Я не был пьяницей, как подумала мама, а просто был проспиртованным. Я не пьянел от выпитой бутылки водки. Алкоголики быстро пьянеют. Но это те нюансы, о которых мама не знала, а я объяснить ей не мог. Мы пили постоянно, чтобы согреться. Так было и на подводных лодках, и в штрафной роте.

Когда лодка в подводном положении, температура внутри всегда плюс 4 градуса. Из-за запаха тухлых яиц, выделяемого системой регенерации, принимать пищу невозможно. А вот пить было можно. И мы пили.

Я не мог поддерживать беседу, так как забыл русский язык. Но зато в совершенстве владел русским матом. Это был тот единственный язык, на котором мог общаться. Поэтому я молчал.

С точки зрения физического здоровья, ситуация обстояла ещё хуже. Я был дистрофик. Не мог есть. Меня тошнило. От цинги зубы продолжали выпадать. Кроме всего прочего, я чувствовал себя безразличным к окружающему миру человеком.

Мама быстро всё поняла. У неё был опыт общения с послеблокадным и послевоенным отцом.

Первый месяц большую часть времени я пролежал в кровати. Изредка вставал, топтал ногами свою военно-морскую форму и ложился снова в кровать.

Мама кормила меня куриным бульоном из ложечки. За первые полторы недели мы преодолели рвотную реакцию. Я начал вспоминать нормальный русский язык.

Через пять недель я встал, сказав самому себе, что хватит валяться, и принял новую стратегическую программу своего будущего. Она состояла из трёх пунктов:

1. Любой ценой завершить своё инженерное образование.

2. Восстановить свою профессиональную квалификацию.

3. После завершения первого и второго пунктов — уехать в Израиль любой ценой.

Первые два пункта я сообщил родителям, третий оставил при себе.

Поступление и учёба в Ленинградском Кораблестроительном Институте выглядели нереальными по моему состоянию на то время. За последние годы я забыл не только русский язык, но и элементарную школьную программу. Голова потеряла навыки обучения. Всё выветрилось.

Остался один флотский мат и умение выживать при любых обстоятельствах. Первое качество мне помочь явно не могло. Я сосредоточился на втором — на выживании. Первый мой вступительный экзамен состоялся через полтора месяца после возвращения домой. Это был письменный экзамен по математике.

Надо решить три задачи из пяти. Я мог поступить институт после армии вне конкурса с минимальным баллом. Достаточно получить три тройки, чтобы быть зачисленным. Мой лучший друг Слава Хаяк, отслужив три года, уже год был на свободе. Он успел подготовиться к поступлению. На экзамене я с большим трудом решил одну задачу из пяти. Слава решил себе три задачи и мне две. Так мы оба получили по тройке.

Устный экзамен по математике — проблема. Я ничего не знал, и шансов на сдачу у меня не было.

Когда я пришёл на экзамен, там сидели молоденькие мальчики и девочки, пришедшие туда сразу после школы. Они обсуждали в коридоре ответы на экзаменационные билеты, говоря на каком-то «китайском» языке. Я не понимал, о чём они говорят.

Все абитуриенты очень красиво одеты. Мне же нечего было одеть на экзамен. Новой одежды не было, а из старой я вырос. Поэтому пришёл в форме с отрезанными погонами. Среди этих детей я выглядел нескладным стариком со сломанным носом. Начался экзамен. Ответы на все вопросы в билете я мастерски списал из учебника, не всегда понимая, что там было написано.

Экзаменаторы ходили между столами и подсаживались к экзаменуемым. Ко мне подошла женщина-экзаменатор и подсела за стол. Посмотрев на нее, я понял — это не мой вариант. Сказав, что не готов, попросил ещё несколько минут. Буркнув, что это не принято, она недовольно поднялась. В ту же минуту я заметил аспиранта моего возраста, ходившего между столами, и подозвал его.

Женщина-экзаменатор, увидев это, что-то ему крикнула, но она была далеко, он уже подсел ко мне.

Аспирант-экзаменатор посмотрел на мои списанные ответы и приготовился задавать устные дополнительные вопросы, как полагалось по процедуре. Я ему тихо сказал: «Слушай парень! Я только что вернулся из армии. Я ничего не знаю и не смогу ответить ни на один вопрос. Знаю только одно, что очень хочу учиться и стану хорошим инженером.

