Я добралась до кухни, но вместо завтрака обнаружила там Дим-Дима.

Крестный был бодр, весел и за неимением спортивного снаряда для утренней гимнастики упражнялся с джезвой.

— Ника, солнышко, поздравляю, с меня подарочек! — Он обнял меня свободной рукой, чмокнул в щеку и налил мне кофе.

Я вежливо кивнула, поставила горячую чашку на блюдце и понесла в гостиную, лавируя среди предметов обстановки, ковров и арт-объектов смутного функционального предназначения.

В отсутствие завтрака отец грустил в кресле, прижав к виску запотевшую банку пива, и сосредоточенно слушал «Пинк-Флойд». Крестный вошел следом за мной.

— Дим, скажи мне — за каким мы вчера так гасили?

— Алика-Хруста провожали в Москву!

— Да? — усомнился отец и оглядел распростертое прямо на ковре в йогической савасане [6]тело Алика: дух вольного музыканта бродил где-то за внешним пределом круга сансары.

— Он решил остаться? — робко предположила я.

Родитель перевел страдальческий взор с Алика на меня:

— Ника, а ты чего такая бледная? Неужели мы тебя вчера тоже напоили? — Он виновато вздохнул и протянул мне банку с пивом.

Я не люблю пиво, вообще не люблю жидкости с пузырьками — даже шампанское. Но папа так редко обо мне заботится, что я взяла банку, отхлебнула с ним за компанию. Пока у папы такое философское настроение, мне надо отважиться и задать ему самый главный вопрос — вопрос, который мучает меня со дня возвращения на родину:

— Папа, а как определить, полный негодяй человек или нет? Допустим, у человека грязные кроссовки или он машину редко моет — он полный негодяй или просто негодяй?

— Ника, ну что за глупость! Какой ты еще ребенок! Причем тут кроссовки? Негодяй — это человек, который не хочет жить правильно… Сознательно нарушает социальные нормы…

— Па, ты что, никогда не нарушаешь социальные нормы?

— Ника, ну сама подумай, какое отношение социальные нормы имеют ко мне? — Родитель иронично прищурил один глаз, но голос его звучал совершенно серьезно. — Я и так всегда поступаю по справедливости! Справедливость — самая главная норма…

Где-то я про моральный закон внутри нас уже слышала. Вспомнила: на курсе истории философской мысли! Мой отец — неокантианец, я наивно заблуждалась, когда считала его приверженцем панк-рока!

— Вон наглядный пример — негодяев видно сразу. — Отец указал на плазменный экран, по которому беззвучно и плавно, как рыба в аквариуме, проплывал крупный план Брэда Питта.

Брэд послал мне разочарованную улыбку, окруженную легкой щетиной, я поняла — это знак. Пора закинуть удочку насчет вернуться в Англию, но опять не успела — в нашу семейную идиллию вторгся Сан Саныч Славин. Возник внезапно, как ниндзя, и водрузил на стол икебану из плоских листьев с высокой экзотической колючкой в центре.

Самурайская вещь, наверное, это мне — подарочек. Я улыбнулась сэнсэю.

Он тоже просветлел лицом:

— Алексеич, тебе не надо ехать в травматологию, тебе достаточно спросить про стальную женщину у Ники! Они знакомы!

— Откуда ты знаешь?

— Я не знаю. Это элементарная логика: она назвала Нику по имени, а потом они вместе ушли — естественно предположить, что они знакомы и знакомы достаточно хорошо!

Я тоже поднаторела в дедуктивном методе и сразу сообразила — цветы не мне!

— Ника… — окольными путями начал папаша, но быстро сбился и стал оправдываться: — Ну, мы давно не виделись с друзьями, когда-то вместе одну музыку слушали, потом играли…

— Да, жили весело, — поддакнул Дим-Дим, — есть что вспомнить!

— Встретились, вспомнили, поехали проведать приболевшего приятеля, ну выпили, может даже лишнее, Дима понес какую-то ахинею…

— Это ты, Гошка, начал буровить про тюрьму и волю, и все девчонки разбежались… Ника, твой папа мизантроп — с ним нормальным людям пить нельзя!

— Дима, это ты меня не остановил!

— Гош, я тебя сто лет знаю, ты как на принцип упрешься, тебя танк не остановит…

— Георгий Алексеевич, никто не виноват, это следствие общего переутомления! Вы все слишком много работаете, — проявил дипломатическую сноровку товарищ Славин.

