Стал у опечатанного камня и тревожно окликнул:

— Жив ли ты, Даниил?

И из-за камня бодро и радостно отозвался знакомый голос:

— Жив! И ты, царь, живи во веки…

Отвалили камень. Вышел невредимый Даниил. Дарий в радости глазам не верит.

А злые, лукавые вельможи сзади столпились, хмурятся и глаза в землю потупили.

Обернулся Дарий — и, как его ни просил Даниил простить их, не послушался и махнул воинам рукой:

— Бросьте их львам!

<1925>

ФАКИРСКИЙ ПОДАРОК ^*

Много лет назад, когда нос мой едва доставал до ручки двери, я учился в Белой Церкви и по классу своему носил веселое звание «приготовишки» (вы и слова такого теперь не знаете).

Был я как-то осенью с дядей в цирке. И вот в антракте, помню, как сейчас, пошли мы с ним за кулисы к страшному человеку Рачки-Чикалды, «самопротыкающему различные части организма при помощи гвоздя без повреждения внутренних печенок и пролития кровяных шариков».

Факир за дощатой перегородкой сидел на табурете, пил пиво, отдувался и обсасывал усы. Очень был обыкновенный факир. А я стоял в углу и, прячась за дядю, смотрел на него, как канарейка на гремучую змею.

Помню, как Рачки-Чикалды взял меня за руку, притянул к себе, посадил на свои факирские колени и сказал тихим загробным голосом:

— Ну, ученый человек, чего дрожишь? Научить тебя знаменитой штуке?

— Без пролития кровяных шариков? — робко спросил я, упорно сползая с коленей на пол.

— Ишь ты! Эта штука, брат, не для таких мышат, как ты… А вот что, ты сны видишь?

— Вижу.

— И хорошие?

— Какие там хорошие… Все про делимое и про делителей. Даже надоело.

Факир на мои ученые слова только головой покрутил.

— Эх ты, каплюшка! Да разве ж это сны?..

Он достал из-под расшитого звездами халата листок бумажки, разорвал его на три клочка, пососал карандаш, задумался и стал писать.

— Вот. Видишь, тут три бумажки. Если тебя днем взрослые обидят, если дождик шел и гулять тебя не пустили, если за обедом сладкого не было, разверни перед сном любую бумажку, прочти семь раз, обратясь лицом на восток, все, что на бумажке написано, и засыпай с Богом. Увидишь сон добрый, сон веселый, сон сладкий, — какой пожелаешь… Только знай: должен ты этим словам крепко верить и никому про них зря не болтать. Тогда все и сбудется.

Дядя усмехнулся в усы — не поверил. А я три бумажки в карман, да скорей — ходу. Может быть, самопротыкатель этот еще раздумает и бумажки свои назад отберет.

И что же вы думаете? Поверил я ему — и много добрых, веселых и сладких снов видел, чего и вам желаю.

Друзья мои маленькие! Я взрослый. Снов никаких давно уже не вижу: ни сладких, ни горьких. А вам, малышам, мой секрет, может быть, и пригодится.

Вот что на бумажках этих было написано.

СОН ДОБРЫЙ

СОН ВЕСЕЛЫЙ

СОН СЛАДКИЙ

Попробуйте. А если ничего не выйдет — вина не моя. Значит, плохо верили.

<1924>

БЕЛАЯ МЕДВЕДИЦА ^*

Она сидела в своей каменной ванне в парижском зоологическом саду и купалась. По бокам с четырех сторон гладкие стены. Вверху над решеткой — головы любопытных людей.

Вот солдатик в металлической каске жует банан, небось не догадается медведице бросить… Вот дама в обезьяньей шубке. Смотрит и думает: хорошо ей, медведице, у нее есть ванна… а у меня квартира без ванны… Вот маленькая девочка склонила над решеткой красненький носик и черные глазки. Она одна в скучный и серый февральский день подумала о бедном звере. Купила булочку, — не мягкую рассыпчатую булочку, которую люди едят с кофе, а попроще, посерее — какие продают в зоологическом саду для зверей. Отщипывает по крохотному кусочку и бросает вниз.

Один кусочек падает в ванну и сразу разбухает. Медведица, грузная и неуклюжая, словно дама в ротонде, поворачивается в воде, ловит губами мокрую мяготь и глотает. Ей этот кусочек все равно что девочке одно рисовое зерно. Другой кусочек падает наземь. Дежурный воробей надскакивает, уволакивает его в угол и пищит. Слетаются с голого платана гурьбой все его родственники и знакомые и жадно набрасываются на вкусную добычу.

Медведица подымает голову и пристально смотрит на девочку. В добрых, умных глазах укор: «Милый, глупый детеныш! Вся твоя булочка мне на один глоток. Ты что ж боишься, что я подавлюсь, и тебе придется бежать за ветеринаром? Не кроши хлеба, брось весь сразу… Я за то вылезу из ванны и сделаю тебе реверанс».

И представьте себе, девочка поняла. Повертела над головой хлебец и поманила зверя. Медведица лапу за лапой вытащила из ванны, перелезла через низкие края и стала растопыркой на каменные плиты. Словно живой стеклярус заструились с глянцевитой шубы на камни ручьи. Она встряхнулась, брызги веером долетели до воробьев, и воробьи веером брызнули во все стороны. Медведица встала на задние лапы, подняла кверху черные глазки: «Ну?»

Булочка полетела в черно-розовую пасть — гам — и исчезла. Вежливый реверанс — и опять белая шуба плюхнулась в свою ванну.

Ушли люди. Сидит медведица в студеной воде, ворочается и думает: «Ах, как жарко! Хоть бы снежок пошел… Самый, самый маленький!..»

А воробей-задира пролетел над самой ее головой и пискнул: «Сыта ли?»

— Как же, сыта, — вздохнула медведица. — Мне бы корзину хлеба, да две корзины трески, да бочонок жира на закуску…

— Фи, обжора! — чирикнул воробей и склюнул под самой ванной последнюю крошку. — И зачем ты такая большая уродилась, что тебе столько еды надо?!

<1925>

МАЛЕНЬКИЕ ^*

Серьезный пятилетний человечек поймал в ведерко медузу и принес ее своей четырехлетней сестре.

— Где у нее носик? — спросила девочка.

— Нету носика. У нее только насквозь видный живот и красные жилочки.

— Для чего жилочки?

— Чтобы живот как-нибудь держался.