Ф. Глинка вспоминает о том, как он посещал Рылеева в начале декабря 1825 года: «Рылеев был болен сильно опухолью в горле и ни о чем не говорил со мною, как только о разных предначертаниях его поэм, также о трагедии «Богдан Хмельницкий», которую начал писать и намеревался объехать разные места Малороссии, где действовал сей гетман, — чтобы дать историческую правдоподобность своему сочинению».

«Пролог», состоящий почти из двухсот строк, написан большей частью нерифмованным пятистопным ямбом (в это же время Пушкин писал «Бориса Годунова» тем же размером). Рылеев обратился здесь к конкретному историческому материалу, а главное — по-новому взглянул на роль вождя в освободительной борьбе.

Тут сразу же выступает на сцену народ, та масса, которая и выдвинет потом «голову», гетмана (в «Прологе» Хмельницкий не появляется). Автор искусно строит живую сцену, открывая читателю истоки грядущего восстания казаков против польского владычества. Действие происходит на площади Чигирина. Польский подстароста Чашшцкий предоставил евреям-арендаторам право сбора доходов от православных церквей города. Добиваясь уплаты недоимок, он приказал арендаторам закрыть церкви — чтоб не могли бедняки ни детей крестить, ни молодых венчать, ни хоронить покойников до тех пор, пока не внесут всех требуемых денег; бедняки хотят расправиться с арендатором, но тот призывает поляков, — одного из бунтовщиков арестовывают. Оставшиеся негодуют.

1-й малороссиянин:

За восемь-девять лет до «Тараса Бульбы» Гоголя Рылеев коснулся важного вопроса в борьбе украинцев с поляками — союза шляхты с еврейскими торговцами, хлынувшими на Украину со всех концов света. В их руках оказалась вся торговля. Наконец им даны были на откуп и церковные доходы. Жизнь крестьян становилась все более невыносимой, и они один за другим бежали «за Днепр», в Сечь…

Действие происходит в период насаждения брестской церковной унии 1596 года, по которой украинская православная церковь стала подчиняться римско-католической, хотя и с сохранением родного языка. Уния дала возможность ставить церковными арендаторами иноверцев, — а это больно било по самолюбию казаков и крестьян. Взрыв оказался неизбежным.

В «Прологе» много живых, реалистических черт, — крестьяне говорят о проданных последних «пожитках»; один просит Янкеля разрешить священнику крестить его сына, другой — исповедать умирающую мать; молодая пара просит позволения обвенчаться. «Мне не слова, мне гроши ваши нужны», — отвечает еврей. Казак Свырыд угрожает ему:

В думах и поэмах Рылеева еще не было столь приземленных, простых речей.

Рылеев искал в литературе новых путей, и — находил. Но у него уже не оставалось времени развить, разработать найденное.

В конце 1825 года (по свидетельству Пущина и Бестужева — в декабре) написал Рылеев одно из самых сильных своих стихотворений «Я ль буду в роковое время…», ходившее в списках под названием «Гражданин» и «К молодому русскому поколению»:

Вместе с Пушкиным, Лермонтовым, Некрасовым Рылеев говорил о долге политического борца перед народом, бичевал пороки своего поколения.

От этого стихотворения Рылеева тянется нить к «Думе» Лермонтова, обличающей молодое поколение за неспособность к действию, и — через Лермонтова — к «Поэту и гражданину» Некрасова.

Стихотворение Рылеева в дни перед декабрьским восстанием было на устах у многих заговорщиков. Так, А.М. Булатов, отправляясь на Сенатскую площадь, рассказывал: «Прощаясь очень хладнокровно с моим братом Александром, имел несчастье похвастать брату моему, что если я буду в действии, то и у нас явятся Бруты и Риеги, а может быть, и превзойдут тех революционнстов… Имена сии я не так хорошо знаю по их деяниям, как по беспрестанным произношениям меньшого брата моего… Меньшой брат мой, начитавшись вольных стихов, поминутно твердил: «Не будет у нас ни Брута, ни Риеги».

Мичман Беляев 1-й, по его словам, знал стихотворение Рылеева наизусть. Мичман Дивов свидетельствовал: «Вскоре после смерти государя приходит ко мне лейтенант Акулов и между разговорами сказал мне: вот ваши сочинители свободных стихов твердят: «Я ль буду в роковое время позорить гражданина сан», — а как пришло роковое время, то они и замолкли».

Стихотворение Рылеева оказалось действенным и для последующих поколений русских революционеров.

Рылеев и А. Бестужев начиная с 1824 года все более, подчиняли работу Вольного общества любителей российской словесности интересам Северного общества. При поддержке Ф. Глинки они создали так называемый Домашний комитет, который собирался постоянно на квартире Рылеева.

К 1825 году в Вольном обществе наметилось разделение на два крыла — радикальное и умеренное. Радикалы через альманах «Полярная Звезда» смыкались с Северным обществом. Умеренные начали группироваться вокруг задуманных как «чисто художественные» «Северных Цветов». Эта обстановка сохранялась только до 14 декабря 1825 года. После поражения декабристов гражданские установки «Полярной Звезды» приняли именно «Северные Цветы».

В 1824 и 1825 годах на квартире Рылеева состоялся ряд собраний Вольного общества, руководимых Домашним комитетом в составе Ф. Глинки, Н. Кутузова, О. Сомова, И. Аничкова, А. Никитина, Корниловича, Рылеева, А. и Н. Бестужевых. На эти заседания приходили и члены Северного общества. Мыслью Рылеева было сделать Вольное общество рупором пропаганды идей русского освободительного движения. К 1825 году руководящая роль в Вольном обществе перешла к декабристам — Глинке, Рылееву и Бестужевым.

Нетрудно вообразить, что представляла собой квартира скромного служащего Российско-Американской компании в последние месяцы 1825 года: заседания Думы, «Русские завтраки», литературные вечера, постоянные встречи и беседы Рылеева со старыми и новыми членами Декабристской организации, издательские дела. Может быть, были и тайные собрания масонской ложи…