— Но что все-таки случилось?

— Ах, мистер Фергюсон. В прошлую субботу он, как обычно, отправился в мюзик-холл "Виктория" и вдруг увидел на сцене того самого француза под другим именем — он показывал фокусы!

"Боже!" — подумала Корделия.

— После представления мистер Слейни-Смит подошел к нему…

Мистер Фергюсон перебил ее:

— Сегодня же напишу Кроссли…

— Что толку, — возразила миссис Слейни-Смит. — В том-то и дело, что это была его идея.

— Как? Значит, ваш муж поехал в Лондон…

— Чтобы увидеться с мистером Кроссли. Должно быть, он еще надеялся… Бог знает, на что.

"На то, что это недоразумение, — подумала Корделия. — А Стивен оказался далеко…"

— И он нашел его. Мистер Кроссли только что возвратился из-за границы. Он во всем признался. Он хотел подшутить, вывести спиритов на чистую воду… И это ему удалось.

Бедная женщина поникла головой, так что можно было разглядеть редкий пробор.

— Сейчас будем пить чай. Моя приятельница миссис Эпплтон позаботилась… Сама не понимаю, почему я так спокойна после всего, что случилось. Помнится, больше двух лет назад к нам в дом приходила какая-то женщина с незапоминающейся внешностью. Судя по тому, что она говорила и какие вопросы задавала, можно было подумать, что она знала Чарльза ребенком. Я и рассказала ей все, что знала, и непреднамеренно скрыла это от мистера Слейни-Смита, потому что он всегда гневался при упоминании о Чарльзе.

— Ну хорошо, — сказал Роберт, — пусть этот человек признался — разве это означало, что и другие…

— Именно это я ему и сказала, а он ответил: "Все они мошенники, и вся жизнь — сплошной обман. Мы впитываем в себя ложь с молоком матери", — прошу прощения, это его точные слова. "Вся жизнь — сказал он, — сплошное жульничество. Позор. Наглое надругательство." Я не могу вспомнить все, что он говорил, а некоторые слова просто не смею повторить. "Человечество — гнойник на теле Земли. Все эти микробы пожирают друг друга. Есть только одна возможность выразить протест, только один выход."

— Не сомневаюсь, вы сделали все, что было в ваших силах.

— Да, мистер Фергюсон. Но это было выше моих сил, за пределами моего ума. Могла ли я надеяться его переубедить? Если бы рядом были вы, может, все сложилось бы по-другому. Все, что я могла, это говорить о себе и о детях. Я взывала к его чувствам: мол, справедливо ли с его стороны покинуть нас всех, десять человек, практически без средств к существованию одних в этом жестоком мире? Что станется с Алексом, Бернардом, Сюзи и Джеймсом? Но он ответил: "Может быть, из них выйдут свободные люди — а мне так и не удалось. Есть только один способ выжить — за счет других. Иначе тебя раздавят. Таков закон джунглей, ничего иного не дано". Я возразила: "А твоя работа? Кто доведет ее до конца?" Он расхохотался мне в лицо: "Какой смысл сражаться против Бога, если Он не существует?" — миссис Слейни-Смит подняла глаза и окинула собравшихся напряженным взглядом, полным страдания. — Это был единственный раз, когда мне показалось, что он не в своем уме. Когда мне не удалось понять его…

— Холлоуз, камин в моем кабинете давно погас.

— Прошу прощения, сэр.

— А новые слуги опоздали к вечерней молитве.

— Прошу прощения, сэр, я прослежу, чтобы это не повторилось.

— Все в доме распустились. Не хватает твердой руки…

"Так вот как суждено было закончиться нашей сказке, нашей красивой истории!.. Да полно, красивой ли? Теперь она приобрела уродливые черты, ее омрачили тревоги, страхи… Пожалуй, эта любовь с самого начала была обречена: из-за его легкомыслия и моей трусости. Три-четыре вечера вместе, да тот вальс, когда мы плыли на волнах грез и мне открылись мои истинные чувства; да прогулка по берегу реки туманным ноябрьским днем…"

— Нет, спасибо, — отрывисто молвил Брук. — Мне не хочется.

— Ты ничего не ешь, мой мальчик, в этом-то вся беда. Ты слишком разборчив.

