— Нет, — Стивен внимательно выслушал рассказ Берча. — А я-то считал его выжившим из ума. Должно быть, это действительно вклад в современную науку. — Они еще немного потолковали о Прайди. Затем Стивен спросил: — А другой старикан — Слейни-Смит? Говорят, он покончил жизнь самоубийством?

— Да. После того злополучного сеанса в доме Фергюсонов он пристрастился к спиритизму.

— Я знаю. Судя по тому, что я слышал, все так и рвутся накинуть мне петлю на шею — как будто это я толкнул его под поезд?

Берч усмехнулся и почесал спаниеля за ухом.

— Ну, не до такой степени.

— Мне очень жаль, — сказал Стивен. — Действительно очень жаль. Но, говоря по совести, это же абсурд — уподобляться иудейскому пророку. Да если бы мы рассчитывали последствия наших слов и поступков до третьего колена, нам всем следовало бы уйти в монастырь и отказаться от всякой деятельности — и пусть мир катится в тартарары. Вы же умный человек, Берч.

— Я вас понимаю.

— Красиво — и очень глупо. Просто уму непостижимо. Прежде всего, я никогда не мог понять дружбы между Фергюсоном и Слейни-Смитом. Должно быть, старик убит горем?

— Не будем преувеличивать.

— Интересно, приходит ли ему в голову, что Слейни-Смит тоже причинил в жизни немало зла, читая лекции, направленные против религии, кощунствуя и пропагандируя свои однобокие доктрины? Скольким людям он привил атеистические взгляды, а может быть, и довел до самоубийства, если ему попался кто-то слабый, нуждавшийся в одном единственном толчке в пропасть.

— Полагаю, — возразил Берч, — трудно судить человека за то, что он открыто провозглашает свои верования или их отсутствие, — разумеется, если он искренен?

— Вы знаете, он приезжал ко мне. Я как раз только что возвратился из Штатов. Сначала я не заметил в нем ничего необычного. Когда он сообщил, что видел на эстраде Клодиуса, я понял, что игра окончена, и тотчас признался. Он же не верил в сверхъестественное — я ожидал, что он посмеется вместе со мной. Это же всего-навсего фокус, шутка! А если говорить об искренности — как он мог все два года продолжать читать лекции по атеизму, если уверовал в спиритизм? По-вашему, это говорит об искренности?

— Это говорит о тяжелейшем внутреннем конфликте, — возразил Роберт. — Доказательством послужило его самоубийство.

— Оно послужило доказательством отсутствия чувства юмора, — парировал Стивен. — Господи! Да если все начнут сигать под поезд при первом же разочаровании в своих философских взглядах — что будет с миром?

— Я его не оправдываю, а просто говорю, что все не так просто.

— О да! Они в первый же вечер показались мне такими напыщенными… кажется, вас тогда не было. Так и хотелось преподать им небольшой урок!

— И вы решили проучить их.

— Да. Более или менее.

В комнате воцарилось молчание. Оба собеседника почувствовали раздражение. Наконец Стивен спросил, пытаясь сменить тон на более дружелюбный:

— Как поживает миссис Фергюсон?

— Спасибо, хорошо.

— Брук здоров? Излечился от пневмонии?

— Вполне.

— Чем она занимается?

— Миссис Фергюсон? Должно быть, обычными делами.

— Не очень-то подходящий дом для такой женщины — вам не кажется? И вечно больной муж.

— Фергюсоны — мои добрые друзья.

Стивен нетерпеливо пыхнул сигарой.

— Я не собираюсь испытывать вашу лояльность. Просто я всегда питал слабость к миссис Фергюсон. Мне казалось, что она заслуживает более интересной жизни.

— Ну, они часто устраивают концерты. Старик весьма гостеприимен. И потом, она заботится о ребенке.

— Ребенке? — встрепенулся Стивен. — Клянусь всеми святыми, я не знал. Ничего об этом не слышал. — На его лице появилось горькое выражение. — Совсем ничего.

Они немного помолчали, потом в глазах Стивена что-то блеснуло.

— Сколько ему?

Роберт внимательно посмотрел на своего гостя и наклонился к спаниелю.

— Яну? Э… скоро два года.

Собака поднялась на все четыре лапы, встряхнулась и снова улеглась у ног хозяина.

