Мы обсудили сумму. Прощаясь, я уточнила:

— Игорь Викторович, скажите, а кто покупатель?

— Ника, какая теперь разница?

Действительно, какая разница?

Я лежала и смотрела в потолок.

Потом закрыла глаза.

Какая разница, кто будет новым хозяином агентства: наглухо застегнутые в корпоративный стиль ребята из столичных компаний, авторитетный бизнесмен из местных или его заскучавшая «девушка» с полуметровыми ногтями из акрила…

Для меня это не имеет уже никакого значения — потому что завтра я увольняюсь.

Я уйду из агентства и открою свое собственное. На регистрацию и пару месяцев арендной платы за небольшой офис мне хватит. Возьму к себе работать Аленку и Светку из бухгалтерии — они сами просились.

Пригрожу чиновникам антимонопольным расследованием и наставлю себе щитов. Обзвоню старых заказчиков: алчным хозяевам пообещаю крупные скидки, а продажным менеджерам — жирные откаты. Мы поладим с защитой прав потребителей, обольем конкурентов грязью в прессе, наймем хороших адвокатов, а когда заработаем достаточно, раздадим взяток всяким контролирующим органам, их затретируют жестокими проверками, сотрут в порошок и развеют по ветру…

Пройдет совсем немного времени, и никто уже не вспомнит, что на карте нашего благословенного города-миллионника существовало агентство наружной рекламы «Магнификант»!

Я сладко зевнула и уснула почти счастливой.

Мне снился цветистый, праздничный, как забытая детская книжка с картинками, сон. Я гуляла среди зелени под пение райских птичек по своему собственному островку, а крутом ласково плескалось синее-синее море…

Над моим беззащитным островком сгустились свинцовые тучи, вода покрылась мертвой рябью и принесла к берегам строгие и злые торпедные катера. Загремели взрывы, вспенилась фонтанчиками вода, и скоро от моего тихого рая остался только шум и грохот!

Я вскрикнула, проснулась, села на кровати, испуганно хлопая глазами.

Но шум не утихал, наоборот, к нему примешались громкие нестройные звуки человеческих голосов. Люди кричали.

Я сунула ноги в тапки, выглянула из комнаты, пошла на галерею и свесилась вниз.

Шумели, как всегда, в гостиной.

Там, внизу, было полно людей, они сгрудились и кричали все одновременно:

— Сеич, сними пиджак, помнешь! Он никуда не убежит! — просил Паша-Трифон.

— Гоша, тебе что, совсем чердак снесло? — возмущался Дим-Дим.

— Может, он пришел продать тот диск, будь он неладен…

— Отпусти его, Алексеевич, пусть покупает ту чертову землю, это хорошо! Хорошо для бизнеса! — заглушая друг друга, кричали адвокат и сэнсэй Славин.

— Шеремет! Прекрати сейчас же, ты его убьешь, и тебя посадят! — орала Лида.

— Вы же одну музыку слушаете! Так нельзя! — резонировал Алик-Хруст.

Я старательно убеждала себя, что все еще сплю, в полусонном трансе спустилась до половины лестницы и тоже закричала:

— Папа, отпусти его — это мой муж!

— Что?! — взвился отец. — Ника, ты что?

— Ты сказал, что я могу выбрать сама, кого захочу, любого — хоть свинопаса! Я выбрала его! Отпусти его, отдай его мне — это будет правильно и по справедливости!

Отец повернул голову в мою сторону, но, как опытный стервятник, продолжал крепко сжимать свою добычу — бледного, побитого, наполовину удушенного Андрея Дольникова.

— Ты мне обещал! При них, — Я махнула рукой в сторону Дим-Дима и адвоката. — Паша, скажи, ты же разбираешься, скажи, что это правильно…

— Вообще, Сеич, Ника правильно говорит… — Трифон приблизился к окончательно опешившему отцу, четко рассчитанным жестом выдернул Андрея из его рук и оттолкнул подальше — так, что несчастный Анрик зацепил плоский кофейный столик и грохнулся на пол.

Но и его спаситель тоже молниеносно получил поставленный удар по носу.

Кровь закапала на белоснежную рубашку, и каждая капля хризантемой распускалась на белой ткани, как красная тушь на свитках в фильмах о самураях.

