Посреди брюшка темнела трещинка. Когда Игорь невзначай тронул ее пальцем, цикада очнулась и пищалка-трещинка вдруг затрещала… «Так вот она чем трещит!» — подумал изумленный мальчик. Но цикада опять застыла, как большая, толстая муха, начиненная марципаном. Он не знал, как надо обращаться с цикадой, когда она в обмороке. Положил ее на ладонь, лапами кверху, принес в свой лесной домик и бережно опустил на стол. Дать ей понюхать одеколону или влить ей в рот каплю красного вина? Попробовал поставить ее на лапки, — сваливалась набок.

Но она была жива, — концы крыльев, лапки и усики чуть-чуть дрожали.

Мальчик, который собирал козявок и уверял, что цикада «вроде саранчи», конечно, сейчас же сунул бы ее в «морилку», уморил эфиром, наткнул на булавку, приклеил сверху латинский паспорт и готово…

Игорь поступил не так. Положил бедную цикаду на свое любимое голубое блюдце и стал осторожно обмахивать ее страничкой из Майн Рида. Это помогло. Через минуту… две… раздался знакомый треск и цикада сквозь распахнутую дверь полетела на свою сосну.

Вечером, когда солнце садится за один холм, а из-за другого медленно вылезает бледная любопытная луна, когда осы мирно прилетают к зеленому рукомойнику пить, а внизу вдоль дороги пылит и гулко позванивает бубенцами козье стадо, вечером цикады смолкают. Нельзя же трещать и днем и ночью. Надо уступить место другим.

По склонам среди курчавых виноградников, под сухими пыльными кустами маргариток и колючей ежевикой разливается вдоль всей долины переливчатый тихий звон. Это поют сверчки. Луна подымается выше, звон громче, согласнее и полнее…

Цикады спят. Видят ли они сны и что видят во сне, неизвестно. А ученого мальчика, который уверял, что цикада «вроде саранчи», лучше об этом и не спрашивать… Засмеется и скажет: «Странный ты какой, право… Разве насекомые видят сны? Этак, по-твоему, они и разговаривать во сне могут?»

Кто знает, кто знает?..

XI. ЧЕРНЫЙ КОТЕНОК ^*

Дядя Вася пришел с племянником к знакомому рыбаку-французу. Родня у рыбака по всей долине жила, даже сторож маяка на далеком острове против залива был женат на его троюродной сестре. Поэтому рыбак все местные дела лучше нотариуса знал. Пришел дядя Вася поговорить-посоветоваться: где какие фермы в аренду сдаются. А после разговора остались у радушного рыбака ужинать.

У шуршащих тростников перед старым домом уютно горела в стеклянном колпаке свеча. Люди курили, перекидывались словами и ели. За колченогим столом не всем хватило места. Поэтому мальчики, Игорь и Мишка, сидели на траве и тарелки держали в руках. Очень иногда приятно поужинать вот так, по-птичьи… И почему-то, когда сидишь отдельно, всегда перепадает побольше, — и дыню дают, хоть маленькую, но цельную.

Вдруг мальчики сорвались с места и бросились стремглав к горе.

— Ай, яй! Кролик…

— Держи!.. Да держи же! Тоже, охотник называется… Ногой на хвост, на хвост ногой наступи!

Но какая же это охота? Кролик оказался черным котенком и не только не убегал от людей, но примчался галопом с горы прямо на мальчиков и, проскользнув в вечерней мгле среди суетливых детских ног, бросился за угол дома к Мишкиной тарелке… Жадно сунул в тарелку лапы и нос и торопливо, хлюпая, как пожарный насос, стал лакать… уксусную подливку из-под томатов. Очень уж, стало быть, хотелось ему есть!

Дядя Вася подошел, взял его за шиворот, оттащил от тарелки и подсунул ему в черепке макарон.

— Ешь, чучело! Нечего в чужой уксус нос макать…

Когда он, ощупав у котенка живот, убедился, что больше в него макарон не влезет, и взял черного обжору под мышку, Игорь спросил:

— Мы его возьмем с собой, да?

— Возьмем.

— И будем воспитывать?

— Постараемся. До свиданья, друзья мои. Час поздний. Как бы нам с котенком мимо нашего холма не пройти… Ночь сегодня безлунная.