— В таком случае, — медленно произнес Стивен, — конечно… Да, ей, разумеется, есть чем заняться. Я не представлял, что у Корделии ребенок. Она очень изменилась?

— Я бы не сказал.

— И, разумеется… Брук очень доволен собой? Как же — еще один Брук… еще одна тень старика Фергюсона!

— Не думаю, что такая особа, как миссис Фергюсон, позволит воспитать своего сына вопреки собственным принципам.

Стивен долгим взглядом посмотрел на врача.

— Думаете, она живет своим умом?

— Да.

— Может быть, вы и правы.

Они несколько минут поболтали на общие темы. Но интерес гостя явно иссяк. Он задавал вопросы, но вряд ли слушал ответы. Наконец он докурил сигару и раздраженно швырнул окурок в камин.

— Что ж, не буду больше отнимать у вас время. Должно быть, ваша жена недовольна…

— Я не женат.

Их взгляды встретились.

— Правда? Как странно.

— Почему?

— Сам не знаю. Просто подумалось, — Стивен встал.

— А вы? — спросил Роберт.

— Я — нет. Уже нет. Несколько месяцев назад я получил развод.

— Вам не повезло.

— Да… Странно все обернулось. Смешная штука жизнь, Берч!

— Вы надолго в Манчестер?

— Нет. Завтра или послезавтра уезжаю.

— И куда?

— Какое-то время поживу в Лондоне. А потом, может быть, вернусь в Штаты. Хорошая страна. Я еще не решил.

На прощанье Стивен спросил:

— Доктор, вы циник?

— Не знаю. Не думаю. Просто стараюсь видеть вещи такими, как они есть.

— Я тоже когда-то. Но как смотреть на вещи, если их нет?

Роберт помедлил с ответом.

— Не знаю. Может быть, понемногу привыкнете. Я врач, а не философ.

— Мне почему-то казалось, что вы должны знать. Ни у кого нет ответа на этот вопрос. Интересно, Слейни-Смит получил ответ?

Они с минуту помолчали. Шуршали, опадая, листья.

— В любом случае, — произнес Стивен, натягивая перчатки, — я не собираюсь следовать его примеру. По крайней мере сейчас.

Стоя на верхней ступеньке крыльца, Роберт Берч провожал Стивена взглядом, пока тот не скрылся из виду. Потом вернулся в дом и закурил трубку.

Он сам не знал, почему изменил возраст сына Корделии. Это был импульс, рожденный чудовищным подозрением, внезапно возникшим в его мозгу. Подозрением, которое исчезло, прежде чем он успел его сформулировать. Однако он чувствовал, что, если не принять меры, оно может вернуться.

Три маленькие девочки в передничках, с разноцветными ленточками в волосах, так старательно выводили слова непритязательной песенки, словно от этого зависела их жизнь. Своими тонкими голосками они тщательно выговаривали каждое слово, не всегда попадая в такт мелодии. Кругом стояли и сидели еще одиннадцать детишек, приглашенных к Фергюсонам на Рождество, — в накрахмаленных жабо и с довольными личиками после вкусного угощения. Чуть поодаль, смущенные и немного не в своей тарелке, толпились взрослые: Эсси, миссис Блейк, тетя Тиш, миссис Торп, миссис Трэнт, миссис Слейни-Смит (спустя пятнадцать месяцев так и не снявшая траура) и жена викария миссис Шрайк в юбке с желтой отделкой и с "Манчестер Гардиан" в руках.

Корделия носилась взад-вперед, оживляя ход вечера, больше похожая на старшую сестру Вирджинии, чем на мать Яна. Эсси, бывшую всего на два года старше нее, замужество и материнство превратило в солидную матрону. Корделия же, несмотря на все пережитое, почти не изменилась. Вот уже пять лет она твердой рукой управляла домом, во много раз большим, чем у Эсси; весь последний год успешно руководила — в отсутствие мистера Фергюсона — красильнями (это вызвало удивление у ее родных и толки в городе), однако, когда это не требовалось, из властной вновь становилась, к удовольствию своей матери, такой же ласковой, непосредственной девушкой, которую несколько лет назад каким-то образом угораздило войти в эту богатую, всеми уважаемую семью.