Она уже собралась уходить, когда он быстро проговорил.

— Я был бы чрезвычайно признателен, если бы вы могли задержаться. Мне важно не чье-нибудь, а именно ваше мнение относительно картины.

Она внимательно посмотрела на него в неярком свете столовой, и он в то же мгновение понял, что влюблен — как никогда в жизни. Она так близко…

Корделия сказала:

— На этом пейзаже изображено озеро Бриенц в Швейцарии. Мне трудно судить о мастерстве художника.

— По-моему, это прекрасно. Ему удалось выявить глубину озера.

— Это окрестности Маттерхорна? — в свою очередь поинтересовалась она.

— Не думаю. Больше похоже на Юнгфрау.

— Этот пейзаж нравится мне больше всех, — призналась Корделия. — Наверное, потому, что акварель. Большинство картин, написанных маслом, кажутся мне слишком мрачными.

— Вам случалось бывать в Швейцарии, миссис Фергюсон?

— Нет — как вы и сами могли догадаться.

— А я однажды был. Только не в этих местах. Но, может быть, вы бывали в Париже, любовались картинами в Лувре?

— Нет.

Он смутился.

— У меня… были основания спрашивать.

— О?

— Да. Вы, без сомнения, считаете меня назойливым, — к своей досаде следующую фразу он, чуть ли не заикаясь, выдавил из себя: — Всему виной ваше белое платье. Оно напомнило мне одну виденную там картину. Если вас заключить в раму, я мог бы поклясться, что вы похищены из Лувра.

Корделия пришла в замешательство. Она привыкла к восхищенным взглядам незнакомых мужчин, но подобные комплименты были для нее внове. С минуту она не знала, что ответить.

— Ваш друг еще не приехал? Как вы думаете, он не опоздает?

— Уверен в этом. Я настоятельно просил его не задерживаться позднее девяти часов.

— Мой свекор с нетерпением ждал сегодняшнего вечера.

— Я, должно быть, — быстро проговорил Стивен, — позволил себе неслыханную дерзость. Вас, несомненно, оскорбило такое сравнение. Живая красота, подобная вашей… э… перед ней меркнет любое, даже совершенное, произведение искусства. Умоляю, скажите, что вы меня прощаете!

Она медленным шагом направилась к открытой двери в гостиную, за которой маячила огромная тень Фредерика Фергюсона. В этот момент у парадной двери раздался звонок.

— Наверное, это ваш знакомый.

Им оставалось пробыть наедине не более одной-двух секунд. Стивен твердо вознамерился заставить ее дать ответ. Он догнал Корделию и двумя пальцами робко дотронулся до ее руки.

— Надеюсь, вы будете так великодушны простить меня?

Она посмотрела ему прямо в лицо.

— Разумеется, мистер Кроссли. Мне нечего прощать. Спасибо за вашу доброту.

Мимо них к парадному входу протопал Холлоуз.

— Прошу всех соблюдать тишину и спокойствие, — обратился к присутствующим Густав Клодиус. — Вам совершенно не о чем волноваться. Здесь нет ничего из ряда вон выходящего, хотя я и не могу сказать, будто это уж совсем пустячное дело. Будьте добры сесть поудобнее и ждать.

Собравшиеся — все двенадцать человек — окружили резной столик в гостиной. Самого Клодиуса, в своем фальшивом пенсне похожего на бедного профессора из Сорбонны, привязали к креслу кожаными ремнями с пряжками. Он на этом настоял, зная, что хозяева дома — большие скептики. После нескольких вежливых протестов они уступили, и Стивен с доктором Берчем исполнили его просьбу.

Стивену повезло. Корделия должна была сидеть между мужем и мистером Слейни-Смитом, но последнему очень хотелось быть поближе к медиуму, и он попросил молодого человека поменяться местами. Это наполнило Стивена ликованием, а тут еще "мсье Густав", словно по наитию, велел всем крепко взяться за руки. Когда прохладная левая ладошка Корделии скользнула в его правую руку, Стивен понял, что ради одного этого стоило ввязываться в авантюру.