— Мастерство не пропьешь! — тихо ахнул Алик.

— Не отнять! — восхитился сэнсэй Славин.

— Руки быстрее мозгов! — ворчал крестный.

— Пашка, ну прости меня, не хотел, — Папа отдышался, начал приходить в себя, обнял Трифона, похлопал по плечу: — Прости, ради бога, что так получилось…

— Да ерунда это, Сеич… Между нами же никогда никаких баб не было и не будет…

Отец вынул носовой платок, прижал к Пашкиному разбитому носу, не поворачиваясь бросил мне:

— Вон из моего дома! Ты настоящий позор семьи!

Свершилось!

Не могу поверить, что отец сказал это МНЕ!

Мне — сонному, жалкому, слабосильному существу в пижаме.

Я замешкалась посреди лестницы, не в состоянии решить, что мне делать дальше — убираться сразу, то есть спуститься вниз и пройти мимо разгневанного родителя прямо к дверям, или сначала вернуться в комнату за курткой и сумкой…

А там, внизу, у подножия лестницы, отец вспомнил про несчастного Анрика, тихо скулившего на полу, и снова навис над ним:

— Я этого свинопаса сейчас в стену впечатаю… — и двинул моего жениха ногой.

Я взвизгнула, скатилась вниз, попыталась броситься к Андрею, но меня поймали и зашикали:

— Ника, не лезь!

— Ты тоже получишь!

— Не зли его…

— Лучше уйди отсюда…

Только Лида не стала присоединять голос к общему хору, а молча, решительным шагом направилась к двери.

Папа вынужден был отвлечься:

— Лида, куда ты?

— Все, хватит, я так от вас устала… Я ухожу!

— Лида, ты не можешь этого сделать!

— Могу! Кто меня остановит?

— Я!

Отец догнал Лиду, развернул к себе, взял за подбородок и поцеловал в губы.

Страстным, бесконечно длинным поцелуем.

Настолько долгим, что я успела добраться до Андрея и изо всех сил потянула его к выходу:

— Идем, идем отсюда быстрее…

Свадьба удалась.

Я шла и наслаждалась тихим шорохом собственного длинного подола.

Всемирная служба курьерской доставки не подвела: мое платье успело приехать из Лондона к самому торжеству. Роскошный, расшитый бисером шемиз. Бисер почти не потускнел, а легкая желтизна только добавляет ткани аристократического лоска — прекрасная сохранность для туалета, сшитого в двадцать четвертом году прошлого века! Такое платье могла бы носить девушка великого Гетсби, если бы он был больше чем литературным персонажем.

Чиновным женушкам в новеньких костюмчиках от посредственных апологетов мадам Шанель тонкого шарма столетий не понять. Я даже не посмотрела в их сторону, а пошла дальше, мимо штатных девушек, выстроившихся по периметру зала в однотипных и дорогих вечерних нарядах. Юбки в пол, обнаженные плечи, нереально высокие каблуки и неприлично глубокие разрезы, тщательные укладки и дареные бриллианты. Улыбаются так, будто ждут, что жених передумает бракосочетаться, спустится к ним по красной дорожке и вручит каждой по «Оскару» — у бедняжек больше шансов получить награду от американских киноакадемиков, строгого фестивального жюри «Теффи» или «Серебряную калошу» от разухабистых ребят с радио, чем скромное обручальное колечко!

Девушки перекладывали сумочки из руки в руку, хлопали ненастоящими ресницами, перешептывались, и влажные зубки хищно сверкали среди губной помады:

— Что она такого особого делает? Что надо делать, чтобы тебе подарили самолет?

Я на секунду приостановилась, коротко объяснила девчонкам:

— Дебифер!

И устремилась по проходу дальше, между рядами столиков с респектабельными крахмальными скатерками, сверкающими приборами, поправляла ароматные лилии в белоснежном букете и думала, что свадьба действительно роскошная!

Даже жалко, что не моя!

У нас с Андреем никакой свадьбы вообще не было. Мы даже не расписались, потому что мой паспорт остался дома, со всеми остальными вещами. А бежать в милицию за новым мне некогда, я присматриваю за ребенком, и вообще — теперь я знаю, что у человека, который не ходит на работу, сразу образовывается масса неотложных дел…