— Ты слышал его? — пропищал Деиотар Бруту. — Ты слышал его?! Царь-клиент не прав в любом случае, что бы он ни сделал! Я поражаюсь! Какое нахальство!
— Тихо, тихо, — принялся увещевать его Брут. — Это лишь способ получить деньги, чтобы заплатить за эту войну. Цезарь и вправду взял деньги из казны Рима, и теперь надо их возвратить.
Брут в упор, угрожающе посмотрел на царя Галатии, словно родитель на непослушного отпрыска.
— А ты, Деиотар, должен и мне вернуть деньги. Надеюсь, тебе это понятно.
— А ты, я надеюсь, понимаешь, Марк Брут, что когда Цезарь говорит десять процентов, значит, так и должно быть! — вскипел Деиотар. — Такую сумму я готов заплатить, если, конечно, сохраню свое царство, но ни сестерция больше. Ты хочешь, чтобы книги Матиния показали аудиторам Цезаря? И потом, как ты думаешь прижать своих должников сейчас, когда тебя не поддерживают легионы? Мир изменился, Марк Брут, и человек, который диктует нам всем свою волю, не любит ростовщиков, даже римских. Десять процентов, при условии что я сохраню царство! А это очень зависит теперь от того, как усердно ты будешь защищать мои интересы в Никомедии, после того как нам сдастся Фарнак!
При виде Зелы у Цезаря захватило дух. Мощный скалистый пласт возвышался посреди пятидесятимильного моря весенней изумрудно-зеленой пшеницы, окруженной со всех сторон сиреневыми горами, еще покрытыми шапками снега. Река Скилак рассекала равнину широкой голубовато-стальной полосой.
Лагерь киммерийцев располагался под этим пластом, а наверху обосновались Фарнак и гарем. Увидев римскую змею, перетекавшую через северный перевал, царь киммерийцев послал свою третью корону. Посол, повезший четвертую, возвратился с посланием Цезаря. Но убежденный в своей непобедимости Фарнак проигнорировал ультиматум. Он бестрепетно наблюдал, как легионы и кавалерия Цезаря возводят лагерь в какой-то миле от его людей.
На рассвете Фарнак атаковал всеми силами. Как и его отец и Тигран до него, он не мог поверить, что малочисленное войско, сколь бы хорошо оно ни было организовано, способно выстоять против стотысячной армии прекрасно вооруженных бойцов. Он дрался лучше, чем Помпей у Фарсала. Его воины продержались четыре часа, но потом дрогнули. Точно так же, как в свое время галльские белги, скифы дрались до последнего, считая невыносимым позором спасать после поражения свои жизни.
— Если все анатолийские враги Магна были такого калибра, — сказал Цезарь Кальвину, Пансе, Винициану и Кассию, — он не заслуживает, чтобы его называли Великим. Не велика заслуга их разгромить.
— Наверное, галлы — намного более великие воины, чем павшие здесь храбрецы, — сквозь зубы процедил Кассий.
— Прочти мои мемуары, — улыбнулся Цезарь. — Храбрость не главное. У галлов есть два качества, которых у нашего сегодняшнего противника нет. Во-первых, они учатся на своих ошибках. А во-вторых, обладают неистребимым чувством патриотизма, и я должен был приложить все усилия, чтобы направить это чувство в русло, полезное и для них, и для Рима. Но ты, Кассий, делал все хорошо и командовал своим легионом как настоящий vir militaris. Через несколько лет у меня будет много работы для тебя, когда я справлюсь с парфянами и верну Риму орлов. К тому времени ты уже отбудешь свой первый консульский срок, чтобы стать одним из моих старших легатов. Я так понимаю, что тебе нравится воевать и на суше, и на море.
Это должно было бы воодушевить Кассия, но он рассердился: «Этот человек говорит так, словно все это — его личная заслуга. А какую славу обретаю в этом я, его подчиненный?»
Великий человек ушел, чтобы осмотреть поле сражения и повелеть рыть огромные могилы для павших скифов. Сжечь их всех не представлялось возможным даже при обилии леса вокруг.
Сам Фарнак убежал, забрав с собой все армейские деньги и остальные сокровища. Ускакал в северном направлении, убив предварительно всех своих жен и наложниц. Когда Цезарю доложили об этом, он искренне опечалился. Не о потере денег, о нет.
