Литмир - Электронная Библиотека

Телефон отключается. Я вылезаю из машины, и Кертис протягивает мне мой багаж, затем поднимает очки на лоб и смотрит мне прямо в глаза.

– У вас точно все нормально? – спрашивает он.

– Не волнуйся, приятель, – отвечаю я, расправляя плечи и протягивая ему двадцатку.

– Тогда удачи.

13

Я иду по тускло освещенной тропинке через парк у Патриарших прудов, и утоптанный снег скрипит у меня под ногами. Портье в гостинице не одобрил моего решения прогуляться, его преувеличенно недовольная гримаса намекала, что американцы, болтающиеся по Москве ночью, обычно заканчивают свой путь в реке, или, что вероятнее, указывала на его недовольство упущенной возможностью получить на чай, вызвав мне машину. Я проигнорировал все эти намеки, поскольку мне нужно было размяться. Перелет казался нескончаемым, я час за часом, как приклеенный, сидел в узком кресле, пытаясь представить, во что такое Андрей мог вляпаться, что собрало бы воедино все детали, которые мне удалось узнать за последние несколько дней. Мне так хотелось, чтобы он снял трубку, когда я звонил ему из гостиницы, и тогда сейчас мы бы сидели в теплом баре, пили пиво и вместе разбирались с ситуацией. Как любит говаривать Теннис, «Если бы желания были лошадьми, мы бы давно уже утонули в навозе».

Площадь за парком окружена низкими кирпичными домами, и почти треть окон светится. Улица Андрея находится на северо-восточной стороне. Кучка подростков, празднующих вечер пятницы, собрались возле скамейки недалеко от меня. Они курят сигареты и болтают по-французски, на земле у их ног валяются коньки. Экспатрианты обычно держатся друг друга – я заметил английскую больницу в нескольких кварталах отсюда. Я выуживаю карту, которую дал мне портье, и еще раз сверяюсь с ней, чтобы проверить, не заблудился ли я. Названия на карте даны в английской транслитерации, что делает ориентацию в городе, полном надписей кириллицей, серьезной проблемой. Один из французов нараспев обращается ко мне, в то время как другие продолжают смеяться. Я тут же вспоминаю, как Андрей мне однажды сказал, что единственная общая черта у всех европейцев – то, что они не любят французов. Впрочем, это всего лишь дети.

Здание, в котором живет Андрей, шестиэтажное, с классическим фасадом. Квартира у него номер одиннадцать. Несколько минут я просто прогуливаюсь по улице, рассматривая фасад в тщетной попытке угадать, где окна Андрея, и выяснить заранее, есть ли кто-нибудь дома. Я сильно нервничаю. Двое полицейских в помятой патрульной машине размером не больше, чем «фольксваген-жук», проезжают мимо меня во второй раз, и водитель притормаживает, чтобы его напарник мог меня рассмотреть. Пора идти. Как бы я ни нервничал сейчас, все равно лучше быть здесь, чем дома в своей кухне, стреляя вхолостую из отцовского пистолета. Я перехожу дорогу и открываю дверь подъезда одним из тех ключей, которые мне дала Катя.

Я иду вверх по лестнице, ненадолго останавливаясь на каждом этаже, чтобы посмотреть номера квартир. Сверкающее лаком красное дерево обрамляет стены, оклеенные бежевыми обоями, и подбитые медью двери. Стиль напоминает отделку в роскошном отеле. Холл окутан тишиной, лишь иногда загудит вода в трубах. Единственный запах – запах средства для полировки дерева. Все здание, должно быть, было создано специально для того, чтобы предоставить жилье командированным западным топ-менеджерам. Я жил в подобных квартирах в Лондоне и Токио и хорошо помню, что холодильники в них набиты коробками окаменевшей пищевой соды и высохших лаймов. Тишина только усиливает мою нервозность.

Квартира номер одиннадцать обнаруживается на четвертом этаже. Я прикладываю ухо к двери, но изнутри не доносится ни звука. Звонка нет, поэтому я коротко стучу по твердому дереву – костяшки пальцев сразу заболели – и снова слушаю. Ничего. Я выуживаю ключи и маленький фонарик из кармана пальто. Трудно не чувствовать себя вором, открывая дверь чужой квартиры. Сигнализация пищит, как рассерженная утка, и я поспешно ввожу код, облегченно вздыхая, когда она замолкает и над дверью загорается зеленый индикатор. Дверь с металлическим щелчком закрывается за моей спиной, и я оказываюсь в темной квартире.

