— Осторожно, вы нарушите магический круг!

Кто-то ахнул. Одна свеча сама собой задымилась и погасла. Все с благоговейным вниманием смотрели на нее.

Через несколько секунд то же произошло со второй свечой. В наступившем полумраке все уставились на оставшиеся две свечи. Одна вдруг ярко вспыхнула и тотчас погасла.

— Оставьте нам хоть немного света! — попросил Клодиус.

Четвертая, последняя свеча как раз начала гаснуть, но неожиданно снова разгорелась. Она была похожа на крошечный глазок во тьме, которая обступила круглый стол, нависла над присутствующими.

Стивен почувствовал, как в его руке слабо зашевелилась, точно пытаясь ослабить пожатие, рука Корделии. Он выпустил ее, но через несколько секунд вновь завладел нежной ручкой. При этом он устремил на прекрасную соседку взор, но она, не отрываясь, смотрела на последнюю свечу, чье отражение зажгло в ее глазах золотые искры.

Когда Стивен пришел в себя, чудесный колокольчик уже умолк. Он услышал, как Клодиус задает духу вопрос:

— Кого вы имеете в виду — вот этого джентльмена слева от меня, мистера Фергюсона?

Один стук.

— Минуточку! Думаю, я мог бы описать вас, хотя и вижу очень смутно. Вы — высокий пожилой джентльмен в очках с золотой оправой и окладистой белой бородой. У вас в бутоньерке роза, а вместо воротничка шелковый шейный платок. Верно?

Один стук.

"Еще бы, — подумал Стивен, — не зря же я откопал фотографию в книге о торговле тканями."

— Мистер Фергюсон, вам знаком этот человек? — спросил Клодиус.

— Возможно, — процедил тот.

— Ой, да это же папочка! — раздался тонкий взволнованный голосок с другого конца стола. — Папочка, как ты? Я — твоя маленькая Летиция!

— Тихо! — рявкнул Прайди. — Веди себя прилично, Тиш! Никому не интересен твой детский лепет.

— Но это же папочка, Том! Милый папочка! Он так давно ушел от нас!

— У вас есть для них какое-нибудь сообщение? — спросил Клодиус, вновь обращаясь к духу.

Один стук.

Внезапно Клодиус задергался на своем сиденье.

— Держите меня! — заверещал он. — Держите кресло, иначе я вознесусь!

И они, эти скептики, схватились за ручки кресла, а он яростно извивался, словно борясь с неведомой силой, насколько позволяли кожаные ремни. Впоследствии мистер Фергюсон признался, что кто-то невидимый вырывал из рук кресло. Потом все стихло.

— Отлично, — сказал Клодиус. — Значит, я так и передам. Так вот, этот старый джентльмен говорит своим детям: "Честность — залог процветания". И еще он велит позаботиться о цветах на берегу реки, там, где теперь построены красильни, — не погубить их все.

Собравшиеся застыли от изумления.

— Ой, — пискнула тетя Тиш. — Он всегда это говорил! Ах, он снова покинул нас, я чувствую! Папочка, милый папочка!

Дядя Прайди что-то буркнул. Фредерик Фергюсон не издал ни звука, словно показывая, что его голыми руками не возьмешь.

Однако Клодиус еще не закончил. Он был артистом до мозга костей, то есть обладал безошибочным чувством меры и не собирался ни переигрывать, ни оставлять неиспользованные возможности. Слейни-Смит несколько раз втянул в себя воздух. Вскоре и другие почувствовали слабый запах ладана. Внезапно погасла единственная свеча. Воцарился кромешный мрак.

— Прошу прощения, — сказал Клодиус. — Они не любят света… Да… Хорошо. Как скажете… Здесь еще двое. Один — молодой человек, он держит в руках деревянную фигурку… да, это распятие. И свеча. Он весь мокрый и дрожит от холода. Кто-нибудь знает этого человека?

Ответа не последовало.

— Боюсь, что мне нечем дополнить описание. Молодому человеку лет двадцать пять, на нем черный плащ. Он промок и продрог… Кто-нибудь узнал его?

Снова молчание.

— Он просит передать следующее: "Прочитайте Евангелие, глава девять, четвертый стих". Все.

— Ой, — запищала тетя Тиш. — Кажется, это…

— Нельзя ли зажечь свет? — дрожащим голосом попросила миссис Торп. — До меня кто-то дотронулся.

