— Сразу после войны у меня появился повод навестить мою тетку в Торки. Пока я там был, меня снова начали посещать мысли о загадочной рукописи. В торкийской библиотеке есть архив исторических документов, и я подумал — а загляну-ка я туда и пороюсь в приходской метрической книге церкви святого Эндрю в Плимуте, посмотрю записи начала XVII века — может, что и найду. Конечно, я не собирался искать сведения о рождении Фрэнсиса Стивенсона или что-то столь же очевидное — он ведь не там родился. В истории, которую я слышал, одна подробность сильно попахивала выдумкой — а именно, что Стивенсон был якобы сиротой без никаких семейных связей. В общем, я стал искать в приходской метрической книге что-нибудь вроде записи о крещении Джона Кристиана или упоминания о том, что Стивенсон посещал церковные службы. Я ничего не нашел. А потом вдруг наткнулся на метрические книги по той округе Тавистока, где Стивенсон был усыновлен. Тут-то меня и ждала находка. 1605 год, октябрь месяц. Крещен мальчик по имени Фрэнсис Стивенсон. Томас Янг записан как крестный, Мэри Янг — как крестная. Крещение было засвидетельствовано доктором Кристофером Марчантом.

— И тогда ты понял, что все это правда?

— Ну, не совсем. По крайней мере, я узнал, что Фрэнсис Стивенсон был реальным лицом. По не мог иметь доступа к Тавистокским метрическим книгам. Как и любой другой умелый американский мистификатор того периода. По крайней мере, им пришлось бы ужас как напрячься, чтобы добыть эти сведения. В любом случае, меня всегда удивляло, что столь откровенно английскую историю полагают американской мистификацией. В ней слишком уж много верных деталей. От нее так и пахло Англией. И будь история выдумкой, было бы слишком уж диким совпадением обнаружить Фрэнсиса Стивенсона в нужной метрической книге. Конечно, только оттого, что Стивенсон действительно существовал, само сокровище или код еще не делались реальностью. Кто-то, знавший о пирате Фрэнсисе Стивенсоне, вполне мог присочинить историю о сокровище. Так все время происходит. Как бы то ни было, я собрал большую часть истории Фрэнсиса Стивенсона на основе своих исследований, а другие историки и искатели сокровищ заполнили пробелы. Например, сохранились детский дневник Молли и кое-какие записи с кораблей, на которых плавал Стивенсон. Его бортовой журнал и дневник времен путешествия на «Фортуне» отыскались в плимутском музее. Картина постепенно прояснялась.

— А когда ты узнал наверняка, что все это правда? — спрашиваю я.

В животе у меня урчит от волнения. Если я заставлю дедушку сказать, где находится сокровище — как он наверняка сказал моему отцу, — то я смогу найти отца и привезти его домой. Или — что еще замечательнее! — отец может вернуться с сокровищем в любой момент: мы сможем жить во дворце, и я буду принцессой! Каким бы несчастным ребенком вы ни были, истории о пиратах и сокровищах вас не могут не воодушевлять — особенно если пираты и сокровища настоящие.Мои овсяночные слезы теперь далеки от меня, как Австралия.

— Этого я так и не узнал, — отвечает дедушка. — Никогда нельзя точно знать, реальны ли такие истории или в какой момент начинается мистификация, если она есть. Насколько нам известно, сам Фрэнсис Стивенсон мог быть мистификатором. Но самое главное — картина обретала цельность. У нас был мальчик, который определенно отправился в море именно на тех судах, что упоминались в рукописи, и который умел читать и писать и интересовался кодированными сообщениями. Этого было достаточно, чтобы начать работу.

— Ну, так что же значат все эти цифры? — спрашиваю я, вновь пролистывая красную брошюрку.

— Это код. Не шифр, имей в виду. Код.

В шифрах символы означают буквы, а буквы образуют слова. В кодах символы означают целые слова или идеи. Я рада, что помню это — хорошо, можно избежать лишних вопросов.

