ГОРОДСКАЯ СКАЗКА * Мы с тобой на столе сидели, Потому что на стульях — скучно… За окном по серой панели Проходили люди беззвучно. Вдруг спросил ты, на улицу глядя, И считая шляпы и трости: «Сорок пятого можно ли, дядя, Пригласить к нам с улицы в гости?» И на счастье твое, мальчишка,— Старикашка в шарфе мохнатом, С крутобокой гитарой под мышкой, Оказался как раз сорок пятым. Он не понял сначала, в чем дело, Мы ему помахали руками,— И в переднюю нашу несмело Он вошел смешными шажками… Сел к окошку, кроткий и старый, Улыбнулся тебе, словно внуку, И на гулкую грудь гитары Положил озябшую руку. Русским чаем его мы согрели, Угостили борщом с ватрушкой. Помнишь? Первые тихие трели Золотистой завились стружкой… Словно он спросил у гитары: «Хочешь, друг мой, потешить мальчишку?» И в ответ глухие удары Понеслись, ликуя, вприпрыжку… Зазвенела вода ключевая, И камыш загудел басистый… Ветер, сонные липы качая, На лужок умчался росистый… У воды забубнили пчелы, Над пушистой ивой танцуя, И русалка рукою веселой В них метала светлые струи… А потом поднялась вдруг буря,— Налетели аккорды буруном… Старикашка, брови нахмуря, Наклонялся все ниже к струнам. Башмаком он притоптывал грозно, На столе дребезжали стаканы… Помнишь, как ты слушал серьезно, Сунув пухлые лапки в карманы? А потом — умолкла гитара… Старичок улыбнулся по-детски И, очнувшись вдруг от угара, Ты на коврик сел по-турецки. Мы нашли шерстяную тряпицу,— Для гитары его одеяльце, Да еще мои рукавицы, Чтоб не зябли старые пальцы… И ушел от нас «сорок пятый», Старичок — случайный прохожий, Спрятав носик в свой шарф мохнатый… Помнишь, как мы вздохнули в прихожей? 1932 ВОЛШЕБНИК * «Я сейчас, дядя Саша, — хотите? — Превращу вас в кота… Вы рукав своей куртки ловите Вместо хвоста, И тихонько урчите,— Потому что вы кот, И, зажмурив глазки, лижите Свой пушистый живот… Я поставлю вам на пол блюдце С молоком,— Надо, дядя, вот так изогнуться И лакать языком. А потом я возьму вас в охапку, Вы завьетесь в клубок, как удав,— Оботру я усы вам тряпкой, И вы скажете: „Мяв!“ А кота, настоящего Пышку, Превращу я — хотите? — в вас. Пусть, уткнувшись мордою в книжку, Просидит целый час… Пусть походит по комнатам вяло, Ткнется рыльцем в стекло И, присев к столу, из бокала Вынет лапкой стило… Сам себе язык он покажет, Покачается, как пароход,— А потом он кляксу размажет, Папироску в угол швырнет И, ко мне повернувшись, скажет: „Не бурчи, бегемот!..“» Но в ответ на мальчишкины бредни Проворчал я: «Постой!.. Я и сам колдун не последний,— Погоди, золотой! За такое твое поведенье Наступлю я тебе на мозоль: Вот сейчас рассержусь — и в мгновенье Превращу тебя в моль… Над бокалом завьешься ты мошкой — Перелет, пируэт,— Вмиг тебя я прихлопну ладошкой, И, ау, — тебя нет! Кот лениво слижет с ладони Бледно-желтую пыль И раскинет живот на балконе, Вскинув хвост, как ковыль…» Ты надулся: «Какой вы несносный! Я за это…» Ты топнул и встал: «Превращу я вас в дым папиросный…» Но, смеясь, я сказал: «Опоздал!» <1932> ДНЕВНИК ФОКСА МИККИ *
О ЗИНЕ, О ЕДЕ, О КОРОВЕ И Т. П Моя хозяйка Зина больше похожа на фокса, чем на девочку: визжит, прыгает, ловит руками мяч (ртом она не умеет) и грызет сахар, совсем как собачонка. Все думаю — нет ли у нее хвостика? Ходит она всегда в своих девочкиных попонках; а в ванную комнату меня не пускает, — уж я бы подсмотрел. Вчера она расхвасталась: видишь, Микки, сколько у меня тетрадок. Арифметика — диктовка — сочинения… А вот ты, цуцик несчастный, ни говорить, ни читать, ни писать не умеешь. Гав! Я умею думать, — и это самое главное. Что лучше: думающий фокс или говорящий попугай? Ага! Читать я немножко умею: детские книжки с самыми крупными буквами. Писать… Смейтесь, смейтесь (терпеть не могу, когда люди смеются)! — писать я тоже научился. Правда, пальцы на лапах у меня не загибаются, я ведь не человек и не обезьяна. Но я беру карандаш в рот, наступаю лапой на тетрадку, чтобы она не ерзала, — и пишу. Сначала буквы были похожи на раздавленных дождевых червяков. Но фоксы гораздо прилежнее девочек. Теперь я пишу не хуже Зины. Вот только не умею точить карандашей. Когда мой иступится, я бегу тихонько в кабинет и тащу со стола отточенные людьми огрызочки. |
