Война — очень тяжёлое и грязное дело. Мы повидали всё, что может увидеть солдат на войне. В бою приходилось легче, чем ожидание во время обороны захваченных территорий. Бой короче, работают адреналин, солдатское братство и профессионализм. В обороне ты находишься в постоянном напряжении, что мобилизует нервную систему. Профессионализм, построенный на владении техникой, в обороне не помогает. Выручает только солдатское братство. С другой стороны — в обороне ты видишь страну и людей.

Как-то раз нашу группу бросили на охрану важного перекрёстка дорог в центре Ливана. Мы поставили несколько палаток, бульдозеры насыпали высокие брустверы и сапёры построили пулемётные точки. Перекрыли дороги заслонами. Останавливали и проверяли проезжающие машины. Нагрузка была большая. По вечерам я читал лекции свободным от дежурства студентам. Иногда занимался с ними индивидуально. Главной проблемой русскоязычных студентов был английский язык. Для студентов, рождённых в Израиле, главные проблемы — математика, теоретическая механика и сопромат.

Мы стояли там уже неделю. Всё шло своим чередом. Все спали, не раздеваясь, с заряжёнными автоматами под рукой. Однажды ночью, неожиданно, послышались за палатками короткие автоматные очереди. Мы выскочили и увидели необычную картину. Один из наших солдат сидел за внешней стеной бруствера на корточках, со спущенными штанами и стрелял короткими очередями в сторону леса. Оказалось, что он вышел по нужде за бруствер и заметил подползающих террористов перед тем, как их заметил наш пост. Не успев натянуть штаны, он открыл стрельбу. Картина, конечно, была незабываемой и дала повод для шуток на долгие месяцы.

Через несколько дней после этого случая, недалеко от нас произошёл первый террористический акт с использованием грузовика, начинённого взрывчаткой. Он въехал прямо в здание, где находились наши солдаты. Было много жертв.

Военные санитарные машины сновали по дороге. По израильскому радио уже передали об этом событии. Я очень беспокоился за Рахель. Наши израильские жёны всегда знали, где, примерно, мы находимся. У них был опыт своей военной службы. Зная, что Рахель нервничает, не получая известий обо мне, попытался связаться по военной связи. Личные сообщения относительно этого взрыва были запрещены. Тогда я связался с нашим штабом и попросил поздравить мою жену с днём рождения.

Телефонистка с удовольствием это сделала, и Рахель поняла намёк. День рождения у неё был совсем в другое время...

...Друзья уже давно сообщили мне, что моя бывшая жена с сыном оставили пределы СССР и переехали на постоянное жительство в США. После получения этого известия, мы с Рахелью стали искать Максима, но безрезультатно. Неожиданно усилия увенчались успехом, мы нашли моего сына Макса в Америке. Это была большая радость. Вскоре он приехал сюда по билету, который мы ему послали из Израиля. Связь возобновилась. Из моей жизни исчезло последнее «белое пятно» неизвестности.

Судьба Максима сложилась необычно. Он закончил ортодоксальную ешиву. Сейчас мой сын, раввин Мордехай Токарский, возглавляет религиозный центр в Нью-Йорке (Бруклин). Я же с гордостью ношу почётное звание отца известного американского раввина.

Самая «удобная» для меня война — иракская, когда Саддам Хусейн забросал Израиль ракетами. Мы в первый раз находились вместе, всей семьёй, во время военных действий. Всеобщей мобилизации не было. Ночью спали вчетвером в одной кровати. По вечерам смотрели в спальне телевизор, иногда с одетыми противогазами, если обстреливали. Я очень любил моих маленьких девочек, и это было замечательным временем для общения. На работе производственные совещания тоже проводили с противогазами, но это практически не мешало функционированию. Однажды, во время совещания один из наших деятелей демонстративно снял противогаз, показывая, что он лично ничего не боится. Я популярно постарался объяснить ему, что это не храбрость, а глупость, и затем попросил его освободить нас от его присутствия. Такие решения принимаются совместно, иначе он просто ставит других людей в неловкое положение.

Мне предложили съездить в срочную командировку. Требовался грамотный инженер и хороший фотограф. Я согласился. Нужно было подъехать в одну из европейских столиц. Сотрудники нашего посольства приняли меня очень хорошо и сняли номер люкс из трёх комнат. Ближе к вечеру мы поехали к самолёту, где надо было фотографировать.