Два отъявленных скептика — Фредерик Фергюсон и Слейни-Смит — расположились по обе стороны от Клодиуса, но это его нисколько не обескуражило. Кипучая натура гасконца приняла вызов. Он ни за что не стал бы надувать вдов и сирот, но это был совсем другой случай. Сейчас он имел дело с двумя малосимпатичными ему английскими типами. Один — Фредерик Фергюсон — удачливый бизнесмен, толстокожий денежный мешок, презирающий мюзик-холл, Вагнера, любовь и иностранцев. Другому, мистеру Слейни-Смиту, жилистому интеллектуалу, впору было бы поучить бедного француза, но он производил впечатление человека, которому самому еще учиться и учиться.

После того как прикрутили газовые лампы, в гостиной остались гореть лишь четыре свечи, прихваченные Клодиусом.

— Постарайтесь понять одну вещь, — предупредил он. — Я ничего не могу гарантировать. Когда в атмосфере сталкиваются несколько недружественных воль, результат, как правило, непредсказуем.

— Не считайте их недружественными, — запротестовал мистер Фергюсон, смахивая с сюртука пылинку.

— С вами-то все в порядке, — возразил Клодиус. — И все же я явственно ощущаю чье-то противодействие. Больше сказать не могу.

Слейни-Смит сухо кашлянул.

— Что касается меня, то я обещаю непредвзято отнестись к любому духу, которого вам будет угодно вызвать. Я был бы только рад встретиться с кем-либо из дорогих усопших и узнать, что из себя представляет рай. Мне весьма любопытно, что случилось с двумя моими тетушками — играют ли они на арфе или на трубе. Вечно они отмачивали что-нибудь этакое.

Мистер Фергюсон нахмурился, и в комнате стало тихо. Кольцо, однако, оказалось прерванным: не хватало рук самого медиума. Он заявил, что это в порядке вещей, и, попросив всех сосредоточиться, склонил лысую голову, как для молитвы. В тишине слышалось только пыхтение мистера Фергюсона.

Ждать пришлось недолго. Тетя Тиш начала было клевать носом, но у нее вдруг заныла любимая мозоль и задергалась нога.

"Старик Фергюсон, — подумал Клодиус, — настоящий лев: с великолепной седой шевелюрой, крупными чертами бледного лица и отчетливой складкой на переносице. За пределами своего дома он слывет богатым, набожным человеком с незапятнанной репутацией. Прекрасная ширма для фарисея!

Зато невестка! Настоящая роза, погребенная в этом угрюмом доме, среди мрачных людей без воображения… Берегись, Клодиус!"

Наконец в напряженной тишине явственно послышался слабый звук. Сначала все подумали, что им показалось, но звук повторился — на этот раз гораздо отчетливее, так что от него стало трудно отмахнуться. Словно маленький звоночек, похожий на волшебный колокольчик — настойчивый, отдаленный и в то же время как будто находящийся здесь, в комнате. Стивен взглянул на Клодиуса — тот не шевелился. Хорошее начало! Не знай он правду, мог бы и сам поддаться суеверию.

Колокольчик все звонил. Слейни-Смит отчаянно вертел головой, пытаясь установить направление звука. Но источник оставался скрытым.

Клодиус поднял голову и приоткрыл глаза, так что сверкнули белки.

— Здесь есть кто-нибудь?

Звон прекратился. Воцарилась мертвая тишина.

— Есть здесь кто-нибудь? — повторил медиум.

Раздался быстрый, легкий стук по столу. Стивен заметил, как молодая женщина рядом с ним вздрогнула.

Мистер Слейни-Смит пристально посмотрел на тщедушного иностранца, а затем перевел взгляд под стол, откуда, как ему показалось, шел незнакомый стук.

— Кто-то морочит нам голову, — заявил он.

Все дружно запротестовали.

— Ш-ш-ш! — произнес Клодиус. — Один раз — да, и два — нет. Вы настроены дружелюбно?

Один стук.

— Вы существуете в природе?

Один стук.

— Что все это значит? — запротестовал мистер Фергюсон.

Медиум не удостоил его ответом. Снова зазвонил невидимый колокольчик.

— Будете ли вы так добры отвечать на наши вопросы? — громко осведомился Клодиус.

Два стука.

— Что-нибудь не так?

Один.

— Слишком много народу?

Два стука.

— Может быть, слишком светло?

Один стук.

— Ну, в таком случае…

Сидевший напротив Стивена доктор Берч потянулся рукой к одной свече, но Клодиус остановил его возгласом: