Рылеев не был свидетелем этой сцены. Он еще не вошел в состав Думы, и его не на всякое совещание приглашали.

Он не стремился быть руководителем, но в нем были все качества вожака, что и почувствовал Пестель, обратившись к нему наряду с директорами Северного общества.

В 1823 году Рылеев несколько раз посетил салон Софьи Дмитриевны Пономаревой в ее доме возле Таврического сада, на Фурштадтской улице.

Это, собственно, был не салон с определенными днями сбора членов, хоть с каким-нибудь порядком в проведении встреч, — это был попросту кружок знакомых, литераторов, которых собрала вокруг себя молодая, красивая, остроумная, образованная и наделенная многими талантами женщина.

Литературные знакомства ее начались с 1817 года, — навещая в Царскосельском лицее воспитывавшегося там своего брата — Ивана Позняка, — она познакомилась с Дельвигом и Кюхельбекером.

Поэт-идиллик Владимир Панаев писал, что она была женщиной «со множеством странностей и проказ, но очаровательной». По его словам, «всякий, кто только знал ее, был к ней неравнодушен… В ней с добротою сердца и веселым характером соединялась бездна самого милого, природного кокетства». А.Е. Измайлов вспоминал, что Софья Дмитриевна «имела необыкновенные таланты», знала языки и «переводила на русский прозою лучше многих записных литераторов», писала «недурно» стихи, рисовала и к тому же хорошо пела.

В ее гостиной собирались литераторы разных партий, потому что, как сообщает мемуарист, «своенравный ум ее, жажда перемен и разнообразия впечатлений не довольствовались одним и тем же кружком: сегодня собирались у нее Измайлов, Панаев, Сомов и другие сотрудники «Благонамеренного»… в другой день туда являлись Дельвиг, Гнедич, Боратынский, Илличевский». Вместе с Гнедичем приходил к Софье Дмитриевне Батюшков — душевная болезнь, начавшаяся у него в 1821 году в Неаполе (он там служил при посольстве), все более овладевала им. Он был мрачен, подозрителен. Стихов уже не писал. Но рисовал по-прежнему прекрасно — в альбоме Пономаревой он оставил несколько карандашных рисунков: автопортрет, жанровые сцены с мужиками и странниками.

В альбоме Пономаревой — он сохранился — стихи, прозаические записи и рисунки Дельвига, Кюхельбекера, Боратынского; Плетнева, Измайлова, Сомова, Гнедича, Крылова. Есть в нем и автограф Рылеева — единственное свидетельство его причастности к этому салону. Это отрывок из поэмы «Войнаровский», над которой поэт в этом — 1823-м — году начал работать.

Тогда же посещал Рылеев и другой салон — Александры Андреевны Воейковой, племянницы Жуковского и жены А.Ф. Воейкова. Это была одна из самых замечательных русских женщин, умевших создавать около себя духовную, творческую атмосферу. Еще в ее ранней молодости Жуковский (он был ее воспитателем) посвятил ей балладу «Светлана». После этого за ней закрепилось имя Воейковой-Светланы. Ею увлекался молодой Языков, посвятивший ей несколько стихотворений. Ее поклонниками были Гнедич, Боратынский и особенно слепой поэт Козлов, которого она часто навещала, и он выезжал к ней, в дом на Невском против Аничкова дворца, где в то время жил и Жуковский. Постоянными гостями и друзьями Воейковой были Александр и Николай Тургеневы.

Рылеев вошел в этот кружок благодаря мужу Светланы, Александру Федоровичу Воейкову, соредактору Греча по «Сыну Отечества» и издателю журнала «Новости литературы», а также газеты «Русский Инвалид». Воейков печатал в своих изданиях думы Рылеева. Одну из дум — «Рогнеду» — Рылеев посвятил А.А. Воейковой. Воейков был очень странной фигурой в литературе того времени — образованный, талантливый человек, обладавший хорошим вкусом, родственник Жуковского, неплохой поэт (из лучших его сочинений — «Дом сумасшедших», сатира на целый ряд русских литераторов, а также перевод эпической поэмы Делиля «Сады»), он в то же время был нечистоплотным нравственно человеком. Сколько страданий и даже горя принес он Жуковскому в дни его юности! Жена его — Светлана — терпела от него иной раз даже грубые оскорбления (за одно из таких оскорблений Жуковский — это было в 1824 году — Даже отколотил Воейкова тростью). Не отличался Воейков честностью и как журналист. Он позволял себе перепечатывать стихи из чужих журналов и альманахов, из-за чего возникали, конечно, ссоры. В июле 1824 года с ним порвали отношения и Рылеев с Бестужевым — за то, что он по «праву корсара» похитил из «Полярной Звезды» начало поэмы Пушкина «Братья разбойники», отданной автором именно в этот альманах.

