— Ты полагаешь, что тысячи миллионов нам хватит, чтобы пройтись по Италии? — спросил Брут.

— Я потом подсчитаю, когда буду точно знать, каковы наши силы, — сказал Гемицилл.

Несмотря на летнюю сушь, зимовка в Смирне протекала без затруднений. Снега не было, сильных ветров тоже, а широкая долина реки Герм дала возможность освободителям расположить свои лагеря цепью в шестьдесят миль длиной от ее начала до окончания. Вскоре каждый лагерь приобрел свою «тень», снабжавшую солдат вином, проститутками и всем прочим. Мелкие хуторяне несли в эти временные поселки овощи, уток, гусей, цыплят, яйца, сладости, выпечку, сиропы всех видов, съедобных улиток, водившихся в этом краю, даже жирных лягушек с болот. Все это с удовольствием покупалось. Хотя оптовым продавцам окружающих городков соседство с армией, имевшей свой провиант, не сулило больших барышей, мало понимавшие в коммерции, но предприимчивые селяне, доведенные поборами до крайней бедности, вдруг увидели признаки возвращения процветания.

Для Брута и Кассия, живших в резиденции губернатора близ гавани Смирны, главным преимуществом такой зимней дислокации войск была возможность без особых задержек получать вести из Рима. Так, они с удивлением узнали об образовании триумвирата и поняли, что Октавиан счел освободителей намного большей угрозой ему, чем та, что нес в себе Марк Антоний. Намерения триумвиров были ясны: Брута и Кассия следует уничтожить. Военные приготовления шли по всей Италии и Италийской Галлии, ни один из сорока с лишним легионов триумвиров не был распущен. Пролетел слух, что Лепид и Планк избраны консулами и останутся в Риме править, а Антоний с Октавианом решат проблему с освободителями. Назывался и месяц начала их кампании — май.

Но самой ужасной новостью было, что Цезарь официально объявлен богом и что культ божественного Юлия, как теперь стали его называть, будет распространен по всей Италии и Италийской Галлии, с храмами, жрецами, празднествами и т. п. Октавиан уже открыто называет себя его божественным сыном, и Марк Антоний не возражает. Один из триумвиров — сын бога, значит, дело их автоматически должно быть правым! Курс Антония настолько переменился, что он даже встал рядом с Октавианом, чтобы заставить сенат дать клятву поддерживать все законы и указы божественного Юлия, а на Римском Форуме, на месте сожжения тела Цезаря, решено было построить храм. Народ Рима выиграл борьбу за право боготворить своего кумира.

— Даже если мы побьем Антония и завоюем Рим, нам придется навсегда смириться с культом божественного Юлия, — с несчастным видом сказал Брут.

— Рим катится по наклонной, — хмуро ответил Кассий. — Вообрази, какой-то мужлан чуть было не изнасиловал девственную весталку!

Да, самые почитаемые жрицы Рима, отправляясь в город, теперь брали ликтора для охраны. За Корнелией Мерулой, которая шла навестить Фабию на Квиринал, погнались и стали приставать с нескромными предложениями. Но Кассий для усиления впечатления употребил более сильное определение, хотя Сервилия в письме ни о каком насилии не упоминала. Впрочем, как ни крути, а до сих пор на протяжении всей истории Рима белое платье весталки служило надежной защитой, они свободно ходили по городу, ничего не боясь.

— Это — веха, — печально сказал Брут. — Старые ценности и табу больше не уважают. Я даже не уверен, что хочу снова в Рим.

— Если брать в расчет планы Антония и Октавиана, ты там никогда не появишься, Брут. Я только знаю, что им придется здорово потрудиться, чтобы помешать моему появлению в Риме, — сказал Кассий.

С девятнадцатью легионами, пятью тысячами конников и семью сотнями кораблей под рукой Кассий стал вслух раздумывать, как получить шестьсот миллионов сестерциев от Родоса и от Ликии. Брут был рядом, но за несколько рыночных интервалов он научился не перечить приятелю. Кассий считал, что Бруту во Фракии повезло, и в вопросах, касающихся стратегических действий, все решительнее задвигал его на второй план.

— Я возьму Родос, — объявил он. — Это значит, война на воде, по крайней мере для начала. Ты войдешь в Ликию, это суша, хотя войска перебросим по морю. Я сомневаюсь, что в любом случае от лошадей будет польза, поэтому предлагаю оставить себе лишь тысячу конников, а остальных отправить в Галатию на весну и лето. — Он усмехнулся. — Их содержание стоит дорого. Пусть Деиотар тряхнет мошной.

— Он был очень щедр и помогал нам, — робко проговорил Брут.

— Значит, он может быть еще щедрей и полезней! — отрезал Кассий.

— А почему я не могу идти по суше? — спросил Брут.

— Думаю, можешь, но зачем тебе это?

— Потому что ни один римлянин не любит плавать.

— Хорошо, поступай как хочешь, но учти: ползти со скоростью черепахи я тебе не позволю. Там будут горы.

— Я это понимаю, — упорствовал Брут.

— Десять легионов и пятьсот лошадей для разведки.

— Зато без обоза. Обоз не нужен в горах. Мне нужны будут вьючные мулы, значит, марш продлится не долее шести рыночных интервалов. Интересно, хватит ли еды в Ксанфе, чтобы прокормить меня, когда я там появлюсь? Думаю, Ксанф должен стать моей первой целью, как ты считаешь?

Кассий был удивлен. Кто бы мог подумать, что Брут способен так дельно мыслить?

— Да, Ксанф, — согласился он. — Однако тебе ничто не мешает послать еду морем. Ты не будешь зависеть от Ксанфа, когда получишь ее.

— Хорошая мысль, — улыбнулся Брут. — А ты как поступишь?

— Как я сказал, за мной море. Мне понадобятся четыре легиона. Они поплывут на транспортах и вынесут качку, нравится им это или нет, — ответил Кассий.

В марте Брут отправился с десятью легионами и пятью сотнями кавалеристов по хорошей римской дороге на юг. Через долину реки Меандер до Керама он не торопясь шел вдоль берега. Маршрут предлагал ему обильный фураж, ибо в сельских зернохранилищах все еще оставалась пшеница прошлого небогатого урожая. А то, что фермеры будут голодными, — пусть. Но он все-таки прислушался к голосу разума и их просьбам, оставляя им толику зерна на новый посев. К сожалению, весенних дождей нет, говорили фермеры, это плохой знак. Поля придется орошать искусственно, таскать воду вручную из реки. Как мы сможем это делать, если ослабеем от голода?

— Ешьте яйца и птицу, — говорил фермерам Брут.

— Тогда не разрешай своим людям красть наших кур.

Сочтя это резонным, Брут запретил своим солдатам грабить фермерские курятники и воровать прочую живность. Легионеры вдруг обнаружили, что их командир более строг, чем кажется на вид.

Горы Солима — грозные горы. Восемь тысяч футов, все вверх начиная от самой воды. Это их неприступность не давала ни одному губернатору провинции Азия обложить данью Ликию, послать туда легатов с солдатами, ввести в силу указы. Уже давно этот край служил прибежищем для пиратов. Люди селились на берегах узких рек. Связь между поселениями осуществлялась по морю. Земля Сарпедона и Главка, воспетая в «Илиаде», начиналась за портовым городом Тельмесс, где кончалась хорошая римская дорога. И дальше не было даже козьей тропы.

Брут проложил свою собственную дорогу, попеременно посылая вперед группы солдат, которые с кирками, с лопатами рубили, копали и снова рубили. И снова копали до изнеможения, но копали опять, когда к ним приближались вооруженные розгами центурионы.

Было сухо, никаких оползней, никакой грязи, которая сильно замедлила бы продвижение вьючных животных. И никаких лагерей — это в прошлом. Каждую ночь люди укладывались прямо на каменную тропу шириной в десять футов, не обращая внимания ни на блестящую паутину мерцающих в небе звезд, ни на кружевные водопады горных речушек, ни на густо покрытые соснами кручи с глубокими расщелинами, ни на жемчужный туман, обволакивающий на рассвете темно-зеленые кроны деревьев. Они замечали только большие блестящие, черные как ночь осколки, летящие из-под кирок, да и то лишь потому, что принимали их за какие-то редкие драгоценные камни. Как только им сказали, что это ни на что не пригодное особого вида стекло, они прокляли и это стекло, и эту ужасную дорожно-строительную работу, а заодно и все, что связано с ней.