— Я не знаю, — ответил Антоний, вновь покрываясь холодным потом. Он судорожно искал что-нибудь оправдательное и наконец выпалил: — Я имею в виду, что не посещал заседаний сената. У меня, как у твоего заместителя, была куча дел.

— Если ты спас Саллюстия, то почему он сейчас не с тобой?

— Он в очень плохом состоянии. Я привез его в паланкине. Ему пробили голову. Но он не парализован, и у него не удар. Армейские хирурги говорят, что он поправится.

— Антоний, почему ты допустил это? Я жду объяснений.

Рыжевато-коричневые глаза расширились.

— Я не виноват, Цезарь! Ветераны вернулись в Италию такие недовольные, что любые увещевания только подливали масла в огонь. Они смертельно оскорблены, что всю работу в Анатолии ты поручил бывшим республиканцам, и их возмущает тот факт, что при демобилизации выделят землю и им.

— А теперь скажи мне, что сделают десятый с двенадцатым, когда придут в Рим?

Антоний тут же ответил:

— Поэтому я и поспешил сюда, Цезарь! Они настроены убивать. Я думаю, ты должен уехать из города, чтобы обезопасить себя.

Изрезанное морщинами, но все еще не стареющее лицо окаменело.

— Ты отлично знаешь, Антоний, что в такой ситуации я никуда не уеду. Это меня они хотят убить?

— Они убьют тебя, если найдут, — сказал Антоний.

— Ты в этом уверен? Ты не преувеличиваешь?

— Нет, клянусь!

Цезарь осушил бокал и поднялся.

— Ступай домой и переоденься, Антоний. Надень тогу. Я через час соберу сенат. В храме Юпитера Статора, на Велии. Будь добр, приди.

Он прошел к двери, высунул голову и позвал:

— Фаберий! — Потом взглянул на Антония. — Что ты застыл там, как кретин? Я ведь сказал, заседание через час.

«Не так уж плохо», — думал Антоний, выходя на Священную дорогу, где его ожидали друзья.

— Ну? — нетерпеливо спросил Луций Геллий Попликола.

— Он собирает сенат через час, хотя не знаю зачем.

— Как он все воспринял? — спросил Луций Варий Котила.

— Плохие новости делают его Тарпейской скалой, и я не знаю, как он их воспринял, — нетерпеливо ответил Антоний. — Пошли ко мне, в мой старый дом, я должен поискать тогу. Он хочет, чтобы я тоже присутствовал.

Лица у его спутников вытянулись. Ни Попликола, ни Котила сенаторами не являлись, хотя по рождению имели на это право. Но Попликола однажды пытался убить своего отца, цензора, а Котила был сыном ссыльного. Когда Антоний возвратился в Италию, они связали все свои чаяния с его восходящей звездой, надеясь на взлет, если Цезаря вдруг не станет.

— Он уедет из Рима? — спросил Котила.

— Он? Уедет? Да никогда! Успокойся, Котила. Легионы принадлежат теперь мне, и через два дня старик будет мертв. Солдаты разорвут его на куски. В Риме наступит хаос, и я, как заместитель диктатора, займу диктаторский пост. — Он остановился, пораженный. — Не могу понять, почему мы не провернули все это раньше?

— Как мы могли, когда его не было? — сказал Попликола и нахмурился. — Одно меня теперь беспокоит…

— Что? — испугался Котила.

— У него больше жизней, чем у кошки.

Настроение у Антония улучшилось. Чем дольше он думал о разговоре с Цезарем, тем больше убеждался, что все сделал правильно.

— Даже кошки когда-нибудь умирают, — самодовольно заявил он. — Ему пятьдесят три. Пора как-никак.

— Мне доставит огромное удовольствие объявить вне закона этого жирного слизняка Филиппа! — вскричал Попликола.

Антоний разыграл возмущение.

— Луций, он же твой сводный брат!

— Он вычеркнул нашу мать из нашей жизни! За это мало и казни.

Сенаторов в храме Юпитера Статора собралось очень мало. «Вот что еще надо сделать, — подумал Цезарь. — Пополнить сенат». Двадцать четыре ликтора застыли у стен. Он поискал глазами великого говоруна Цицерона. Тщетно. Хотя тот был в Риме и его тоже оповестили о срочном собрании. Нет, как же можно войти в сенат Цезаря?! Это капитуляция. Этому не бывать.