— В кодах этого типа, который, кстати, вовсе не был популярен во времена Стивенсона, каждая цифра обычно означает целое слово. Ключом чаще всего является книга или рукопись, доступная и отправителю, и получателю кода. Цифры 01 в шифровке соответствуют первому слову ключа — или, в некоторых версиях, последнему. Аналогично, цифры 211 отсылают к двести одиннадцатому слову текста. Вообще говоря, это один из лучших методов шифровки, при условии, что ключ держится в секрете. Особенно в наши дни, когда существуют миллионы книг. Мы с тобой могли бы договориться использовать в качестве ключа какой-нибудь малоизвестный научно-фантастический роман, и никто бы никогда об этом не узнал — разве что за нами стали бы все время следить и отмечать, какие книги мы читаем. Одна из тех ситуаций, когда все ключи попросту невозможно проверить.

— А почему люди не пользуются этим методом все время? — спрашиваю я, прихлебывая чай.

— Ну, он годится при нормальных обстоятельствах для обмена между двумя людьми, — отвечает дедушка, раскуривая трубку. — Но будь мы, к примеру, на войне, и будь я на судне, он был бы вовсе не так хорош. Враги могли бы устроить рейд и обнаружить до дыр зачитанный роман рядом с оборудованием для связи. Им даже не пришлось бы изымать и размножать книгу; они сообщили бы в свою штаб-квартиру название по радио, и криптоаналитики легко бы ее раздобыли. Изменение ключа означало бы, что всех связистов нужно обеспечить копией нового романа. Можно было бы выяснить, что это за текст, просто наблюдая за списками бестселлеров во вражеской стране! Или заслав шпионов в книжные магазины или издательства.

Дым завитками поднимается от дедушкиной трубки, уютный вишневый запах его табака наполняет комнату.

— Но Фрэнсис Стивенсон использовал этот метод?

— Да. Цифры, записанные им, относились к тексту, который, как он сказал Джону Кристиану, он использовал бы в данной ситуации. Идеальный ключ для его целей.

— То есть тебе было нужно лишь выяснить, какой книгой он пользовался?

— Тебя послушать — так это легко и просто! Но ты права; составив представление о его жизни, я сосредоточил внимание на тех текстах, с помощью которых он мог закодировать свое послание. Однако я не просто перебирал разные книги; все было немного сложнее. Еще я двигался, так сказать, в обратном направлении, учитывая длину кодированного текста, его возможную или вероятную структуру, слова, которые могли бы стоять в начале или конце текста или его фрагментов. Я изучал структуру предложений и грамматику начала семнадцатого века. Я вычеркнул из списка книги, не содержащие слов, которые он должен был использовать — вроде «золота» или «сокровища». Сказать по правде, я ощущал себя скорее детективом, чем криптоаналитиком. Мог ли Стивенсон побывать там-то и там-то? Могли прочесть ту или иную книгу? Как выглядел бы текст, написанный в семнадцатом столетии? Идут ли цифры в прямом или обратном порядке? Учитывал ли Стивенсон номера страниц? Все эти вопросы много лет были частью моей жизни.

Я смотрю на наш истертый кухонный стол, ищу узоры в структуре дерева. Я этим часто занимаюсь, когда думаю. Высматриваю узоры в дереве, или на шторах, или даже в трещинах потолка.

— А сами цифры не содержали подсказку? — спрашиваю я.

Дедушка улыбается.

— Очень хорошо, — говорит он. — Вот ты мне и скажи.

Я часто моргаю, чтобы глаза снова сделались нормальных размеров.

— Что сказать?

— Что ты заметила в этих цифрах?

Я смотрю на стол. До меня вдруг доходит: старое обугленное пятно похоже на птичку. Или, может, на кролика.

— Все числа состоят из трех цифр и не больше, — говорю я, нахмурившись. — Хм…

— Какое самое большое число?

Я еще раз открываю брошюру.

— Двести с чем-то, — говорю я, пролистав ее. — Ни одно из чисел не начинается с тройки.

— Превосходно. В кодированных документах вроде «Записок Била» встречаются очень большие числа. В первой из трех «записок» они добираются до 2000 и дальше. Значит ли это, что в данном случае был использован больший по объему текст? Или что текст изобилует редкими и необычными словами? Конечно, теперь мы знаем, что ключом к первой «записке» является американская «Декларация Независимости». Как бы то ни было, присмотреться к числам — один из лучших способов начать расшифровку.