— Очень даже возможно, — ответил Меценат. — Мы будем действовать через Тиберия Каннутия, а когда срок его пребывания в плебейских трибунах закончится, приобретем пару новых. И еще, Цезарь, ты должен войти в контакт с новыми консулами, ведь вскоре они вступят в должность. Гиртий и Панса — не люди Антония. Как только тот потеряет свои полномочия, они станут смелее. Сенат поддержал их назначение и отнял Македонию у Гая Антония. Все складывается очень удачно.

— Прекрасно. — Октавиан улыбнулся улыбкой Цезаря. — Посмотрим, что нам принесет новый год. Со мной удача Цезаря, и я не собираюсь сдаваться. Единственное направление, по которому я пойду дальше, — это вверх, вверх и вверх.

Когда Брут в конце секстилия приехал в Афины, он наконец встретил то одобрение, которого ожидал, за убийство Цезаря. Греки очень хорошо относились к тираноубийству, и они тоже считали, что Цезарь — тиран. А Брут его уничтожил. К своему немалому удивлению, он увидел, что уже заказаны надлежащие статуи его и Кассия для установления на агоре, рядом со статуями Аристогитона и Гармодия, греческих тираноубийц.

С ним были философы. Стратон из Эпира, Статилл и латинский академик Публий Волумний, который мало писал, но много ел. Все четверо с энтузиазмом и удовольствием влились в интеллектуальную жизнь Афин, проводили время в возвышающих разум беседах, сидя у ног таких идолов философии, как Теомнест и Кратипп.

Все это очень озадачивало Афины. Тираноубийца, а ведет себя как обыкновенный римлянин с претензиями на духовность, ходит в театры, библиотеки, на какие-то лекции. Ведь все думали, что Брут приехал поднять Восток против Рима. А вместо этого — ничего!

Через месяц в Афины приехал Кассий, и приятели перебрались в более просторный дом. Из огромного состояния Брута в Риме и Италии едва ли что-то осталось. Он все привез с собой на Восток, а Скаптий выказал себя управляющим не хуже Матиния и очень рьяно стремился доказать это патрону. Таким образом, денег было много, и три философа жили великолепно. Для Статилла, измученного стилем жизни Катона, это был рай.

— Сначала ты должен посмотреть на наши статуи на агоре, — оживленно сказал Брут, почти выталкивая Кассия из дома. — Я поражен! Такая замечательная работа, Кассий! Я выгляжу словно бог! Нет-нет, я не страдаю манией Цезаря, но могу сказать тебе, что хорошая греческая статуя намного превосходит все, что могут сделать в мастерских Велабра.

Когда Кассий увидел статуи, он расхохотался и не успокоился до тех пор, пока от них не ушел. Обе статуи были естественного размера и абсолютно без одеяний. Долговязый, с покатыми плечами, неатлетический Брут выглядел как боксер Праксителя с сильно развитой мускулатурой, внушительным пенисом и пухлой, длинной мошонкой. Неудивительно, что он в восторге! Что же касается статуи самого Кассия, возможно, он и одарен столь же щедро, как изображен, но стоять вот так, возбуждая своим голым задом гомиков, просто смешно… ужасно, ужасно смешно. Брут очень обиделся и отправился домой, не проронив ни слова.

Всего один день, проведенный с Брутом, сказал Кассию, что его шурин идиллически счастлив жить жизнью богатого римлянина в культурной столице мира, в то время как самому Кассию очень хотелось к чему-то стремиться и добиваться каких-то более важных вещей. Идею подала Сервилия, сообщив ему, что Сирия видит в нем своего губернатора. Что ж, он поедет туда.

— Если ты не растерял здравомыслия, — сказал он Бруту, — поезжай в Македонию губернатором. И постарайся прибыть прежде, чем Антоний выведет оттуда все войска. Удержишь оставшиеся легионы — будешь в безопасности. Напиши Квинту Гортензию в Фессалонику, спроси, как там и что.

Но прежде чем Брут на это решился, Гортензий написал ему сам. По его мнению, Марк Брут может приехать на македонское губернаторство. Антоний и Долабелла не настоящие консулы, они просто бандиты. По настоянию Кассия Брут ответил Гортензию «да». Да, он приедет в Фессалонику, прихватив с собой пару молодых и способных людей, которые станут его легатами. Это сын Цицерона Марк, младший сына Бибула Луций и кое-кто еще.