Курульное кресло из слоновой кости, подобающее диктатору, стояло между курульными креслами консулов на временном возвышении. Поскольку народ сжег курию Гостилия, устроив Клодию погребальный костер, олигархический орган правления Рима вынужден был искать пристанища то здесь, то там. А такими пристанищами для заседаний могли служить только действующие храмы, в большинстве своем не способные вместить много народу. Но храм Юпитера Статора легко вобрал в себя около шестидесяти почтенных отцов.

Марк Антоний пришел в тоге с пурпурной каймой. Худшей нельзя и представить: помятая, в пятнах. «Неужели Антоний не способен управиться даже с прислугой?» — раздраженно спрашивал себя Цезарь.

Как только он вошел, Антоний поспешил к нему.

— Где должен сидеть заместитель диктатора?

— Ты похож на Помпея Магна в его первое консульство, — ледяным тоном осадил его Цезарь. — Пусть кто-нибудь напишет для тебя памятку. Ты уже шесть лет сенатор.

— Да, но фактически очень редко бываю на заседаниях. Приходил регулярно, только когда был плебейским трибуном, да и то лишь три рыночных интервала.

— Поставь свой стул в первый ряд, Антоний, чтобы я мог видеть тебя, а ты — меня.

— Зачем тебе консулы?

— Скоро узнаешь.

Молитвы сказаны, знаки прочитаны. Цезарь выждал, когда все усядутся.

— Два дня назад вступили в должность консулы Квинт Фуфий Кален и Публий Ватиний, — начал он. — Это очень хорошо, что теперь Рим находится под опекой старших магистратов — двух консулов и восьми преторов. Суды смогут функционировать, равно как и собрания. — Тон его изменился, стал спокойнее, прозаичнее. — Я собрал вас, почтенные отцы, чтобы сообщить, что два мятежных легиона, десятый и двенадцатый, в данный момент приближаются к Риму и — по свидетельству моего заместителя — они настроены убивать.

Никто не шевельнулся, никто не промолвил ни слова, хотя от напряжения, казалось, завибрировал воздух.

— Настроены убивать. И очевидно, начнут с меня. В свете этого я хочу уменьшить мое значение в римской жизни. Если диктатора убьют его собственные солдаты, наша страна может впасть в хаос. Наш любимый Рим снова наполнят бывшие гладиаторы и другие уличные хулиганы. Деловые операции сократятся. Общественные работы, так необходимые для всеобщей занятости и подрядного строительства, приостановятся, особенно те, за которые я плачу из своего кошелька. Не будет ни игр, ни фестивалей. Юпитер Наилучший Величайший продемонстрирует свое неудовольствие, громом разрушив свой храм. А Вулкан устроит землетрясение. Юнона Спасительница изольет свой гнев на наших еще не рожденных детей. Казна в один миг опустеет. Отец Тибр выйдет из берегов и зальет нечистотами улицы Рима. Ибо убийство диктатора — это катастрофическое событие. Ка-та-стро-фи-че-ское. Это надо понять.

Все сидели с открытыми ртами.

— Но, — продолжал Цезарь тихо, — убийство частного лица — это не катастрофа. Поэтому, почтенные члены старейшего и священного органа римской власти, я слагаю с себя imperium maius и оставляю диктаторский пост. У Рима теперь есть два законно избранных консула, с которых была взята традиционная клятва, и ни один авгур, ни один жрец не нашли в этой акции никаких упущений. Я с радостью передаю им бразды правления.

Он повернулся к своим ликторам, стоявшим у закрытых дверей, и поклонился.

— Фабий, Корнелий и все остальные, я благодарю вас от всего сердца за заботу о диктаторе Рима и уверяю, что, если меня когда-нибудь вновь изберут на государственный пост, я вновь прибегну к вашим услугам.

Он прошел между стульями и передал Фабию веско позвякивающий кошель.

— Небольшая премия, Фабий. Разделите между собой в обычных пропорциях. А теперь возвращайтесь в коллегию ликторов.

Фабий кивнул с невозмутимым лицом и открыл двери. Двадцать четыре ликтора один за другим покинули храм.

Тишина стояла такая, что, когда вдруг на балке завозилась какая-то птица, все подскочили.

— По пути сюда, — сказал Цезарь, — я получил lex curiata на освобождение себя от диктаторских полномочий.