Через Светлану Рылеев познакомился с Жуковским. Вместе с ней и Жуковским Рылеев бывал у Ивана Козлова, прикованного к креслу и слепого поэта, поражавшего своих гостей блестящей речью, необыкновенной памятью — на нескольких языках читал он стихи. У Козлова Рылеев встречал многих своих знакомых — Боратынского, Льва Пушкина, Плетнева, Кюхельбекера, Дельвига. Козлов благодаря своей поэме «Чернец» скоро станет одним из известнейших русских поэтов. Но еще до этого он напечатает несколько стихотворений в «Полярной Звезде» Рылеева и Бестужева.

В этом же — 1823-м — году принят был Рылеев в Вольное общество любителей словесности, наук и художеств, основанное поэтами-радищевцами в 1801 году. В первые годы своего существования (при Борне и Пнине, а также сыне автора «Путешествия из Петербурга в Москву» Н.А. Радищеве) общество издавало журнал «Северный Вестник», альманах «Свиток Муз». Радищевцы первыми выступили — в 1803 году — против книги Шишкова, нападавшей на «новый слог». С 1802 года членом этого общества стал будущий «русский Теньер» — баснописец Александр Измайлов, который после безвременной кончины Пнина играл в обществе главную роль. С 1807 года он его секретарь. В 1809 году Измайлов издавал от общества журнал «Цветник», в 1812-м — «Санкт-Петербургский Вестник». С 1818 года начал выходить новый орган общества — журнал «Благонамеренный», продолжавшийся до 1826 года, — Измайлов был его редактором. С 1816 по 1825 год Измайлов был бессменным председателем общества, которое неофициально и называлось «Измайловским» (или Михайловским, так как заседания его проходили в Михайловском замке). К этому времени радищевские традиции здесь были уже забыты, гражданственность (в какой-то мере в 1800-е годы присущая и самому Измайлову) почти выдохлась.

В 1817–1818 годах в это общество влились новые силы: были приняты Крылов, Жуковский, Батюшков, Дельвиг, Боратынский, Пушкин, Кюхельбекер.

Таким образом, с 1818 года существовало в Петербурге два официально утвержденных общества — Вольное общество любителей российской словесности и «Измайловское». Многие члены входили в оба общества. Но с начала 1820-х годов, когда в Вольном обществе любителей российской словесности «верховодить» начали будущие декабристы с Ф. Глинкой во главе, правые, лояльные к существующему государственному порядку силы стали группироваться в «Измайловском» и переставали посещать общество Глинки и Рылеева. Глинка, член «Измайловского» общества, в 1823 году посетил его только один раз. Рылеев, избранный в него в этом году, побывал па четырех заседаниях. Он не терял надежды, что и здесь можно начать пропаганду гражданских идей.

Однако Рылеев остался верен Вольному обществу любителей российской словесности, в конце концов совершенно подчинив его требованиям декабристского Северного общества, к тому же многие заседания его в 1824 и 1825 годах будут происходить на квартире Рылеева.

В 1823 году Рылеев в Вольном обществе — член Цензурного комитета, с 1824-го — цензор по поэзии (то есть редактор) при органе общества — «Соревнователе просвещения и благотворения».

В начале этого года в обществе произошли нежелательные для Рылеева перемены: большинством голосов группа «правых» (это были по большей части измайловцы) сместила Гнедича с поста вице-президента, на котором он был с 1821 года. Вместо него был избран Греч. Замена была настолько нелогичной и даже нелепой, что уже в 1824 году стараниями Бестужевых и Рылеева Греч был снят — он почувствовал себя ущемленным и вообще бросил общество. Но Гнедич в общество уже не вернулся.