— Да, не найду, — с внезапной готовностью согласился Октавиан. — Считай меня помолвленным с Клавдией, если Ватия согласится.

— Не помолвленным, а женатым на ней, — твердо сказал Антоний. — Лепид проведет церемонию, как только мы вернемся в Рим.

— Как пожелаешь.

— Ты должен будешь снять с себя обязанности консула, — напомнил очень довольный Антоний.

— Да, разумеется, я сделаю это. Кого ты предлагаешь назначить суффектами до конца года?

— Гая Каррината старшим и Публия Вентидия младшим.

— Они — твои люди.

Проигнорировав это замечание, Антоний продолжил:

— Лепид пойдет на второй срок в следующем году, а Планк будет его младшим коллегой.

— Да, нам определенно надо иметь старшим консулом одного из нас на следующий год. А потом?

— Ватию делаем старшим, моего брата Луция младшим.

— Мне жаль, что Гая Антония уже нет.

Навернулись слезы. Антоний судорожно сглотнул.

— Я заставлю Брута заплатить за убийство моего брата! — гневно проговорил он.

В душе Октавиан думал, что Брут оказал всем большую услугу, избавив Рим от Гая Антония, этого жуткого олуха, но он принял сочувственный вид, а потом сменил тему.

— Ты подумал, как узаконить наше объединение? — спросил он.

— Через плебс, это обычное дело. На пять лет суперконсульские полномочия — imperium maius — даже в самом Риме. Вместе с правом назначать консулов. В пределах Италии мы все трое должны иметь равную власть и править вместе, но за пределами Италии, я думаю, наше влияние следует разделить в рамках провинций. Я возьму Италийскую Галлию и Дальнюю Галлию. Лепид может взять Нарбонскую Галлию и обе Испании, потому что я собираюсь просить Поллиона поехать легатом в мои провинции. Пусть на практике учится управлять.

— Тогда мне остаются, — мягко и даже с некоторой долей униженности сказал Октавиан, — обе Африки, Сицилия, Сардиния и Корсика. Э-э-э… зерноснабжение. Не очень хороший набор территорий из тех, о каких я слышал. Губернатор Африки Вет помаленьку воюет с губернатором Новой Африки, а Секст Помпей использовал отданный ему сенатом флот для того, чтобы забрать наши продуктовые транспорты задолго до того, как суд Педия осудил его.

— Недоволен тем, что тебе досталось, Октавиан? — спросил Антоний.

— Скажем так, Антоний. Я не буду жаловаться, если у меня будут полные и равные с вами права на командование, когда мы пойдем на восток — решать вопрос с Брутом и Кассием.

— Нет, на это я не согласен.

— А у тебя нет выбора, Антоний. Мои легионы ничего другого не примут, а ты не сможешь без них идти на восток.

Антоний вскочил с кресла и зашагал к воде, Лепид в испуге бросился следом.

— Успокойся, Антоний, — прошептал он ему. — Мы договариваемся на равных началах, по-твоему все быть не может. Он и так сделал большие уступки. И он прав в отношении своих легионов: они за тобой не пойдут.

Последовала длинная пауза. Антоний хмуро смотрел на воду, Лепид держал Антония за руку. Затем Антоний резко повернулся и возвратился на место.

— Ладно. У тебя будут равные с нами права в командовании, Октавиан.

— Хорошо. Значит, договорились, — доброжелательным тоном сказал Октавиан и протянул руку.

Из всех глоток на обоих берегах вырвался радостный крик. Триумвират стал реальностью.

На другой день лишь одна вещь вызвала несогласие между ними. Возник вопрос, в каком порядке триумвиры войдут в Рим.

— Вместе, — сказал Лепид.

— Нет, в три дня, — возразил Антоний. — Я войду первым, Октавиан — вторым, а ты, Лепид, войдешь третьим.

— Первым войду я, — твердо сказал Октавиан.

— Нет, я, — сказал Антоний.

— Я войду первым, Марк Антоний, потому что я — старший консул, и пока еще нет ни одного закона, дающего тебе или Марку Лепиду какие-нибудь права. Вы все еще враги народа. Даже если бы вы не были ими, каждый из вас, пересекши померий, лишился бы полномочий и сделался частным лицом. Это бесспорно. Я должен войти первым, чтобы аннулировать ваш статус изгоев.

