2. Игрушка непогоды, Заплыл фрегат заморский В неведомые воды, К холодным берегам. Вверху — грядою скалы, Внизу, бедны и грубы, Поморских хижин срубы, Да птиц полярных гам. Юнец со шхуны «Чайка» Плывет к фрегату в шлюпке, — У ног седая лайка Сидит, задравши нос. По лесенке висячей Вскарабкался он лихо, За ним, качаясь тихо, Пушистый лезет пес. Матросы гостю рады, И пес такой забавный… Точеные наяды Круглятся на носу. Веселый рыжий юнга Взял мальчика за плечи. Слова нерусской речи, Как щебет птиц в лесу. Трап вниз и вход, как норка… Ступеньки, переходы, — Приплывший в шлюпке зорко Глядит по сторонам. А рядом юркий юнга То вверх, то вниз ныряет, Смеется, словно лает, Бьет лапой по штанам. Средь низкой, темной залы Забавный гость ни с места, — Напрасно рыжий малый Прочь тянет за кафтан… На гнутой ножке глобус! На полках книжек горы, И медные приборы, И карты звездных стран!.. Но буквы непонятны… Они, как клад зарытый, — Слова — немые пятна На корешках тугих. В глазах вскипают слезы… Очнулся отрок русский И лестницею узкой Поднялся и притих. Глухонемым чурбаном Простился с моряками. На западе багряном Суровая печаль. Скрипят и гнутся весла. К ногам прижалась лайка, И с детским плачем чайка Метнулась к тучам вдаль. Подмокла соль в лукошке, — Пускай бранят на шхуне… Луч в облачном окошке, Как смутный, дальний зов… В душе зарделся факел, И тысячи вопросов Плывут из-за утесов, Из-за глухих лесов! 3. Над кровлей вьются хлопья, Снега шипят-дымятся, И весла, словно копья, Чернеют у стены. С сугробов, с крыш, с заборов Несется пыль седая, И вьется, оседая, Вдоль Северной Двины. Перед оконцем снежным, В пустой избе мерцая, Горит тюльпаном нежным Огарок восковой. Над книгой — тихий отрок… Буран стучится в сени. По балке ходят тени. В трубе протяжный вой. В ногах медвежья полость… Весь вечер без попреков: Отец уехал в волость, А мачеха в гостях. В грамматике славянской Перечитал все строчки. В углу, как гриб на кочке, Спит лайка на сетях. Треща, погасла свечка. Влез мальчик на полати. Под полостью в колечко Свернулся, словно кот. В часы ночного мрака В душе встает чредою, Как звезды над водою, Знакомый хоровод: Чудесный зал фрегата, — Приборы, книги, глобус! Скелет морского ската, Полярный сноп огней… И Сухарева Башня С петровской школой новой, — Заезжий гость торговый Рассказывал о ней. И в час ночного бденья Срывается молитва: «Ты, Свет и Утешенье, Опора слабых сил! В меня вдохнул Ты жажду, — Тебе ль ее отринуть?.. Не дай во мраке сгинуть И утоли мой пыл…» Метель поет все тише, Под полостью так жарко. В ларе скребутся мыши, Проснулись петухи. И в голове бессонной Плывут-плывут рядами, Размерными ладами, Невнятные стихи… Трески сушеной вязки Шуршат в сенях на стенке. У проруби салазки Опять забыл убрать… «В Москву!» — вздохнула вьюга, «В Москву!» — шепнули мыши, И снежный дед на крыше Гудит: «Бежать, бежать…» 1928 Париж ЛЮСЯ И ДЕДУШКА КРЫЛОВ *
I Люся легла в кроватку. На ночном столике аккуратно разложила свои любимые вещи: камушек с океана, безносую китайскую собачку и басни Крылова и, как всегда перед сном, стала думать о разных разностях… Днем ведь думать трудно: то школа, то уроки, то всякие домашние разговоры о дяде Вани, от которого ни шерсти, ни молока… Какого им молока от дяди Вани нужно?.. Странная публика! В тишине и темноте совсем-совсем другие мысли в голову приходят… Как приходят, — никто не знает. Думает, например, Люся о мышах. На каком языке разговаривают мыши? Есть ли у них под полом мышиное училище? И вдруг — чик! — мышь перепрыгнула на Северный полюс… А что, если бы на Северном полюсе поставить центральное отопление? Лед бы весь растаял, на теплой земле вырос бы Булонский лес, и можно было бы туда летать на аэроплане к эскимосам на дачу… Для белых медведей Люся решила оставить небольшой холодный уголок: они ведь тепла не любят… Ходила бы к ним в гости и кормила их с ложечки мороженым. Потом стала думать о баснях. Как будто стихи и как будто не стихи. И всё разговоры, а в конце «мораль». Мораль — это, должно быть, выговор за плохое поведенье… «А я бы повару иному велел на стенке зарубить…» И почему-то одни строчки в сантиметр, а другие длинные-длинные, как дождевой червяк… Вот только «Стрекоза и Муравей» вся ровненькая… |