Ещё в Тель-Авиве предупредили, что у меня будет пропуск французской авиакомпании. На что я ответил, что французского не знаю. В ответ объяснили, что в этом государстве по-французски не говорят, говорить надо только по-английски.

Я работал часов восемь, иногда снимая в полной темноте. Было отснято около полутора тысяч фотоснимков. От предложенного мне фотоаппарата я отказался и снимал своим собственным. Приехав обратно в гостиницу, позвонил домой. Рахель сказала мне, что они в данный момент сидят в противогазах.

Я же, в свою очередь, рассказал ей про свои шикарные апартаменты. До сих пор Рахель иногда напоминает мне, как я во время войны отдыхал в хорошей гостинице, а она и девочки сидели в противогазах.

После списания из боевых частей по возрасту (42 года), я подписывал еще несколько лет добровольное согласие на продолжение резервистской военной службы. За кончил свою армейскую карьеру в качестве командира, отвечающего за мобилизацию Центрального военного округа. И в 50 лет окончательно завершил свою активную службу в Армии Обороны Израиля.

Подводя итог, могу сказать, что моя военная карьера проходила в двух враждебных друг другу и противоположных идеологически армиях и в двух крайних климатических зонах с колебанием температур от -45 градусов до +45 градусов.

Вскоре после распада Советского Союза, меня вызвали в отдел кадров и предложили пройти тест на должность, связанную с маркетингом в странах бывшего СССР. Я удивился, но принял предложение.

Пришлось решать всякие психологические задачки, делать упражнения в группе и отдельно, несколько раз беседовать с психологами.

Через две недели пригласил к себе директор завода «Шахам» (Самолётный завод) Шапиро. До этого я с ним общался, только по инженерным вопросам переоборудования самолётов «Боинг». Шапиро открыл какую-то папку на столе, странно посмотрел и сказал: «Леонид, у нас тут получается неувязка. По результатам теста получается, что ты прирождённый бизнесмен. У тебя результаты в полтора раза выше обычных. Сдавай свои обязанности заместителю и начинай делать бизнес в России». Я спросил: «А что делать?» Шапиро ответил: «Откуда я знаю, это же у тебя выявились способности, а не у меня. Вот ты и думай!» Так я вступил в новую жизненную фазу и стал государственным бизнесменом.

Прежде всего, стал расспрашивать опытных в бизнесе людей, что они знают и могут посоветовать: с чего начать. Никто ничего не знал. Все только скептически пожимали плечами. Тогда я пошёл в библиотеку, нашёл международный телефонный справочник и стал искать знакомые имена: Туполев, Ильюшин, Антонов, Яковлев. На каждое КБ было указано по одному телефону. Стал названивать по имевшимся там номерам и знакомиться с людьми по телефону. Меня воспринимали с осторожностью и с интересом. Стали налаживаться первые контакты.

Через несколько недель я сделал свои первые шаги в Киеве — у Антонова. И в Москве — у Ильюшина. Так начался мой путь назад, на свою бывшую родину.

То, что увидел, повергло в состояние шока. Страна растерзана. Граждане этой страны, мои бывшие соотечественники, брошены на произвол судьбы и медленно погибали. Моральные ценности, которые всегда были у этого народа, растаяли и исчезли. Больно всё это видеть. Они не были моими противниками, не отвечали за советскую власть. Максимум, в чём я мог их обвинить, это в безразличии или в инерции. Но ни то, ни другое не оправдывало их теперешнего унижения и уничтожения в них людей.

В одну из моих поездок, я взял с собой жену Рахель — посмотреть Ленинград. Мы зашли перекусить в кафе «Север». Рядом с нами стояла пожилая интеллигентная женщина, как выяснилось потом, учительница средней школы. Она внимательно наблюдала за тем, как мы едим, и чего-то ждала. Я сначала подумал, что она просто хочет пообщаться. Когда мы закончили трапезу, она спросила, закончили ли мы есть. Получив утвердительный ответ, потянула тарелку к себе, затем очень быстро, но интеллигентно, с ножом и вилкой, доела остатки в тарелке. Я растерялся и не успел её остановить. У меня кровь прилила к лицу от стыда. Мы разговорились, и я заказал ей еду. Оказалось, что пенсия учительницы исчезла в «дымке перемен». Её привычный мир рухнул. Она осталась без всего. Я ненавязчиво предложил ей немного денег. Сначала она не хотела брать, но потом быстро согласилась и взяла. У меня промелькнула мысль, что, может быть, та политическая система, с которой я когда-то боролся, была всё же лучше для народа