Родственник Нарышкина, молодой А.И. Кошелёв, один из будущих деятелей русского славянофильства, запомнил, как «Рылеев читал свои патриотические думы… Все свободно говорили о необходимости «покончить с этим правительством». Этот вечер произвел на меня самое сильное впечатление… Я на другой же день сообщил все слышанное» Киреевскому, Рожалину, Беневитинову и другим членам составленного молодежью философского кружка. «Много мы в этот день толковали о политике и о том, что необходимо произвести в России перемену в образе правления… Вследствие этого мы с особенной жадностью налегли на сочинения политических писателей».

Рылеев ездил к Николаю Полевому, на Первую Мещанскую, — Полевой вместе с Вяземским начинал тогда издание журнала «Московский Телеграф».

С издателем Селивановским Рылеев договорился о печатании в Москве сборника «Думы» и поэмы «Войнаровский» — рукописи были уже подготовлены. Рылеева в этом деле поддерживал Вяземский. Уезжая в Петербург, Рылеев поручил издательские хлопоты Петру Муханову. По Москве ходили рассказы о наводнении, постигшем Петербург 7 ноября этого года.

Сомов писал Рылееву: «Несколько слов о случившемся здесь всеобщем бедствии… Галерная гавань почти не существует. По петергофской дороге деревни… разрушены; селения литейно-чугунного завода также. Вообще по той дороге считают до 600 человек утопшими, а в городе доныне уже отыскано более 1500 тел. Невские острова и прилежащие к ним деревни перековерканы; Кронштадт также ужасно пострадал. Вода так быстро прибывала, что пока мой человек успел добежать из комнат в главное управление и спросил у меня: что делать? — то по возвращении насилу мог войти в комнату и кое-что положить на шкафы, как уже вода поднялась до окон… Все жившие в нижних этажах очень пострадали» (Сомов жил в том же доме, что и Рылеев).

9 декабря Рылеев пишет жене из Москвы в Подгорное: «Наводнение в Петербурге было ужасное, а равно и в Кронштадте. Корабли ходили по улицам». 14 декабря он пишет о том же уже из Петербурга: «Ты, я думаю, уже слышала о бывшем здесь наводнении и об ужасах, которые оно произвело. Представь же себе мое удивление, когда я, въехав в город, едва мог заметить следы оного… Теперь почти всем потерпевшим сделано возможное вспоможение. Мы же с тобой должны благодарить Александра Александровича Бестужева: наши люди совершенно потерялись, и если б не было его, то мы лишились бы всей мебели и всего, что было в комодах. Бестужев прежде стал законопачивать двери, когда же вода начала пробираться в щели и сквозь пол, он приказал мебели ставить одни на другие и выбирать из комодов все и, находясь почти по пояс в воде, до тех пор не оставил квартиры, покуда все не прибрал. Таким образом он спас все почти и твой мех; попортилось только мое бюро, письменный стол, твой рабочий столик, половина моей библиотеки и еще кое-что… Да потонула корова».

Больших разрушений в квартире не было, но пришлось красить стены и перекладывать размокшие печи.

Рылеев побывал и на Васильевском острове — там картина разорения была страшнее. «Наша прежняя квартира, — пишет Рылеев жене, — стоит теперь без окон… Слава и благодарение богу, что мы выехали. По 16-й линии, где ни взглянешь, везде опустошение… Множество домов совершенно снесено».

К середине декабря жизнь в доме Российско-Американской компании пошла по-прежнему. В квартире директора — Ивана Васильевича Прокофьева — снова начали собираться литераторы. Тут встретил Рылеев неизменных Греча и Булгарина, а также Боровкова, Тимковского, Измайлова — всю шумную журнальную братию. Сомов, Бестужев, Рылеев и Батеньков невольно держались на этих обедах особняком…

С июня 1824 года живет в Петербурге Грибоедов, — он познакомился с Александром Бестужевым, а Бестужев, естественно, свел его с Рылеевым. Грибоедов стал бывать в кругу членов Северного общества. В декабре 1824 года он читает декабристам «Горе от ума». В середине декабря прибыл из Москвы Пущин, — он также виделся с Грибоедовым у Рылеева и старался в это время добыть список грибоедовской комедии для Пушкина, что ему и удалось, скорее всего — с помощью самого автора.

