— Они велики! — не удержался Гельмут.

— Я их хорошо знаю, мальчик. Даже успешное наступление все-таки оставит нас без полноценных дивизий. А у большевиков действительно огромные резервы. До победы нам очень далеко, пусть будет у нас этим летом и триумфальный успех. А если его не будет? Если на Волге и на Кавказе мы потерпим поражение, как это было в прошлом году под Москвой? Надо всегда иметь в подсознании это «если». Что же тогда?

— Ты говоришь ужасные вещи, папа! — заметил встревоженный Гельмут.

— Не ужаснее, чем они есть на самом деле, мальчик. Об этом сейчас многие думают, но не говорят. Об этом можно сказать только сыну.

— И все же для чего раскапывать ров? — спросил Гельмут, подвигая свой стул к креслу отца.

— Что бы ни случилось, Гельмут, нам надо подготовить общественное мнение. Пока мы занимаем огромную территорию, мы являемся на ней относительными хозяевами положения. Во всяком случае, мы можем взвалить на большевиков все, что мы сделали сами. Поссорить русских большевиков со всеми народами — вот чего я хочу, мой мальчик!

— Кажется, я начинаю понимать, папа, — сказал Гельмут.

— Я хочу, чтобы мир перенес свою ненависть с немцев, с национал-социалистов, на русских, на большевиков. И повторяю, сделать все это можно без особого труда: мы представим общественному мнению и свидетелей типа твоего профессора селекции, и документы, которые сами изготовим. Но нам нужна репетиция, и вот я приехал к тебе в Шелонск!

— Неплохо задумано!

— Идея моя. Одобрена самим рейхсфюрером. По возвращении из Шелонска — особый доклад в его штаб-квартире.

— А Красный Крест не подведет?

— Представителей Красного Креста подбирали наши люди. Между прочим, я буду выдавать тебя за просветителя России, будь готов к тому, чтобы красиво рассказать, как ты открывал школы, церкви, газеты, народные дома и прочее.

Гельмут усмехнулся:

— Сказочка будет превосходная!

— Ну, а пока рассказывай о своих делах.

— Как и во всякой работе, бывают удачи и неудачи, папа. Кое-кого сумели схватить, а кое-кто сумел улизнуть. В Низовой мы шли по пятам, но передали этот участок…

— Положим, не совсем по пятам, Гельмут! — старый Мизель улыбнулся. — Между прочим, на Низовой агенты долго бездействовали, а недавно снова возобновили свою работу. Не исключено, что произошла замена. Продолжай, прошу.

— О захваченных агентах в других местах я уже сообщал. Здесь одно время мы тоже вели усиленную слежку. Мы перехватили несколько передач по радио. Но вероятнее всего это действовали партизаны.

— Возможно, Гельмут, партизаны путали следы, чтобы облегчить деятельность агентов в Шелонске?

— Все возможно, папа. Поиски продолжаю.

— А что делает твой хваленый резидент? Что-нибудь сообщает?

— Получил первую шифровку. Оказывается, одну пару разведчиков словили, а другая пара долго блуждала по лесу и болотам. Связались со мной. Я дал команду искать этого кулака Поленова. Нашли там, где я наметил. Работает в кузнице, самогоном торгует.

— Вот это напрасно! — возразил старший Мизель. — Попадется на пустяке, посадят как шинкаря.

— Я уже дал команду прекратить.

— Что слышно про «паука»?

— «Паук» попался. Последние данные насторожили меня. Опасения подтвердились. Поленову удалось выяснить, что «паука» схватили и заставили работать на них, он стал передавать дезинформацию, которую готовил для него разведотдел штаба фронта. Я делаю вид, что принимаю всерьез его данные. Теперь будет передавать Поленов.

— Ему верить можно?

— О да!

— Не перебежит?

— Нет. Он люто ненавидит большевиков! На всякий случай я оставил в Шелонске его дочь.

— Без присмотра?

— За ней один парень присматривает. Тоже очень надежный человек! Я проверил его по всем линиям.

Старший Мизель вздохнул:

— Все верные, все надежные, мой мальчик! Не обольщайся. Я лично не верю ни одному русскому. Ни одному. Ты вот поселил их в здании кинотеатра. Не рискуешь?