Узкий луч света от моего фонарика путешествует по хаотичному набору предметов: засохшему цветку на полке, перевернутому стулу, пачке журналов, разлетевшихся по полу Я пару раз громко говорю: «Эй!», слушая, как потихоньку затихает мой голос. Я понимаю, что больше всего я боялся найти мертвое тело Андрея, но запаха смерти не ощущается – только затхлый, кислый запах гниющих продуктов. Я шарю рукой по стене за своей спиной, нахожу несколько выключателей и поворачиваю их все.

Квартира распланирована как мансарда – это длинная комната с высокими потолками, разделенная на зоны. Справа от меня, в кухне, на мойке из нержавейки высятся горы грязной посуды, многие дверцы шкафчиков распахнуты. Прямо передо мной – обеденный стол, его поверхность покрыта упаковками из фаст-фуда. Газеты, в кусочках засохшего сыра и в пятнах кетчупа, свисают со стола, их заляпанные жиром страницы просвечивают насквозь. Повсюду разбросаны пустые банки из-под пива, их верхние части покрыты сигаретным пеплом. Я медленно двигаюсь налево, к мягкому уголку. На белом кожаном диване валяется пожелтевшая подушка и коричневое шерстяное одеяло; в стакане на кофейном столике лежит использованный презерватив. Я поднимаю несколько журналов с паркета возле дивана и просматриваю их. Футбол, рок-звезды, порно для геев. Порноснимки вызывают отвращение: на цветных фотографиях изображены обнаженные татуированные мужчины, привязанные к скамьям, и кое-что похуже. Подписи под ними немецкие. Не знаю, кто здесь живет в последнее время, но это никак не может быть Андрей.

Одинаковые двери расположены по обе стороны мебельного гарнитура, расставленного вокруг камина в дальнем конце комнаты. Сначала я открываю левую дверь, включаю свет и обнаруживаю там загаженную ванну, покрытую пятнами фарфоровую раковину и переполненное мусорное ведро. Я быстро выхожу оттуда и открываю вторую дверь, оказываясь в маленькой, идеально чистой спальне. Там стоит тщательно заправленная кровать, пустой комод и тумбочка. На ней я замечаю мобильный, подключенный к зарядному устройству, и быстро кладу его в карман. Заглянув в ящик тумбочки, я обнаруживаю там книжку на русском языке, в которой полно подчеркиваний маркером. Книжку я тоже кладу в карман и перехожу к комоду. Ящики пусты, если не считать нескольких пар чистых носков и сложенных трусов – «боксеров».

В шкафу аккуратно развешены: серый костюм, синий костюм и три белые рубашки, а также стоит единственная пара черных модельных туфель в распорках. Маленький настенный сейф открыт, ключи висят в замке. На крючках болтаются два галстука и черный кожаный пояс; горло у меня пересыхает, когда я узнаю один из галстуков. На нем нарисована туристическая карта Манхэттена и отмечены самые значительные достопримечательности, как например Уолман Ринк [12]и Эмпайр-стейт-билдинг. Однажды, несколько лет назад мы устроили себе на Кингз-роуд обед в индийском стиле. Андрею очень понравился мой галстук. Под конец вечера я снял его и отметил на нем своим паркером квартиру, в которой в то время жили мы с Дженной. Я в тот вечер выпил два или три литра крепкого пива, и это сделало меня сентиментальным.

– Если ты вдруг когда-нибудь заблудишься, – заявил я тогда, – ты можешь наклониться к таксисту и показать ему направление на галстуке.

Я прикасаюсь к маленькой черной точке, которую я поставил так много лет назад, и мои глаза наполняются слезами. Я в последнее время протекаю, как старая тряпичная палатка, пуская слезу по любому поводу. Если бы Андрей был здесь, он бы посмеялся надо мной.

Я открываю дверь в спальне и попадаю в идеально чистую ванную, полную туалетных принадлежностей. Порывшись в них, я нахожу три картонные коробки размером с обувные. Они сложены одна на другую под раковиной, и верхняя открыта. Я запускаю в нее руку и вытаскиваю горсть запечатанных презервативов. Удивленный, я кладу их на место.

вернуться

12

Открытый ледовый каток в Центральном парке Нью-Йорка. (Примеч. перев.)

23
{"b":"162137","o":1}