — Если не знаешь, на чье слово можно полагаться, то лучше вообще не играть в эти игры.

Что верно, то верно. И все же мое сердце билось все учащеннее. Не было ли изъяна в расчетах Тодда? Не пропустил ли мой гений того, что лежало на поверхности?

— Но ведь картина находилась в производстве больше года. Не могу похвастаться выдающимися познаниями в области кинобизнеса, но думаю, что на нее ушли просто астрономические суммы… миллионов сорок-пятьдесят. Но насколько мне известно, это не ах, какая сверхъестественная сумма для картины, превысившей свою смету, так?

Тодд покачал головой.

— Таким образом, наши гипотетически выведенные сорок-пятьдесят миллионов составляют пассив?

— Совершенно верно, — согласился Тодд.

Я широко раскрыла глаза. Как мог он не замечать того, что лежало на поверхности?

— А ты видел, с какой стороны баланса числится картина? Вдруг она числится как актив, в счет будущих прибылей? Ты спрашивал об этом? И вообще, достаточно ли у студии активов, чтобы покрывать огромные затраты? А если картина числится в активе и составляет часть стоимости студии? Тогда она вообще съедает всю стоимость этой собственности. Это довольно странная, и я бы сказала, довольно опасная бухгалтерия, когда пассивы записываются по другую сторону баланса. Собственно говоря, картина просто не может быть ничем иным, кроме пассива, пока она не завершена и не продана, правильно? А это значит, что, если общая стоимость студии составляет сто миллионов, а стоимость картины достигает пятидесяти — шестидесяти миллионов, то вся активная часть баланса сгорает. И чего тогда стоит эта собственность? Простое вычитание.

Тодд рассмеялся от восторга.

— Прекрасно, Баффи Энн. За финансовый анализ ты заработала высший балл. Но дело в том, что «Любовь и предательство» вообще не входит в баланс. Этой картины даже в книгах нет. Все издержки, до единого пенни, покрываются личными деньгами Хайни Мюллера. Это его личныеиздержки.

Я была ошеломлена.

— Как это так? Почему?

— Потому что Хайни хочет быть уверен, что эта картина никогда не будет завершена. Что она никогда и нигде не будет показана. Он может просто чиркнуть спичкой и сжечь уже отснятые части картины, а с ними и бизнес-план. Не говоря уже о сценарии.

Конечно. Стоит ли быть миллиардером, если не можешь позволить себе такой каприз, как месть! Бедная Сюзанна!

— Бедная Сюзанна, — пробормотала я.

И все же я была восхищена глубиной чувств Хайни. Месть, стоимостью сорок — пятьдесят миллионов долларов. О, Сюзанна, как сильно он должен тебя любить!

В конечном счете именно сила любви и мести Хайни лишила меня последней возможности избежать неизбежного.

Моя агония продолжалась.

— Ну, а деньги… Где ты собираешься взять такую сумму?

— Ты же знаешь Хайни. Как только я позвоню ему и сообщу о своем окончательном решении, можно считать, что сделка совершена, и студия наша. Не надо ничего подписывать, а расплатиться можно будет, когда мы будем к этому готовы, когда я продам галереи. Джентльменское соглашение.