И пошел со своим неведомо откуда прибежавшим квартирантом в гору. Игорю не доверял: притиснет его мальчик понежней, чем надо, — и готово. Вылетит котенок в черную тьму как пробка из шампанской бутылки… Нес его на руках, осторожно прижимал к куртке, ощупью продирался среди черных колючих кустов, а взбудораженный зверек тыкал по куртке носом и попискивал:

«Пик-пик… Куда ты меня несешь? Я хочу спать, а ты меня трясешь. Где твой дом? Что это за манера уходить от светлой свечки и людей на гору в лесной мрак… Пик-пик! Как страшно мяучет ветер…»

Потом он затих. Сунул голову под ладонь, подполз по руке повыше к плечу и вдруг заурчал-запел, заиграл на кошачьей гармонии. Значит, успокоился, поверил, что человек его принесет куда надо и все будет хорошо.

Утром Игорь его рассмотрел, как следует. Не всем быть красавцами, ничего не поделаешь… Но если котенок, как, впрочем, и человек, — симпатичный, больше ничего и не требуется. Длинненький и тощий, с оттопыренными ушками и тоненьким прямым хвостом, новый жилец, однако, смотрел на Божий мир такими чудесными, детскими глазками, голубыми, как цвет цикория, что на все остальное не стоило и внимания обращать.

Мишка, прибежавший с утра в гости, а вернее — проведать котенка, так сразу и решил:

— Некрасивый, но симпатичный! Вы его теперь совсем усыновите?

— Да.

— И отправите с Игорем в Париж?

— Зачем же вольную зверюшку в Париж!.. Он там одного дома от другого не отличит. Оставлю его здесь у старой крестьянки, что у ручья живет. У нее мышей много, пусть своим кошачьим ремеслом хлеб зарабатывает.

— Вы уже с ней переговорили?

— Переговорил. У нее один кот есть, да совсем инвалид… В очаг за жареной рыбой сунулся и весь обгорел. Значит, наш котенок попадет на самую настоящую штатную должность.

Игорь сморщил нос.

— Ты его, дядя Вася, лучше на срок отдай. Когда у тебя будет ферма, он тебе очень пригодится…

А тот, о судьбе которого так заботливо беседовали, носился взад-вперед по сосновым корням и показывал свои фокусы. С разбега вспрыгивал на шершавую сосну и, растопырив лапки, всползал до первого сучка, — а потом сидел на нем и хныкал:

— Мяу! Очень страшно… Снимите меня, пожалуйста.

На земле он быстро приходил в себя. Полз на животе, выслеживая стрекозу, словно тигр за буйволом… Прыгал вверх, промахивался и начинал яростно щелкать зубами… А хвост вправо-влево, как змея, на которую наступили.

Потом по обычаю всех котят в мире вдруг начинал беситься. Спинка — горбом, боком-боком поскакал вдоль кустов, перевернулся через голову, подпрыгнул, фыркнул. Мальчики за ним, он от мальчиков — и пошла возня.

Наконец попал он в их лапы, а в лапы мальчиков только попадись…

— Какой симпатичный! Коташечка…

И давай его тискать, мять, дуть ему в морду, переворачивать, сажать себе на голову… Черный котенок взмолился:

«Мяу! Отними меня у них, пожалуйста! Ты большой, ты меня взял, что ж ты сидишь и смеешься… От-ни-ми! А не то я разорву их в клочки…»

— Будет, дети, будет, — остановил их дядя Вася. — Вы ему живот продавите. Ну-ка я вас помну немножко… Приятно? Вот и ему так же приятно.

Котенка поставили наземь, и он обиженно заковылял под виноградную лозу к старому мешку из-под цемента, на котором он любил днем спать.

— Почему он так смешно отряхает лапки? Накололся он на что-нибудь, что ли?

— Совсем не накололся. Хвоя примятая к земле, об нее не наколешься. Это у него к пяткам сосновая смола прилипла, а к смоле хвоинки, а сверху — новая смола… Уж он языком чистит-чистит, да смолу слюной не смоешь. И усы у него в смоле, и брови. Я даже чуть-чуть подстриг. Вот завтра будем в городе, купим в аптеке скипидару, лапы ему отмоем.

Ночью начиналось сражение. Дядя Вася укладывал котенка в ногах, чтобы он Игорю спать не мешал. Выбирал уютное местечко, подстилал свой теплый жилет, словом, заботился о нем, как не всякая кошка о своем котенке заботится. Ведь он был маленький, и у него не было родителей… И что же вы думаете? Каждую ночь та же история…