Из аэропорта имени Шарля де Голля Лопес позвонил Калимани. Калимани ждал его в Линате. Отдел судебной медицины быстро справился с необычным требованием — фотография трупа! С открытыми глазами, поэтому казалось, что это фото в розыск, снятое, когда человек еще был жив. Снимок был у Калимани с собой. Когда они ехали прочь с бульвара Форланини, Лопес рассматривал близорукий взгляд мертвеца, серый оттенок слипшихся волос, спутанных в комки из-за низкой температуры, при которой он хранился. Два сытых, прозрачных зрачка, безжизненных, готовых раствориться из-за разложения.

Калимани сообщил ему: нет никакой подсадной утки из полиции в церкви «Сайнс Релижн». Это дело секретных служб, а не полиции. Они затормозили на пустом бульваре, покрытом хрустящим инеем, который потихоньку таял, — выгнутом, как спина. Серо тоже говорил, что Ишмаэль — это дело секретных служб. Лопес спросил, где главная штаб-квартира «Сайнс Релижн». Оказалось, как раз за Форланини, на улице Абетоне. Вот-вот должны переехать на станцию Гарибальди.

Они свернули. Сначала «Сайнс Релижн» — прежде чем вернуться в управление.

За сложным лабиринтом многоквартирных домов в Кальвайрате — толстые, разбухшие, полуразрушенные стены с облупившейся краской — как огромные нахмуренные брови посреди грязных улиц. Множество ям, развороченный асфальт. Озябшие старики в очереди перед подъездом страховой компании ASL. У входа в бар разговаривали одетые в темное мужчины, в свитерах из потертой шерсти и поношенных ботинках. По кольцу бульвара Молизе трясся покрытый смогом, как коркой, троллейбус. Лопес увидел, что внутри, за запотевшими стеклами, сидит множество марокканцев и глазеет по сторонам.

Калимани свернул как раз на этом большом пустынном бульваре. Дорога обледенела, колеса скользили. Они въехали в узкую улочку: справа — захолустный городской рынок, слева — склады, прямо по улице — скотобойня. Калимани остановил машину, и они вышли, выдыхая повисший в воздухе холодный влажный запах свернувшейся животной крови. Машин не было. Далекое мычание быков уныло доносилось из-за стен скотобойни: гладкий кирпич с неровными пятнами, нанесенными радужным спреем.

Они вошли через открытую металлическую дверь рядом с лестницей, которая вела во двор, — в резиденцию «Сайнс Релижн».

Казалось, они попали в другое время: доза пространства, свободного от боли, погруженного в тайну. Мужчины и женщины ходили туда-сюда по широкому вестибюлю, согретому тихим светом, который лился над длинной конторкой. За конторкой сидела веснушчатая блондинка. Она читала книгу. Лопес увидел развешенные по стенам вокруг пропагандистские плакаты церкви: фотографии, снятые в неизвестных местах, которые могли быть как Копенгагеном, так и Лос-Анджелесом, толпы веселых людей, улыбавшихся как будто с усилием. Огромное изображение мужчины и женщины, сидящих по краям маленького письменного стола: женщина, улыбаясь, трогала волосы, мужчина нажимал рычажки некоего устройства, стоящего на поверхности стола, и тоже улыбался. За спиной девушки, сидящей за конторкой, — громадный плакат: люди, одетые в форму какой-то военной части, стояли в ряд на сцене, подняв руки; на балконе, в калейдоскопе разноцветных огней, видны были головы и руки зрителей, сомкнутые для аплодисментов. Справа — чернильного оттенка шелушащееся толстокожее лицо Основателя, повернутое в профиль: так меньше были видны морщины.

Калимани заговорил первым. Он представился, представил Лопеса, вытащил удостоверение отдела расследований. Попросил директора здешнего отделения церкви. Девушка и бровью не повела. За ее спиной на пороге узкой двери возле постера со служащими в форме появился сухопарый мужчина, встал, опершись о косяк, и принялся разглядывать их, в то время как девушка обзванивала различные внутренние помещения, дабы напасть на след директора.

Конторка примыкала к кривой витрине: там были выставлены все работы Льюиса, Основателя. На поверхности стола лежали стопки рекламных проспектов, не позволяя опираться на него. Лопес разглядывал проспекты, потом почти рассеянно перевел взгляд на человека, который высунулся, чтобы поглазеть на них.