— Да!

— Ника, я просто хочу извиниться… перед доктором…

— Она не доктор!

— Ника, значит, ты ее действительно знаешь!

— Да, это аудитор… аудитор Чигарского…

— У Чигарского есть аудитор?

— Какой Чира сволочной! И сам скурвился, и ребенка тебе испортит, — возмутился Дим-Дим, деловито отобрал у меня банку с пивом и отпил. — Мало того, что денег нам должен, как Гондурас — Валютному фонду, так еще и таких аудиторов от нас скрывает!

— Бывших аудиторов… — Я скрепя сердце отдала папке визитку.

Папочка повеселел, откашлялся и запел в телефон романтическим баритоном:

— Лидия Григорьевна, это вас беспокоит Шеремет, отец Ники… Да, переживаю за ребенка… Очень… Вы правы, я ее плохо контролирую! Да, спасибо вам огромное… Да-да, мало уделяю… Хотел с вами посоветоваться… Конечно, завтра — значит, завтра, любое время меня устроит, без опозданий — я о-о-очень ответственный!

— Пап… — Я опасливо покосилась на чернильную колючку в букете, осознала, что еще не готова остаться сиротой, и намекнула: — Может, ты другие цветочки купишь… Попроще… Ну, лилии или розочки… А то у Лиды хобби специфическое…

— Какое же? — заинтересовался отец.

— Стрелять из снайперской винтовки по быстро движущимся целям!

— Алексеич, пригласи даму на охоту! — бесстрастным голосом присоветовал Славин. — Мы же собираемся… Уже вертолеты у МЧС заказали…

Отец благодарно кивнул советнику и взялся отвезти меня на работу лично.

Рабочий день давно ступил в активную фазу, и в офис я попаду через считанные минуты. Вообще-то ездить с папой — занятие для сильных духом, я к их числу не отношусь. Пришлось намертво вцепиться в сиденье и успокаивать себя тем, что бледнеть дальше мне некуда и отец не заметит, что я боюсь.

На дальних подступах к офису свершилось чудо — папа не просто сбросил скорость, он вообще лихо тормознул около ряда однотипных ларечков из некогда белой, но за давностью лет посеревшей от пыли и грязи облицовки, в которых замордованные жизнью тетки торговали цветами, купил охапку роз — не торгуясь и вместе с пластмассовым ведерком, — протянул мне и извиняющимся тоном добавил:

— Ника, солнышко, прости, ради бога! Я тебя не поздравил с днем рождения, замотался, забыл…

— Ничего страшного, я….

Тут слова застряли у меня в горле, как рыбная косточка, — я подняла глаза и поняла, почему на отца внезапно накатил комплекс вины. Прямо над шоссе нависал баннер, не предусмотренный рекламным планом агентства «Магнификант»:

Броская надпись бежала поверх моей фотографии, увеличенной до гигантских размеров. Я скверно получаюсь даже на маленьких снимках, а наблюдать свои недостатки в таком циклопическом увеличении просто немыслимо!

Я беззвучно зашевелила губами:

— Неужели это я? Неужели я так ужасно выгляжу? Кто, ну кто меня здесь возьмет замуж?!

В голове мгновенно образовался свинцовый шар, я ткнулась лицом в собственные колени, всхлипнула и сделала то, на что так долго не решалась, — стала умолять отца:

— Папа, папочка, я не могу здесь жить! Отошли меня обратно в Англию!

В Англию — туда, где по-русски говорят только профессора университетов, где мирные люди футбол смотрят по телевизору, где экологи победили смог, а потребители — рекламу, где нет «нулевых скидок», где принимают кредитные карточки даже в книжных магазинах, где девушки ходят в клубы без охраны и могут заработать достаточно, чтобы обходиться вообще без мужа!

Я набрала в грудь воздуха и хотела сказать все это отцу, но он меня все равно не услышал бы, так как слишком громко орал в телефон:

— Игорек, я тебя наизнанку выверну за такое поздравление! Мне безразлично, кто тебя попросил: хоть хороший клиент, хоть президент! У тебя есть час — сними эту грязную тряпку к такой матери! В гипсе ты или нет — отскребай, хоть зубами отгрызай! Твои люди — твоя проблема, что их нет! Ладно, — папа хмуро посмотрел на швейцарский циферблат, — два часа с учетом пробок!