Если бы я собиралась открывать частное охранное предприятие, то непременно законспектировала бы объемистую лекцию о мерах безопасности, которой многоопытный сэнсэй Славин сопроводил передачу мне ключей от квартиры.
Но я не планирую ничего подобного, поэтому вместо записей то и дело поглядывала во двор. Там, за забором, препорученный отцом моим заботам Вик томился около такси и терпеливо ждал…
Четверг — накануне ночи
Во французских романах, отпечатанных так давно, что бумага успела пожелтеть и раскрошиться, как засохшие розы, а весь запах мускусных духов и стручков ванили из кожаных корешков вытянули еще в эпоху социалистического дефицита, жилища подобного рода называли «гарсоньерка» и описывали очень романтично.
Но времена сменились. Ваниль приобрела форму кристалликов, духи — запах кислорода, и «гарсоньерка» от евростандартного номера в гостинице отличалась не наличием огромного зеркала на потолке над кроватью, а только скромной кухонькой с дорогой кофеваркой.
Я добросовестно отмеряла коричневый порошок меркой, обнаруженной в початом пакете, заливала воду и слушала историю впечатляющего успеха, который настиг Вика заслуженно и исключительно своевременно.
Отец произвел на Вика огромное позитивное впечатление.
Когда мой папаша объявился дома и обнаружил гостя, то закономерно осведомился, кто Вик такой и по какому счастливому случаю стоит посреди гостиной. Вик вынужден был объяснить, что он мой университетский преподаватель, приехал по моей просьбе, постоянно проживает в Британии с такого-то года…
…Это только такая балбеска, как я, могла умудриться начисто забыть об обещании поискать кадры, достойные высокой должности, в Британии! Напрасно я так часто ворчу по поводу отца. Папка у меня отличный — он даже слишком хорошего мнения о своей безалаберной доченьке и все помнит! Поэтому прозорливо заподозрил в Вике достойного соискателя высокой должности, истребовал резюме и пригласил в кабинет.
— Вик, у тебя было с собой резюме?
— Фокси, у меня всегда с собой резюме — на флешке, — наставительно объяснил Вик; я кивнула, устыдившись собственной недальновидности, задумалась, в какой части готового платья Вик хранит драгоценную флешку, если в карманах ее не было, но подтрунивать над милым поостереглась. Главное — отец с Виком нашли общий язык! Я тоже стала искать — сахар — и один за другим открывала кухонные шкафчики. Все они зияли пустотой, только из самого последнего к моим ногам высыпалось впечатляющее количество презервативов.
Бинго!
Я скоренько запихала обратно эту джентльменскую заначку и захлопнула дверку, схватилась за щеку: не горячая, значит, я покраснела не слишком заметно. Мне очень неловко — я просто хотела помочь Вику сэкономить на гостинице, а выглядит все так, как будто я заманила его сюда, чтобы переспать. То есть я не против, только он…
Он, наверное, тоже по мне соскучился, раз приехал!
— Ника, уже так поздно! Георгий Алексеевич, вероятно, волнуется о тебе!
— Вик, он знает, что я поехала по… по делам!
— Ты еще планируешь сегодня работать? — удивился Вик.
— Нет, ну что ты, уже так поздно, — я сладко потянулась, — пора отдыхать…
— Значит, ты сможешь мне оставить ноутбук, — эживился Вик, — мой что-то не запускается. Боюсь, три перелете возникло какое-то механическое повреждение… Я хочу основательно подготовиться к встрече с Георгием Алексеевичем, он меня пригласил на завтра…
— Здорово! Папа пригласил тебя завтра к нам?
— Ну… Скорее, к себе. К себе в офис!
Вику повезло больше, чем мне.
Папин офис — это святое. Я в нем никогда не была, только изредка глазею на циклопическую перевернутую сосульку бизнес-центра, когда машина застрянет в пробках по дороге с работы, и пытаюсь представить аквариум с яркими рыбками в морской воде и живыми кораллами, за неопрятность которого отец частенько ругает безответственный персонал по телефону. Или прикидываю, насколько подрос за пять прошедших лет бонсай, который я подарила папе на сорокалетие. Надо будет попросить Вика посмотреть. Или лучше не позориться — Вик сразу догадается, что родитель меня в дела не особенно посвящает. Принять окончательное решение мне воспрепятствовал противный визг телефон — забыла сменить рингтон! Я поморщилась и ответила:
— Да!
