Предприятие оказалось своевременным и верным: как пчёлы размеренно снуют в родной улей и иначе не могут, поскольку это заложено природой, так мимо двери с надписью «Вино-водка» не проскакивал ни один защитник отечества.

Ничего, что в маленьком магазинчике и корки хлеба не сыщется: во-первых, с продуктами в стране так и так напряжёнка, во-вторых, служивый люд получал продпайки, и единственное, что требовалось для терапии смятенных перестройкой душ, — всего лишь пол-литра крепенькой!

А она вот — под боком. Круглосуточно и в каком хочешь ассортименте! Необъятное разнообразие алкогольного зелья всё ещё числилось диковинкой, и людям, всю жизнь потреблявшим лишь три сорта водки, так и казалось, что под завлекательными этикетками, разной формы бутылками, пробками на резьбе скрывается нечто удивительное, неописуемое.

Фалолеев тоже не чурался нового ликёро-водочного источника, и такому удачному соседству обрадовался. «Андрей парняга, вроде, ничего!» — вынес он из первого визита мнение и ещё подумал с некоторым удовольствием, что про нелады с водкой (в жизнь энергично входило понятие паленки — спиртового продукта, происхождение которого было тёмным, а последствия употребления непредсказуемыми) теперь точно будет в курсе.

Холостяки сближались и уже наведывались друг к другу без церемоний. Андрей был создан для зарабатывания денег на современный манер, как говорится, спец по кручу-верчу; и тратил их тоже по принципам новой раскрепощённой жизни — в бизнес, на личное благо. Под личным благом у него подразумевалось не столько барахло — шкафы, стенки, посуда или ковры, сколько гулянки, вечеринки, застолья — словом, праздник души.

Расставался с деньгами Андрей без сожаления, красиво и как будто без сомнений, что по законам вечного финансового оборота они не пропадут с его горизонта. Деньги у него и впрямь вели себя, как дрессированный косяк рыб: невидимый сигнал, жест, посыл — и стая, прилично отплывшая от своего хозяина, мигом поворачивает назад, дружно мчится в хозяйские руки!

Фалолееву в Андрее этот размах нравился. Не то чтобы он под шумок взгромоздился на чужую шею попивать задаром (с пустыми руками он впредь не ходил), просто приятна была атмосфера, свободная от скупердяйства и жлобства, коих он уже насмотрелся. А когда Андрей завершил ремонт, то блеснул перед Фалолеевым в совершенно новом качестве — сосед-коммерсант оказался ходоком, и ходоком поистине гениальным, поскольку сам никуда не ходил, а делал так, что страждущие женские особы сами набивались к нему!

Случай позволил Фалолееву оценить эту гениальность всего лишь за сутки: ещё вчера утром он по-свойски заскочил в квартиру напротив и слегка остолбенел: на кухне управлялась стройная молодая женщина с заспанным, домашним лицом. Андрей очень нежно и мило именовал её Любасиком, и этот Любасик без макияжа, в розовом халате, отзывалась на ласку, как преданная собачонка, и производила впечатление законной супруги.

«Может, тогда Андрей пошутил, — промелькнула у Фалолеева единственно подходящая к ситуации мысль. — Может, имел в виду — временно холостой? А закончил ремонт и половина объявилась?»

— Жена, что ли? — один на один тихо спросил он Андрея.

— Ты что? — плавно изогнутые дуги Андреевых бровей подпрыгнули в гости к «ёжику». — Жена ещё чёрт-те когда улетела с первой космической! — Он шепнул потише: — Вчера в поезде снял, из Карымского района бабца.

Девица, что за одну ночь вжилась в роль любимой супруги, вошла в комнату.

— Завтрак готов, котик, — пропела она очень любяще и прижалась к Андрею тугим бедром.

— Красавица ты моя! — с взаимно нежной интонацией похвалил её тот и легонько хлопнул ладонью по выпирающей заднице. Молодая женщина растянула в довольной улыбке блёклые, ненакрашенные губы, гордо удалилась.

— Первый раз видишь? — не поверил глазам Фалолеев.

— Побожусь!

Вечером, когда Фалолеев снова переступил соседский порог, то обнаружил целую компанию: Андрей с каким-то незнакомым, крепким в плечах парнем и четыре расхристанные девицы. Домашнего Любасика уже не было, а Андрей ластился к невысокой круглолицей подружке, так же легко и просто называл её красавицей, любимой и без смущения похлопывал по ягодицам.

