ВОРОБЬИ * Серый домик в Медоне. За окошком — бугор. Скучно маленькой Тоне,— Дождик, тучки, забор. Вниз прошли человечки Торопливым шажком. Мама гладит у печки И шуршит утюжком. Плеск дождя так несносен,— Плик да плик, — третий час… Для чего эта осень? Что ей нужно у нас? Даже мама не знает. Спросишь, — буркнет: «Отстань!» На балконе вздыхает Чуть живая герань. Кукла спит на буфете,— Ножки задраны… Срам! Воробьишки, как дети, Закружились вдоль рам… Тоня носик прижала К ледяному стеклу: Ай! Лазурь засияла, Улыбнулась сквозь мглу. «На балкончике, братцы, Хлебных крошек не счесть!» Но сначала — подраться, А потом и поесть. Все, должно быть, мальчишки: Ишь как дерзко пищат… Ткнут друг дружку под мышку И отскочат назад. Два столкнулись с разгона, Прямо в плошку торчком, Покатились с балкона И взлетели волчком… Самый толстый — трусишка, Распушил свой живот, Подобрался, как мышка, И клюет, и клюет… Очень весело Тоне: Небо все голубей,— Если б прыгнул в ладони К ней толстяк-воробей! Подышала бы в спинку, Почесала б меж крыл, Он бы пискнул, как свинка, И глаза закатил. А она б ему спела О медонской весне, Как трава зеленела В голубой тишине… Мама гладит сорочку. «Что ты шепчешь, юла?» Но сконфуженно дочка Гладит ножку стола… <1930> «Мы играем в пароход…» * Мы играем в пароход… Полный ход! Гришка Бондарев — машина, Потому что он мужчина… Он залез под папин стол И топочет гулко в пол Каблуками — И обеими руками Уголь сам в себя сует… Полный ход! Я, конечно, капитан. На столе мой валкий мостик. Сто чертей, какой туман… Дядя Костик! Что же ты за рулевой? Эх, раззява!.. Встань к камину головой И держи на тучу вправо. Вестовой, тащи сюда Бочку с ромом и сигару. Ух, как треплет! Ерунда. Машинист, прибавь-ка пару… Что?! Взорвемся? Не беда. Саша, — старший брат, — труба, Потому что он высокий. Он гудит, надувши щеки, Так, что пот бежит со лба: «Гу! Дорогу! Берегись!» Искры ввысь, Дым, как черная акула… Ух, качнуло! Вдалеке утес, как мел. Над кормою вьется птица… Саша! Сашка! Что ж ты сел?! Ведь труба же не садится. А в каюте у стола Пассажирка — леди Даша, Тетя наша,— На кушетку прилегла. Небеса краснее меди… Ропщут волны, хлещут в люк. О миледи, Не ломайте бледных рук! Я клянусь своею трубкой, Громом, молнией, совой, Пароходной нашей рубкой И верблюжьей головой,— Что сегодня в Гонолулу Довезу вас к жениху… Эй вы, черти, там вверху! Привяжите пушку к стулу. Буря крепнет… Нос торчком… Волны — белые медведи… Вестовой, снеси-ка леди Валерьяну с коньячком. 1931 С ПРИЯТЕЛЕМ * Мой приятель, мальчик Вова, Ходит-бродит у дверей… «Что вы пишете?» — «Балладу». «Так кончайте ж поскорей!» Кончил. Тиснул промокашкой. Перевел блаженно дух… Вова в дверь. Стал лихо в позу,— Не мальчишка, а петух. Я сижу спокойно в кресле, А взбесившийся боксер Лупит в бок меня и в локоть,— Сбросил книжку на ковер… Только мне ничуть не больно. «Бей сильнее, пустяки! Отчего ж ты, милый, дуешь На свои же кулаки?» И обиженный мальчишка Сел, как клецка, на кровать. «Потому что надо драться, А не локти подставлять». Драться? Что ж… Сдвигаю брови, Как свирепый Голиаф… Поперек схватил мальчишку, Размахнулся — и на шкаф. Посиди… Остынь немножко, Полижи, дружок, карниз. Через пять минут он сдался: Попросился кротко вниз. «Прочитайте мне балладу…» «Что ж в жару стихи читать… Лучше сбегай ты на кухню,— Будем пьянствовать опять». Вовка тащит воду, сахар, Выжималку и лимон. За окном платан смеется, Кошка вышла на балкон. «За твое здоровье, кошка!» Вовка фыркает в кулак И лукаво морщит носик: «Дядя Саша, вы чудак…» 1931 |