— Ваше замечание учтено, господин штандартенфюрер СС! — произнес Гельмут с улыбкой. — Закончат все работы, я их переведу. Дня через два.

— Хорошо.

— Папа, я все забываю спросить тебя, кому пошло наследство Кохов?

— Ах, было бы наследство — наследники найдутся! — Ему, видимо, было неприятно говорить на эту тему, и он спросил о другом: — Как поживает твой «друг» Огнев?

— Увы, живет! По моим данным, отряд у него увеличился раз в десять.

— Да, партизанская война захватила нас врасплох. Мы сейчас готовим подробную инструкцию по борьбе с партизанами в России. На днях ты ее получишь… Слушай, а как с нашей скромной трапезой?

— Ровно через час мой глубокоуважаемый отец будет поднимать свой первый тост за справедливость и гуманность, не свойственные большевизму и присущие только национал-социализму!

— Ты шутник, мой мальчик! — добродушно проговорил старший Мизель и похлопал сына по щеке мягкой ладонью.

— Господа! Ровно час назад мы беседовали с сыном (я уже представил его вам), и он подробнейшим образом информировал меня, что ему удалось сделать за короткий срок в этом маленьком городке Шелонске. Мое сердце наполнялось счастьем и гордостью. Большевики называют нас самыми ругательными словами, но им не скрыть того отрадного факта, что наша армия на своих, штыках принесла в Россию свет, культуру, западную цивилизацию. Полнейшая гармония интересов освобожденного населения и немецких военных властей! Подлинная свобода, гуманность и справедливость! Даже те, кто под влиянием большевистской пропаганды косо посматривали на наших доблестных рыцарей, теперь дарят своим защитникам хлеб-соль, еще издали снимают шапки, чтобы отвесить низкий благодарственный поклон. Господа, я мог бы говорить и час, и два, так много сделано немцами на этой земле, но самые лучшие слова и самые длинные речи не в состоянии выразить того, что произошло. Поднимем тост за того, кто сумел родиться вовремя и осчастливить нашу планету, — за нашего фюрера Адольфа Гитлера! Хайль, господа!

Старший Мизель любил произносить речи, и он умел это делать. Выждав, когда гости прокричат «хайль», он осушил свой бокал. Посматривая на гостей — представителей Красного Креста, корреспондентов газет и радио, он думал о том, поверили они ему или нет и, главное, поверят ли они ему завтра, когда на широкой зеленой поляне длинной и страшной полосой протянутся полуистлевшие, смердящие трупы взрослых и детей, стариков и женщин. Какое впечатление произведет это зрелище на присутствующих? Не усомнились бы они, не сказали бы у себя на родине нечто противоположное задуманному. Ему хотелось, чтобы все было так, как он наметил: кто будет копаться в трупах и искать доказательств? А если и начнут искать, обнаружат то, что нужно службе безопасности. И все-таки что-то заставляло его тревожиться: удачно закончится эксперимент — лучшее будущее обеспечено и ему, и сыну, неудачно — не сносить тогда головы!..

Гельмут, как и отец, был одет в добротный, ладно сидящий гражданский костюм. Он был в нем красив и еще более строен. Взглянув на отца, мягко улыбнулся ему и заговорил тихо, вкрадчиво. О чем? Как он впервые в прошлом году оказался на полях России, как он ужаснулся всему тому, что увидел, как начал постепенно таять лед недоверия и его, Гельмута, окружили добрые люди из русских, стали усердно и самоотверженно помогать.

— Послезавтра вы увидите русского профессора Петра Калачникова, — с приятной улыбкой произносил Гельмут Мизель, — На нашем скромном ужине присутствует помощник коменданта Шелонска господин Хельман. Он мог бы рассказать, как жизнь заставила этого русского профессора прийти к нему и сказать: «Я с вами, господа национал-социалисты, с вами до конца жизни, до победного конца!» Сегодня вы увидите русского священника, который мужественно и благородно осуществляет свою великую миссию на освобожденной земле. Нам пока мешают коммунисты, ушедшие в леса. Могу заверить вас, что из лесов они уже никогда больше не выйдут!