— Что же вы, Вероника Георгиевна, сразу соглашаетесь? Вы ведь даже не знаете, что я вам предложу!
Я вышла на кухню, плотно прикрыла двери.
— Что молчите? Не узнаете!?
Узнаю, но не рада! Со мной говорил капитан Костенко. Причем резко и нагло.
— Шеремет, ты уснула? Или диктофон включать разучилась?
Мяч уродский, угрожает мне! Надо и правда диктофон включить.
— Так вот — если записываешь, послушай потом внимательно еще раз и сотри! Думаешь, если обкуренный папочка не угробил тебя в раннем детстве, ты можешь свободно разгуливать по чужим головам, и он тебя всегда отмажет? Так вот, папина девочка, знай, что отец — твое самое уязвимое место. И не я с тобой буду договариваться, а ты со мной, поняла?
Я поскребла по сусекам девической душеньки остатки смелости и постаралась как можно спокойнее объяснить своему оппоненту текущее состояние дел:
— Нам не о чем договариваться — проверка уже закончилась, нарушений не выявили, утром подписали итоговый акт! Почему вы не в курсе? Или вас уже от работы отстранили?
— Солнце, ты меня раззадорила — я тоже умею быть злым и нехорошим дядей! У нас все за деньги — можно и судимости снять, и в депутаты себя избрать, и любой скандал замять. Это здесь твой папа ходил как народный герой, когда мента закопал в землю! А на Западе — там пресса еще свободная, там — конкуренция. Ты, говорят, в Англии училась, про репутационные риски слышала? «Дикие нравы русских бизнесменов подрывают британский деловой мир». Хорошо звучит? Есть люди, желающие такую статью издать — с красивыми фотографиями из уголовного дела. И читатели найдутся, и правоохранительные органы там работают, дадут твоему папе по рукам — и на десять лет вперед в визе откажут! Тогда он тебя сам прибьет!
От громкого резкого голоса у меня голову словно обручем стиснуло, с осмыслением информации стало совсем туго.
Я устало спросила:
— Что вы от меня хотите?
— Хочу тебя ознакомить с одним уголовным делом твоего легендарного папочки! Покупатели у меня уже есть, я тебе звоню из человеколюбия. Иначе ты будешь продолжать в том же духе и тоже в тюрьму сядешь. Жалко мне тебя! Подумай, Шеремет: что у тебя есть мне предложить, кроме денег? Додумаешься — позвонишь.
— Деловой звонок? — улыбнулся Вик, когда я вернулась в комнату, сжимая телефон.
От этой последней капли невидимый обруч на голове разорвался — звуки, слова, слезы и вздохи стали разлетаться из меня, как конфетти из выстрелившей хлопушки, я швырнула телефон на кровать, рухнула, причитая и разбрызгивая слезы:
— Вик, я не хочу здесь жить… Здесь ужасно! У меня никаких сил нет, я хочу обратно в Англию! Увези меня отсюда… Я хочу домой — в свою квартиру! Я так устала от всех этих людей! Я не хочу, не могу работать… Я свою работу просто не-на-ви-жу!!!
Опешивший Вик побежал на кухню, бросился рыскать по холодильнику и шкафчикам в поисках стакана воды, налетел на презервативы, перепуганно запихал их внутрь, быстро вымыл кофейную чашку и принес мне, наполненную тепловатым кипятком из электрочайника. Погладил по подрагивающей макушке:
— Фокси, ты просто не привыкла работать, ты втянешься… Что у тебя за прическа, Ника? Ты как девочка с обложки журнала для тинейджеров…
— Правда? — Я посмотрела на Вика, но слезы превратили его в размазанный контур; шутит он или говорит всерьез — не понять! Ну и пусть глумится — я буду плакать дальше…
— Ника, не расстраивайся — волосы у тебя отрастут, а в работу ты втянешься!
— Я не хочу, не хочу втягиваться!
— Ника, тебе надо поехать домой, умыться, выспаться…