— И чем, позвольте узнать, хорошо? — насторожился старый генерал.

— Ну… форма красивая… — странно заблестели у девушки глаза, и Николай Ефимович увидел в них неприятный гончий азарт, — платят им много, и генералом, как вы, стать может…

Шатабин нахмурился: «В цене курсанты — факт известный. Беда, что многие девушки о настоящей любви и не думают. Эта, похоже, тоже… Им да их мамашам кажется, что счастье запросто через золотые погоны ухватить. А ведь настоящей женой офицерской нелегко быть».

Генералу вспомнилось, как в прошлом году одна истеричная девица здесь, на КПП, разорвала свидетельство о браке с молодым лейтенантом, а клочки в лицо мужу принародно бросила. Опозорила ни за что ни про что: за то, что в Германию не попал… вроде как обманул её… Этому лейтенанту, если разобраться, даже и лучше, что такая стерва сразу сбежала: пока молодой — настоящую подругу жизни себе ещё найдет. Только пережить всё это нелегко…

— Может… его… того… проверка не устроила? — осторожно спросил генерал, боясь обидеть просительницу, и в душе уже желая подыскать оправдание ловкому «Голенищеву-Кутузову». Что-то неприятное он уловил в притязаниях девицы и теперь был готов курсанта не выдавать, но как следует взгреть за то, что тот не распознал, с кем связывается. А может, и наоборот, шельмец, вовремя распознал.

— Что вы, ему понравилось, — с жаром заверила девушка и, спохватившись, заголосила: — Товарищ генерал, найдите Мишу! Умоляю! Меня мама на КПП ждёт, сказала: без него не возвращаться!

«На жениха всё семейство силки расставило!» — скривился Шатабин. Не выдержав причитаний девицы, он махнул рукой.

— Будем! Будем искать!

— Начальника отдела кадров со списком курсантов! — коротко бросил генерал в телефонную трубку.

— Вот — смотрите всё сами и учтите, что я вас к военной тайне допускаю, — сказал начальник училища, раскладывая перед девушкой красную папку. Её нежные ручки вцепились в пачку листов, словно зубы голодного бультерьера в кусок мяса. Девушка долго шевелила губами и водила пальчиком по спискам, пересматривала все роты, батальоны и, не веря своим глазам, принималась перечитывать снова.

Шатабин знал, что поиск закончится лишь новым потоком слёз и истеричными просьбами раздобыть этого «Мишу» хоть из-под земли. А если сюда прорвется её мамаша, то вдвоем они вытрясут не только Голенищева-Кутузова, но в придачу и Суворова-Рымникского.

— Товарищ генерал, раз это не его фамилия, давайте, я Мишу в лицо поищу, — предложила обманутая девушка, начав что-то соображать. — Вы только прикажите всем построиться.

«Этого ещё не хватало! — про себя возмутился Шатабин. — Из-за бабьей дурости тысячу людей на позор выстраивать».

Валентина была явно довольна своей находчивостью и с нетерпением ожидала от генерала согласия. Начальник училища молчал, придумывая вескую причину отказать.

— Сколько раз вы своего Мишу видели? — вдруг спросил он.

— Два… — растерянно призналась девушка.

Шатабин даже не нашёлся что и ответить: «Дело — дрянь. Пусть эта деваха и ткнет в какого-нибудь курсанта: дальше что? Тот скажет, что видит её первый раз, и зовут его Горемыкин Петр Петрович. Как тут с курсанта спрос учинить? Может, это и не он был, а может, и не было ничего… пойди разберись в этом «весёлом» деле…»

Загадка с женихом вправду представлялась заковыристой, и тут генерала осенило:

— А какие у него эмблемы — вот здесь? — начальник училища ткнул себе в воротник на кителе. — У меня золотой веночек, а у курсантов — эмблемы. Что там было? Танк? Ракеты?

— Я не запомнила…

— Ну, тогда всё ясно! — чрезвычайно обрадовавшись, воскликнул Николай Ефимович. Он бодро поднялся со стула. — Фамилия у Миши, может, даже и настоящая! Сколько в нашем городе военных училищ?

— Три, — отчеканила Валя.

— Правильно, три! Вы к нам к первым пришли?