— Со мной было то же самое — с минуту назад, — подтвердила мисс Гриффин. — Вот опять…

— Рядом с ним, — как ни в чем не бывало продолжал Клодиус, — молодая женщина. Я смутно различаю ее черты. У нее черные волосы, расчесанные на прямой пробор, и тонкий прямой нос. Она долго была больна…

— Пожалуй, на сегодня достаточно, — перебил мистер Фергюсон. — В общем, мсье Густав…

— Молчите, умоляю вас! — задыхаясь, проговорил тот. — Вы спугнете молодую женщину. Она силится сказать что-то важное. Прошу соблюдать тишину!

Это просто поразительно, как на всех подействовал его приказ. Собравшимися овладела паника — безо всякой причины.

— До сих пор все шло как по маслу, — констатировал Клодиус. — Единственное, что пока не удалось, это материализация. Но при таком большом собрании ее очень трудно осуществить, потому что вы то и дело нарушаете тишину.

— Нельзя слишком многого требовать от новичков, — сказал Слейни-Смит.

Брук поддержал отца:

— Я полагаю, на сегодня достаточно. Все это очень похоже на розыгрыш. Пойду, скажу, чтобы принесли следующую перемену блюд.

Однако строгому блюстителю этикета, каковым являлся мистер Фергюсон, вмешательство сына пришлось не по душе.

— Боюсь, мистер Густав составит о нас неверное впечатление. И мистер Кроссли.

Брук угрюмо опустился в кресло. У него бешено колотилось сердце. Впрочем, он надеялся, что отец не позволит этой шутке зайти слишком далеко.

— Позднее, мсье Густав, вы нам все объясните, — обратился к Клодиусу хозяин дома.

Тот выдержал довольно долгую паузу и снова заговорил:

— Разница в восемь лет, но это бы еще ничего, если бы он был таким, как я думала. Но у него не было возможности повзрослеть. Жить своим умом…

По мере того как Клодиус говорил, его голос постепенно слабел и под конец перешел в невнятный шепот, однако затем снова начал крепнуть.

— Все с самого начала пошло вкривь и вкось. Мы ежедневно ссорились.

— Онвиноват, он! — все услышали, как Клодиус снова с кем-то борется. — Тихо! — произнес он уже своим обычным голосом. — Сейчас что-то будет.

Одна из женщин ахнула. В темноте, в двух-трех футах от того места, где сидел Клодиус, появилось слабое сияние. Постепенно оно обрело круглую форму, качнулось и сдвинулось на один-два дюйма в сторону. Потом вдруг послышался резкий звук, как будто кто-то ударил по клавишам. Брук отшвырнул свое кресло и вскочил на ноги. Было слышно, что он направляется к камину. Светящийся круг исчез. Клодиус хватал ртом воздух.

— Не надо было этого делать, — захныкала тетя Тиш. — Это глупая, очень глупая игра.

Брук зажег лампу и опустился в одно из набитых конским волосом кресел. Стало светлее. Все заворочались, начали оглядываться и щурить глаза. Им было страшно. Клодиус опустил голову на грудь и, казалось, находился в трансе. Стивен неохотно отпустил влажную ладошку Корделии, встал, подошел к Клодиусу и расстегнул ремни. Понемногу француз пришел в чувство и встряхнул головой, словно отгонял от себя непрошеные образы.

Все ноты с фортепьяно были сброшены на пол.

Люди избегали смотреть друг другу в глаза. Мисс Гриффин была очень бледна и как будто на грани обморока. Сохранивший самообладание доктор Берч дал ей нюхательную соль.

Едва Стивен отпустил руку Корделии, она встала и подошла к мужу.

— С тобой все в порядке, Брук?

— Да, конечно. Зажги остальные лампы, хорошо, дорогая?

Она сделала движение, но Стивен ее опередил.

Корделия поблагодарила. Клодиусу помогли подняться.

— Ничего не понимаю, — бормотал он. — Просто ума не приложу. Связь вдруг оборвалась — ни с того, ни с сего. С вами ничего не случилось?

Присутствующие стали наперебой уверять, что нет. Тем временем мистер Фергюсон велел принести еду. Все прекрасно поняли, что означало последнее видение Клодиуса, и преисполнились сочувствия к Бруку. Лучше всего замять это дело. Все, что сейчас требуется, — легкая застольная беседа об ирландских бунтах, "Дамском литературном обществе" или о плохой погоде. Что же касается спиритизма, то он хорош, пока ограничивается безобидным постукиванием…