— Ем, сколько могу.

Брук был мрачен. Он поругался с отцом — что случалось в последнее время довольно часто. Добрая воля, владевшая всеми во время рождения Яна, исчерпала себя.

Тете Тиш не удалось выспаться во время тихого часа, и она клевала носом за столом. Один только Прайди был доволен жизнью. С послеобеденной почтой пришло приглашение — первое такого рода — набросать аннотацию к программе ближайшего концерта. Среди номеров значилась симфоническая поэма Листа "Битва гуннов".

"Никто ни о чем не догадывается, — думала Корделия. — Мне не к кому обратиться за утешением и советом. Не с кем поделиться моими чувствами, обменяться мнениями по поводу утренних событий. Будь я католичкой, могла бы прибегнуть к исповеди. Что сказал бы священник о моем решении? Но не в этом дело, совсем не в этом…"

Мистер Фергюсон обратился к сыну.

— Корделия говорила тебе, что заезжал Стивен Кроссли?

Внезапно выведенный из транса, Брук вздрогнул.

— Нет. Это из-за несчастья с мистером Слейни-Смитом?

— Можно только гадать. Корделия отказалась принять его.

"А что я могла поделать, — думала она, — когда Ян цеплялся за мои юбки? Что я могла поделать?"

— Странно, что он попросил доложить о себе именно Корделии. Наверное, не предполагал, что кто-то из нас окажется дома, и рассчитывал на ее сочувствие.

— В таком случае, — сказал Брук, — его ждало разочарование. Корделия никогда не питала к нему симпатии. Откровенно говоря, мне было бы интересно послушать, что он скажет.

— Мне тоже, — буркнул его отец. — И сказать, что я думаю о его поступке, — он недовольно запыхтел. — Но Корделия меня опередила.

Брук бросил на жену удивленный взгляд.

— Он спросил меня, — она изо всех сил старалась говорить спокойно, — а мне не хотелось его видеть.

Мистер Фергюсон повернулся к невестке.

— Кажется, к вам здесь всегда было хорошее отношение. Я рассчитывал на взаимную симпатию. Вы же проявили такое своеволие в присутствии слуг. — Он поднялся из-за стола. — Брук, зайди после ужина ко мне в кабинет.

"…Я сказала Бетти: меня нет дома. Вот и все. Если бы у меня хватило смелости принять его сторону! Выйти ему навстречу…" Общественное мнение — страшная сила, а относительно истории с мистером Слейни-Смитом нет и не может быть двух мнений. Но она старалась судить беспристрастно, руководствуясь внутренним чутьем. В конце концов, это не касалось их отношений. Глупая шутка, обернувшаяся трагедией. Нужно забыть об этом. Но он приехал, когда дома был мистер Фергюсон…

В своем последнем письме он сообщал, что заедет повидаться с ней сразу по возвращении из Америки, и сдержал слово. А она прогнала его прочь, даже не захотела встретиться лицом к лицу, не выслушала его объяснения. Больше она его не увидит.

— Когда он заезжал? — поинтересовался Брук.

Корделия уставилась в тарелку.

— Около одиннадцати. Я была с Яном в детской. Твой отец заходил поговорить о новой швейной машине.

— Какой марки?

— "Уилер и Уилсон".

— Хотел бы я знать, что привело его сюда. Должно быть, до него дошли слухи. Это была скверная шутка. Но все равно. Я бы с удовольствием послушал, как им это удалось. И свечи… Чистая работа! Почему ты его отослала?

— Мне было нечего ему сказать.

— Все равно не стоило так обижать папу.

Дядя Прайди положил карандаш и взялся за вилку.

— Я думаю начать вот так: "В последнем издании симфонической поэмы мистера Листа, которую я, откровенно говоря, не нахожу ни поэмой по духу, ни симфонией по форме, тонкий ценитель музыки услышит, начиная с девятого такта, отчетливую поступь князя Бисмарка по Вильгельмштрассе. Далее следует длинный, бурный пассаж — начало битвы гуннов, которой многие из нас ныне неумеренно гордятся…"Как вы думаете, это напечатают?

— Тебя попросили написать аннотацию, а не критику, — заметил Брук. — Кроме того, это не имеет отношения к современной истории.