Как бы ни выходил из себя Марк Антоний, у него не было выбора. Пришлось согласиться. Октавиан должен войти в Рим первым.

Большая часть Италийской Галлии представляла собой наносную плоскую равнину, рассекаемую рекой Пад и ее многочисленными притоками. Если дождей долго не было, местные фермеры имели возможность принудительно орошать земли, поэтому в регионе всегда хватало зерна, хранилища от него просто ломились. Самым поразительным было то, что эта житница, вплотную соседствовавшая с Италией, не могла обеспечить Италию ни бобовыми, ни пшеницей. Апеннинский горный хребет пересекал верх «сапога» с востока на запад и смыкался с прибрежными Альпами в Лигурии, образуя барьер, исключающий переправку зерна по суше. И по морю оттуда ничего нельзя было послать — мешали сильные ветры, всегда дующие с севера, относя корабли к югу. По этим причинам триумвиры решили оставить свои легионы в Италийской Галлии и отправиться в Рим в сопровождении только некоторых отборных когорт.

— Как бы там ни было, — сказал Октавиан Поллиону, с которым делил двуколку, — поскольку кормить Рим и Италию теперь выпало мне, я начну посылать обозы за пшеницей из западной части провинции через Дертону по берегу Тусканского моря. Этот маршрут вполне проходимый, просто никто не пробовал делать так.

Поллион с восхищением посмотрел на своего спутника, вдруг осознав, что с тех пор, как они ушли из Бононии, этот молодой человек не перестает размышлять. Его ум, решил Поллион, точен, эффективен и всегда занят. Прежде всего логистикой, а потом уже логикой, ибо его интересуют самые обыкновенные вещи. Если дать ему мешок бобов и попросить их пересчитать, он сделает это — и не ошибется в счете, будь там этих бобов хоть миллион. Неудивительно, что Антоний презирает его! Пока Антоний мечтает о воинской славе, чтобы стать Первым человеком в Риме, Октавиан прикидывает, как накормить людей. Пока Антоний сорит деньгами налево и направо, Октавиан ищет способы их сэкономить и получить результат, не переплатив. Октавиан не прожектер, он планирует все наперед. Поллион понадеялся, что ему удастся прожить достаточно долго, чтобы увидеть итоги трудов Октавиана.

И он стал втягивать спутника в разговоры, исподволь вынуждая его высказываться на разные темы, включая дальнейшую судьбу Рима.

— Какое твое самое большое желание, Октавиан? — как-то раз спросил он.

— Чтобы вся Римская империя жила в мире.

— И что бы ты сделал, чтобы достигнуть этого?

— Все, — просто ответил Октавиан. — Все, что угодно.

— Это похвальная цель, но вряд ли она достижима.

Серые глаза с искренним удивлением всмотрелись в янтарные.

— Почему?

— О, потому что война, вероятно, у римлян в крови. Войны и завоевания увеличивают доходы Рима — так думает большинство.

— Доходы Рима уже достаточны для его нужд. Война истощает казну.

— Римляне так не считают. Война набивает казну. Вспомни Цезаря и Помпея Магна, не говоря уже о Павле, Сципионах, Муммии, — с удовольствием перечислял Поллион.

— Те дни закончились, Поллион. Все сокровища мира растрачены Римом. Кроме единственных.

— Сокровищ парфян?

— Нет! — презрительно отмахнулся Октавиан. — Такую войну мог планировать только Цезарь: огромные расстояния и огромная армия, вынужденная годами перебиваться на солонине и фураже, окруженная со всех сторон врагом и неприступными землями. Я имею в виду сокровища Египта.

— И ты одобрил бы, если бы Рим забрал их?

— Я сам возьму их. Со временем, — уверенно сказал Октавиан. — Это осуществимая цель. По двум причинам.

— И каковы же они?

— Первая: римской армии не надо уходить далеко от Нашего моря. Вторая: помимо сокровищ, Египет выращивает зерно, которое будет нужно нашему растущему населению.

— Многие говорят, что этих сокровищ не существует.

— Они существуют, — сказал Октавиан. — Цезарь их видел. Он в Испании рассказал мне о них. Я знаю, где они находятся и как их достать. Риму они понадобятся, потому что война истощит его.