— К первым…

— Во-от! — не сдерживая облегчения, выдохнул генерал. — А теперь представьте: мы будем тут ходить, курсантам в лица заглядывать, от занятий их отрывать, а настоящий Миша Голенищев-Кутузов спокойненько живёт себе в другом училище и даже не подозревает, что счастье… близко. Вам надо срочно туда: к ракетчикам или к танкистам.

Девушка решительно встала, её глаза вновь озарились надеждой.

— И маменьке своей скажите — Голенищева-Кутузова надобно в других училищах искать! Мы бы рады вам доброго молодца сосватать, да нет у нас такого! — Николай Ефимович галантно подхватил настойчивую особу за локоть, подвёл к двери.

«Ищите кого хотите! — подумал Шатабин, радуясь благополучному разрешению дела. — Хоть Миклухо-Маклая!»

— Расписка! Расписка! — уже у порога всполошилась несостоявшаяся невеста.

— Да, да! Расписочка ваша! — седой генерал торопливо вернулся, схватил со стола драгоценный листок и протянул его девушке.

Говорят, один мул, случайно увидевший своё отражение в витрине магазина, скончался от расстройства. Не вынес осознания объективной действительности. Бедолага обитал в табуне лошадей и гордо считал себя таким же скакуном-красавцем: с привлекательным ухоженным крупом, на высоких стройных ногах, с шелковистым хвостом. Когда несчастный мул понял, что приземистое, неказистое животное, уставившееся из толстого витринного стекла, и есть он сам, жить дальше не смог.

Моя Эмилия испытала нечто похожее. Только заглянула она не в зеркало, а на собственную фотографию, запечатлевшую её в костюме Евы. Несмотря на глубокое разочарование, Эмилия не оставила навсегда этот бренный мир, а довольствовалась тем, что закатила вашему покорному слуге приличный скандал.

С подружкой мне, вообще-то, повезло: она считала себя красавицей номер один на окружающем пространстве если уж не в сотню миллионов квадратных километров, то в каких-нибудь два-три миллиона — точно. Часто Эмилия твердила, что я так и не дорос до масштаба её настоящей цены. «Принц Чарльз запросто был бы мой, — говорила она, лежа обнажённой на широкой кровати и заботливо, даже самозабвенно поглаживая свои бедра. — Только как ему на глаза попасться?»

Орденоносный Чарльз, ясное дело, за свою Диану никогда бы и не держался, знай, что есть на свете Эмилия Курякина — красивая и удивительная девушка. Но удивительная девушка Эмилия пребывала за многие тысячи миль от туманных английских берегов и не имела от судьбы-злодейки ни одного шанса на встречу с породистым наследником.

Так вот, неизвестно, какая превратность судьбы заставила того самого мула оказаться у роковой витрины, но Эмилия пошла навстречу дерзкому эксперименту сознательно. Это было в начале девяностых годов, когда Россия стремительно наполнялась демократией, заморской чудо-техникой и эротическими журналами. Они, доселе неведомые, вместе и по отдельности крепко поражали население. Кто-то удивлялся карикатурам на президента, а кто-то восторгался голыми дивами, щеголявшими прелестными обольстительными формами на изумительно красочных страницах.

Я вдобавок ко всему радовался приобретению модной новинки — фотоаппарата «Полароид». Что и говорить, процесс проявления фотокарточки производил впечатление. Нажал кнопку — вжик — и вылезла картонка. Пока рот от удивления раскрыл, пока закрыл — фото подоспело. Любуйся.

Оценила покупку и моя подружка. Навсегда упустившая благородного Чарльза Эмилия задумала вдруг показать кузькину мать хотя бы в отдельно взятой моей квартире — предстать перед оком камеры в чём мать родила. Я отдал должное её сообразительности и скромности — «Полароидом» громкого компромата не сотворишь. Снимок вот: один-единственный, получите прямо в руки! Хотите любуйтесь, хотите в клочья рвите.

И с радостью принял на себя роль фотографа. У меня, вдохновлённого примером Эмилии, даже проскочила идиотская мысль о первооткрывательстве в отечественном эротическом искусстве.

Эмилия долго вертелась перед зеркалом, взбивала каштановые волосы, красила оттопыренные губы, веки, словом, нагнетала на себя образ прекрасной незнакомки, которой надлежало потрясти мир. Наконец, она взобралась на шаткий журнальный столик, потопталась там в поисках убийственно эротической позы и замерла.