Он отдал все трофеи своим легатам, трибунам, центурионам, легионам и кавалерии, отказавшись взять генеральскую долю. У него были короны — вполне достаточный куш. После оценки добычи и дележа каждый его рядовой стал богаче на десять тысяч сестерциев, а легатам, таким как Брут и Кассий, досталось по сто талантов. Вот сколько добра обнаружилось в лагере киммерийцев, а ведь что-то успел прихватить с собой и Фарнак. Нельзя сказать, что людям все выдали сразу. Выборная комиссия подсчитала общую стоимость тех трофеев, которые имело смысл придержать до триумфа. Для демонстрации, после которой каждый получит свое.
Через два дня армия вступила в Пергам, где ее встретили приветственными криками и цветами. Угроза развеялась, провинция Азия могла спать спокойно. Хотя прошло сорок два года, никто тут не забыл, как Митридат Великий, вторгшись на ее территорию, зарезал сто тысяч человек.
— Я пришлю сюда хорошего губернатора, как только вернусь в Рим, — сказал Цезарь Архелаю, сыну Митридата. — Он прибудет, зная, что делать, чтобы поставить провинцию на ноги. Римские сборщики налогов больше здесь не появятся. После пятилетнего моратория на любого рода поборы каждый район сам соберет все, что с него причитается, и привезет деньги в Рим. Но я позвал тебя не по этому поводу.
Цезарь подался вперед, положив на стол руки.
— Я снесусь с твоим отцом, пребывающим в Александрии, но и тебе стоит знать о моих планах. Я намерен перевести губернаторскую резиденцию из Пергама в Эфес. Пергам слишком уж на отшибе. Но я сделаю его обособленным царством с твоим отцом во главе. Не столь огромным, какое последний Аттал завещал Риму, но все же более обширным, чем оно есть сейчас. Я добавлю к Пергаму Западную Галатию — для выращивания зерна и для пастбищ. Мне порой кажется, что провинции нужны Риму, только чтобы плодить бюрократов. Слишком много затрат, слишком много посредников, слишком много бумажной возни. Всякий раз, когда мне приглянется какое-нибудь семейство, способное разумно править своими сородичами, я планирую создавать подобные государства-клиенты. Вы будете платить нам налоги и пошлины самостоятельно, Рим не станет вытряхивать их из вас.
Он прокашлялся.
— Но всему есть цена. И этому тоже. А именно: вы должны обещать мне в любой ситуации сохранять Пергам для Рима, то есть лелеять его, ограждать от врагов. Чтобы остаться не только личными клиентами Цезаря, но и личными клиентами наследников Цезаря. Исходя из этого, вам следует править весьма осмотрительно и способствовать процветанию всех своих подданных, а не только высших персон.
— Я всегда знал, что мой отец умный человек, — сказал Архелай, пораженный этим невероятным по щедрости даром, — но самое умное, что он когда-либо сделал, — это помог тебе. Мы… мы благодарны. Это самое малое, что я могу сейчас сказать!
— Я не ищу благодарности, — твердо произнес Цезарь. — Мне нужна верность, а это куда более ценная вещь.
Дальше к северу лежала Вифиния, государство на южном берегу Пропонтиды. Это огромное озеро было своеобразным предвестником могучего Эвксинского моря, наполнявшего его через фракийский пролив Босфор, на котором стоял древний греческий город Византии. Пропонтида, в свою очередь, несла свои воды в Эгейское море через пролив Геллеспонт, связывая таким образом широкие реки сарматских и скифских степей с Нашим морем.
Никомедия тоже нежилась на берегу Пропонтиды. В спокойных водах залива, как в зеркале, отражались покрытое облаками небо, деревья, горы, люди, животные. Что внизу, то и наверху. Как миниатюрный глобус, который рассматриваешь изнутри. Для Цезаря Никомедия была одним из мест, которые он любил больше всего, ибо оно полнилось согревающими душу воспоминаниями о восьмидесятилетнем старике, который носил завитой парик, гримировал лицо и держал армию женоподобных рабов, выполнявших все его прихоти. Нет, царь Никомед и Цезарь никогда не делили ложе. У них сложились намного лучшие отношения — они стали друзьями. А ведь была еще и крупная, шумная царица Орадалтис. В день приезда двадцатилетнего Цезаря ей в зад вцепилась ее же собачка, которую звали Сулла. А Нису, единственную дочь Никомеда и Орадалтис, украл Митридат Великий. Лукулл позже освободил ее и отослал обратно к матери. К тому времени старый царь уже умер, а Нисе стукнуло пятьдесят. Когда Рим сделал Вифинию своей провинцией, Цезарь обхитрил губернатора Юнка, переведя деньги Орадалтис в византийский банк. Он поселил ее в приличном доме в рыбацкой деревне на берегу Эвксинского моря. Там Орадалтис и Ниса зажили счастливо, они удили с пирса рыбешку и гуляли со своей новой собачкой, которую теперь звали Лукулл.