За один рыночный интервал Кассий успел нанять корабль и по Эгейскому морю от острова к острову доплыл до провинции Азия, оставив терзающегося в сомнениях Брута. Тот все выбирал между Македонией и Афинами. С одной стороны его призывал гражданский долг, с другой — манила привольная и спокойная жизнь. Второе было уже под рукой, поэтому он не спешил на север, особенно после того, как услышал, что Долабелла скорым маршем идет через Македонию в Сирию.

И конечно, до отъезда следовало написать письма. То, что Сервилия и Порция вместе, его очень беспокоило. Он написал Сервилии и предупредил ее, что с этого времени с ним будет трудно сноситься, но, так или иначе, Скаптий будет время от времени к ней приезжать. С письмом к Порции было труднее. В конце концов он попросил жену попытаться поладить со свекровью и уверил, что любит ее и скучает по ней.

Таким образом, Брут прибыл в столицу Македонии Фессалонику только в конце ноября. Гортензий радостно встретил его, пообещал, что провинция тоже радостно его встретит.

Но Брут все находил отговорки. Правильно ли будет занять место Гортензия до нового года? В новый год полномочия Гортензия закончатся, но если Брут сменит его преждевременно, сенат может решить послать армию против узурпатора. Четыре отборных легиона Антония убыли за море, но два, сказал Гортензий, кажется, все еще остаются в Диррахии. Хорошо, но Брут по-прежнему мешкал, и пятый отборный легион тоже убыл.

Единственной интересной новостью из Рима был поход Октавиана на Рим, что сильно озадачило Брута. Кто же он, этот очень молодой человек? Как он надеется справиться с таким хряком, как Марк Антоний? Неужели все Цезари сделаны из одного теста? Наконец он решил, что Октавиан — ничто и к новому году его уже не будет.

Ничего не знавший Публий Ватиний, губернатор Иллирии, сидел в Салоне с двумя легионами и ждал приказа Марка Антония занимать земли вдоль реки Данубий. В самом конце ноября он получил от него письмо с повелением идти на юг и помочь Гаю Антонию укрепиться в Западной Македонии. Не зная о растущей непопулярности старшего консула Рима, Ватиний сделал, как ему велели. Никто не сказал ему, что Брут намерен отнять Македонию, а Кассий едет в Сирию, чтобы отобрать ее у Долабеллы.

Итак, Ватиний пошел на юг и в конце декабря занял Диррахий. Продвигался он медленно. Зима была ранней, суровой и очень снежной. На месте он обнаружил, что все стоявшие там легионы ушли, кроме двух: одного отборного и одного — не очень. Но по крайней мере, Диррахий все равно оставался удобной базой. И Ватиний осел там в ожидании Гая Антония — законного губернатора Македонии, как он считал.

Брут все ждал известий из Рима. В середине декабря Скаптий привез новости. Октавиан ушел в Арретий, и назревала странная ситуация. Два легиона Антония встали на сторону Октавиана, но солдаты обеих сторон отказываются биться друг с другом: солдаты Октавиана — с солдатами Антония, а солдаты Антония — с солдатами Октавиана. Наследника Цезаря, сказал Скаптий, теперь почти все называют Цезарем, а он и вправду очень походит на Цезаря. Две попытки Антония объявить Октавиана hostis провалились. И Антоний ушел в Италийскую Галлию, чтобы окружить Мутину, где спрятался Децим Брут. Замечательно!

Что было важнее, он узнал, что сенат лишил его Крита, а Кассия — Киренаики. Их еще не объявили врагами народа, но Македонию отдали Гаю Антонию, а Ватинию приказано ему помочь.

По словам Сервилии и Ватии Исаврика, у Антония были грандиозные планы. Получив на пять лет imperium maius, он сокрушит Децима Брута, потом будет пять лет нависать над Италией с шестью лучшими римскими легионами, обеспечив свою безопасность кордонами с запада (Планк, Лепид, Поллион) и с востока (Ватиний, Гай Антоний). Он хотел править Римом, да, но понял, что наличие Октавиана оттягивает воплощение этого желания в жизнь по крайней мере лет на пять.