Несколько минут спустя девушка сказала, что директор находится в здании и сейчас спустится, чтобы принять их. Сухопарый мужчина вернулся в свой кабинет и закрыл дверь.

Директор был высокий толстый человек: щедрая физиономия, копна темных волос, косой, затуманенный взгляд, слишкомгустые брови. Рукопожатие чересчур уверенное, рука как клещи. Он принял их отчужденно и повел вверх по лестнице. Его кабинет находился на втором этаже.

Калимани заговорил первым. Лопес хранил молчание и наблюдал за реакцией того человека по выражению его лица. Калимани сообщил об обнаружении трупа на улице Падуи. Он не пояснил, какие у них основания подозревать, что речь идет о выходце из «Сайнс Релижн». Подробно остановился на описании состояния тела, каким оно было в заключении о вскрытии. Человек за письменным столом ни разу не поморщился. Хлопал веками, подчиняясь какому-то собственному спокойному, просчитанному ритму. Лопес продолжал молчать. Пару раз его взгляд пересекся с взглядом директора. Тогда Калимани достал фотографию трупа, сделанную в отделении судебной медицины. Тип из «Сайнс Релижн» вдруг стал внимательным, прошло несколько секунд, прежде чем он скривил рот в гримасе безразличия. Сказал, что никогда того не видел. Калимани попросил посмотреть повнимательней. Человек снова поглядел на фотографию и покачал головой. Калимани спросил, есть ли у них картотека приверженцев церкви. Директор ответил, что да, есть база данных, но что по закону он не может показывать ее, если только у представителей сил порядка нет соответствующего предписания. Спросил, нет ли у них предписания. Калимани признался, что нет.

Лопес грубо, сухо прервал их:

— Кто такой Ишмаэль?

Мужчина повернулся к Лопесу. На мгновение его взгляд проник в глубь взгляда Лопеса. Пауза ритуальной тишины.

— А как фамилия этого Ишмаэля?

Они помолчали несколько секунд. Потом Лопес встал. Калимани пожал мужчине руку, и они вышли.

Спустились по лестнице в вестибюль. Калимани спросил:

— Что ты об этом думаешь?

Но Лопес не ответил. Когда они спустились в вестибюль и подошли к конторке, Лопес шепнул Калимани:

— Подожди меня здесь.

Он снова поднялся вверх по ступенькам. Голубые стены лестничной шахты облупились. Он рывком распахнул дверь в коридор, где находился кабинет директора. Огляделся направо и налево: никого. Остановился перед дверью кабинета того типа.

Вошел без стука. Мужчина сидел у телефона, набирал номер. Он застыл с открытым ртом и едва успел проговорить:

— Что…

Лопес провел ладонью по поверхности письменного стола, сбросил на пол бумаги, фотографии и телефон тоже. Мужчина резко встал. Он был гораздовыше Лопеса. Лопес толкнул в его сторону стол и, пока тот нагибался, снова придвинул стол к себе, быстро обошел вокруг — мужчина все еще стоял согнувшись — и ударил его ногой прямо в коленную чашечку. Тот сразу же рухнул на пол.

Лопес стоял над ним и ничего не говорил. Мужчина, валяясь на полу, прижимал к себе колено и жалобно стонал. Стоны постепенно умолкали. Лопес нагнулся, схватил его за волосы.

— А теперь ты дашь мне карточку на типа с улицы Падуи, дерьмо. Никому не звони и смотри не морочь мне голову. Если будешь морочить мне голову — будь осторожен всякий раз, как выходишь отсюда, потому что я вернусь и убью тебя, кусок дерьма. Я тебя убью, ты понял? Приду специально, чтоб убить тебя. А теперь вставай и давай мне эту чертову карточку. Ты понял?

Человек стонал и не шевелился. Лопес четким движением дернул его за волосы:

— Ты понял или нет, говнюк?

Мужчина кивнул. Лопес выпустил его. На своей потной ладони заметил прилипший клок волос.

Когда он через четверть часа спустился в вестибюль, в руках у него была личная карточка человека с улицы Падуи. Калимани посмотрел, как он выходит из резиденции «Сайнс Релижн», ни слова не сказал и последовал за ним — они вышли напротив скотобойни, перед многоквартирными домами в Кальвайрате.