На «русских завтраках» Рылеева (вся сервировка — графин водки, ржаной хлеб и квашеная капуста) бывало шумно и весело. Лев Пушкин, имевший необыкновенную память, декламировал стихи своего знаменитого брата. Перед Новым, 1825 годом читал он у Рылеева отрывки из уже готовых «Цыган». Среди слушателей были также Федор Глинка и Гнедич. У Рылеева познакомился Грибоедов с Дельвигом. Бывал здесь — именно с конца 1824 года — веселый и пылкий юноша, корнет лейб-гвардии Конного полка поэт Александр Одоевский, двоюродный брат Грибоедова. У Одоевского на Исаакиевской площади в течение 1825 года Грибоедов и жил. Квартиры Одоевского, Оболенского и главным образом Рылеева были в это время местами постоянного сбора членов Северного общества.

Вероятно, — Рылеевым или Бестужевым — Грибоедову было предложено вступить в Северное общество.

Северяне предполагали, что на Кавказе, где Грибоедов служил у Ермолова, существует тайное общество. «Разговаривая с Рылеевым о предположении, не существует ли тайное общество в Грузии, — писал Трубецкой, — я также сообщал ему предположение, не принадлежит ли к оному Грибоедов? Рылеев отвечал мне на это, что нет, что он с Грибоедовым говорил».

Известно, что Грибоедов считал недостаточными силы декабристов, но цель их заговора была для него свята.

На следствии Трубецкой говорил, что Рылеев принял Грибоедова в общество. Рылеев — отрицал это. «Грибоедова я не принимал в общество, — говорил он, — я испытывал его, но, нашед, что он не верит возможности преобразовать правительство, оставил его в покое. Если же он принадлежит обществу, то мог его принять князь Одоевский, с которым он жил, или кто-либо на юге».

Александр Бестужев показывал: «В члены же его не принимал я… потому что жалел подвергнуть опасности такой талант, в чем и Рылеев был согласен».

Оболенский же на следствии подтверждал показание Трубецкого. «О принятии Грибоедова в члены общества, — его слова, — я слышал от принявшего его Рылеева» г То же самое утверждали декабристы Бригген и Оржицкий — члены Северного общества.

Есть все основания полагать, что Грибоедов все-таки был членом «отрасли Рылеева» в Северном обществе.

В конце 1824 года Александр Бестужев жил у Рылеева, пользуясь отсутствием его жены. Потом он на время переехал к Одоевскому, где уже жили Грибоедов и Кюхельбекер, — его собственная квартира на Васильевском острове долгое время отделывалась после катастрофы 7 ноября.

Бестужев и Рылеев готовили «Полярную Звезду» на 1825 год, но было слишком много дел по обществу, да и Рылеев долго отсутствовал: выпуск альманаха задерживался.

В декабре 1824 года бывал у Рылеева молодой поэт, один из будущих столпов славянофильства, Алексей Хомяков. С 1822 года до середины 1825 года он служил в Петербурге в лейб-гвардии Конном полку — вместе с Александром Одоевским. Он был знаком с Бестужевым и Рылеевым с самого начала своей гвардейской службы, — как поэт, как один из авторов «Полярной Звезды». В 1824 году издатели альманаха поместили отрывок из поэмы Хомякова «Вадим» (под названием «Бессмертие вождя»), в 1825-м — «Желание покоя», стихотворение, очень близкое к идеалам поэтов-декабристов, заканчивавшееся в первой публикации такой свободолюбивой метафорой:

Дочь Хомякова писала в своих воспоминаниях: «Алексей Степанович во время службы своей в Петербурге был знаком с гвардейской молодежью, из которой вышли почти все декабристы, и он сам говорил, что, вероятно, попал бы под следствие, если бы не был случайно в эту заму в Париже, где занимался живописью. В собраниях у Рылеева он бывал очень часто и горячо опровергал политические мнения его и А.И. Одоевского, настаивая, что всякий военный бунт сам по себе безнравствен».