Круглолицая, упитанная девушка, не без симпатичности, делала вид, что стесняется откровенных приставаний, игриво отстранялась. Эта игра, к удивлению Фалолеева, закончилась не так, как он предполагал: опрокинув очередной стопарик, Андрей вдруг ощутил в себе непреодолимую потребность сиюминутной связи и крепко схватился за ближайшую соседку — худую, черноволосую, с маленькими, сведёнными к носу глазками. Он поднял её на руки и, шатаясь, подался во вторую комнату, где стояла накрытая шерстяным клетчатым пледом тахта и обитала дежурная простыня…

Процесс пошёл: широкоплечий парень, что впервые оказался на новой квартире Андрея, с нетерпением потянул в ванную свою кандидатку на удовольствие. Фалолеев, оставшись один с двумя девицами, несколько растерялся… в такие скорые откровенные отношения он ещё ни разу не вступал. Но та самая круглолицая, которую недавно завлекал хозяин и на которую Фалолеев посматривал с интересом, не решаясь вот так, на ровном месте, подступиться, сама подсела вплотную и обхватила его тёплой мягкой рукой за шею…

Уже через две недели свистоплясок образ жизни соседа Фалолеев представлял себе как ясный день. До развязного женского общества Андрей был охоч не только мечтами, душой и телом, но оказался и недюжинным практиком в древнем мужском развлечении. Каждую пятницу, вечером, он устраивал в своей квартире сбор слабого пола (в расчёте гулять до субботы, а то и до воскресенья), для чего ещё в четверг или даже среду обзванивал кого только мог. «Пока не разобрали! — пояснял он нехитрую стратегию сборов и выразительно шоркал друг об дружку указательные пальцы. — Созвониться, перетереть, застолбить!» В приглашениях коммерсант строго держался правила — женщин должно быть больше мужчин. «Выбор у мужиков, здоровая конкуренция у баб», — втолковывал он профанам собственный незыблемый канон межполовых отношений.

На фоне Андрея все полковые ходоки как-то помельчали в глазах Фалолеева, предстали второгодниками начальных классов школы Дон Жуана. Нет, если позабавиться лишний раз на готовеньком — охотников не продохнуть! А чтобы штурмовать женские прелести беззаветно, без оглядки… в полку таких целеустремлённых не водилось.

Те, кто хоть и норовили залезть под новую юбку, всё же взвешивали (кто ввиду скупости, кто по отсутствию финансов) плюсы и минусы будущих вечеринок, прикидывали траты, перебирали кандидаток. Нюансов хватало, и денежный расход всегда лежал на мужчинах, поскольку по неписаной традиции мужская забота- стол, женский долг — кровать. А с долгом очень часто выходил обман: накрытый стол, без которого «брачный» танец вокруг самки просто невозможен, вовсе не гарантировал положенных щедрот от слабой половины человечества.

На гульбу Андрей тратил деньги с такой же энергичностью, с какой их добывал. Впрочем, финансы, что уходили на прекрасный пол со всем полагающимся антуражем: такси, шампанским, приличным столом, смотрелись как вклад в самый настоящий товар. В приглашённой женской публике недотроги ликвидировались как класс. Красоту прекрасного пола Андрей понимал и ценил, но утончённых изысков в постельных кастингах не держался. Действовал, как равнодушный ко всему кладовщик, — открывал гостьям дверь, оглядывал и, словно помечая недрогнувшей рукой в ветхом замусоленном журнале: «Женщина — одна штука», приглашал входить. Самое главное и ценное для него в женщине заключалось в тех местах, что испокон веку были сокрыты одеждой. Всё! Более никаких для него заморочек!

В ретивых снабженцах ходовым «товаром» подвизалась одна старая знакомая Андрея — невзрачная, низенькая, с несколько горбатым профилем двадцатипятилетняя ткачиха с камвольно-суконного комбината. Разведённая, оставшаяся с маленьким сыном, серая сгорбившаяся мышка с удовольствием взгромождала дитятку на плечи своей мамы — совсем ещё не старой, но на вид изношенной, выжатой женщины — и с головой окуналась в атмосферу «андреевского» вертепа.