Эти девочки и мальчики знают всё лучше меня, но инженером я буду лучше, чем они. Дай мне сейчас эту возможность, поставь мне три балла, и пусть совесть твоя будет чиста». Аспирант ошарашено посмотрел на меня и... поставил мне четыре балла.

Потом я встречал этого аспиранта в институте. Мы подружились. Аспирант стал доцентом и всегда при встрече, показывая на мой портрет, вывешенный на Доске почёта института, добавлял с гордостью, что именно тогда, экзаменуя меня, он принял одно из своих самых правильных профессиональных решений в качестве преподавателя.

Я стал студентом вечернего факультета ЛКИ, и началась моя новая студенческая жизнь. По истечении двух-трёх недель, пришёл к своему старшему брату Боре рассказать ему, что со мной происходят странные вещи. Все преподаватели говорят на «китайском» языке. Часами сидя на лекциях, я не понимаю ни слова. Боря успокоил, что, мол, никто и ничего не понимает на лекциях. Что это нормальный процесс учёбы. Что когда подходит сессия, студенты за три-четыре дня постигают премудрости науки и сдают экзамены. Я уверился в том, что так это, видимо, и произойдёт. Подошло время сессии. Мною было сделано всё, как у всех.

Но чуда не произошло. Я пришёл сдавать свою первую сессию без малейшего понятия о предметах, которые сдавал. Сдать мне её удалось, опять-таки, только благодаря «матросской смекалке». После сессии сказал себе, что такой позор не для меня, и это больше никогда со мной не произойдёт. Нужно было построить систему самообучения, скроенную для себя и под себя.

Я построил такую систему. Время жизни, работы и учёбы было регламентировано по минутам. Я спал по 5–6 часов в сутки. Всё своё свободное время посвящал учёбе. На «личное» время мне выделялось четыре часа в неделю, в воскресенье, с 8 часов вечера до 12 часов ночи. Все мои подруги знали, что это единственное время, отпущенное для них. Сегодня это выглядит абсурдом. Тогда — жизненным правилом. Второй курс я закончил с отличием. Однако на третьем курсе явилась неожиданная проблема. Видимо, в моей голове отказал какой-то невозвратно-запорный клапан. Я стал сообщать всем то, что о них думаю. Например, разговаривая с начальником, у меня проскальзывала безотчётная мысль в голове, что он — осёл. Эта фраза, к моему ужасу, вылезала изо рта вслух. Я побежал к невропатологу. Он, проверив меня, сказал, что это симптомы сильного переутомления. Что невозможно больше совмещать такую напряжённую работу с такой интенсивной учёбой в институте. Мне предлагалось выбрать что-то одно — либо серьёзная работа, либо серьёзная учёба. Это была катастрофа. Рекомендации невропатолога казались неприемлемыми для меня. Я решил попробовать своё собственное лекарство. Между работой и учёбой оставалось 50 минут чистого времени. В это свободное время я начал посещать клуб штангистов. Нагружался в спортзале очень интенсивно, за короткое время мой жим лёжа постепенно дошёл до 160 кг. Через четыре месяца после начала лечения моим способом болезнь исчезла.

С поступлением в институт начались поиски работы. Позвонил на Адмиралтейский завод, объяснил, кто я и что я умею делать. Мне сказали: «Приезжайте немедленно, нам такие специалисты нужны». Я приехал. Отдал паспорт. Через минуту его вернули с ответом: «Место уже занято». Эта история повторилась на всех судостроительных заводах, куда я обращался. Единственная новая информация, которая могла быть получена из паспорта, пятый пункт. Национальность — еврей. Я пришёл к отцу. Он задумчиво посмотрел на меня и молча поднял трубку телефона. Разговор был коротким. «Ваня, мой сын вернулся из армии и не может найти себе работу».

«Натан, я знаю ситуацию. Скажи ему, пусть завтра зайдёт ко мне». На следующий день я пришёл на Невский Морской завод. Директором его был друг отца. Как выяснилось, они вместе работали в блокаду. Директор послал меня к начальнице отдела кадров. Передав ей документы, я вернулся обратно в его кабинет. Раздался звонок громкой связи: «Иван Иванович, этот Токарский не проходит по пятому пункту. Вы же знаете, что у нас инструкции». Глядя мне в глаза, он ответил ей: «Приказываю немедленно принять его на работу. Пока я здесь начальник, я даю инструкции». Отключив громкую связь, добавил: «Передай привет отцу. Можешь рассказать ему про всё это. Хорошо, что он мне позвонил».