— Это было… Я никогда раньше таким не занимался.

— Мне все равно.

— Как бы там ни было, послушай…

На этот раз она действительно посмотрела на него. Прямо ему в глаза. В ее взгляде было столько силы и злости, что лучше бы она этого не делала.

— Клейтон, когда я говорю «мне все равно», я имею в виду, что мне все равно. Меня абсолютно не касается, чем ты занимаешься в свободное время.

Клейтон нахмурился. Она злится, потому что видела его с другой женщиной? Может, дело в этом?

— Я просто подумал, что из-за того, что было накануне вечером, ты на меня…

Она рассмеялась, резко и издевательски.

— Что? Ты думал, что, после того как мы разок оказались вместе в постели, мы стали… Кем? Любовниками? И я тебя застукала за тем, что ты мне изменил? Это ты подумал?

— Ну да…

Снова смех, такой же неприятный, но еще более саркастический. Она покачала головой.

— Так ты думаешь, что все это только поэтому? Что, честно? Какой же ты высокомерный мерзавец!

— Но… почему тогда?

Она с жалостью посмотрела на него, как на ребенка, отстающего в развитии.

— Мог бы и сам догадаться! Потому, Клейтон, что тебя заметили в машине со свидетельницей, которая, как пишет в таких случаях бульварная пресса, осуществляла с тобой половой акт. И которая в это время находилась под наблюдением по расследуемому делу. Тебе самому такое поведение не кажется вопиющим непрофессионализмом? И, по меньшей мере, конфликтом интересов? Ты не думал, что за такие вещи можно нести уголовную ответственность? Не говоря уже о том, что карьера, на которую ты так рассчитываешь, может отправиться коту под хвост.

— Ну, в общем, да. Если подавать все в таком свете, то да.

— И что теперь?

— Я все понимаю. Знаешь, я просто подумал… Что ты злишься на меня из-за… ну, из-за нас.

Анни смотрела Клейтону в глаза. Она собиралась многое сказать ему, но остановила себя. Она только покачала головой и отошла от него.

— Я возвращаюсь в участок.

Клейтон выбросил окурок и пошел за ней.

— Я тоже.

Она на ходу повернула голову, по-прежнему не опуская рук, которыми крепко обхватила себя.

— Отвали, Клейтон. Оставь меня в покое.

Она подошла к входу первой. Он подбежал и положил ладонь на дверь, не давая открыть. Анни зло посмотрела на него.

— Пусти меня! Сейчас же!

— Что ты собираешься делать? В отношении того, что видела.

— Пусти!

Она с силой дернула за ручку двери. Но он продолжал держать.

— Прошу тебя, Анни, мне нужно знать. — Голос Клейтона стал жалобным, умоляющим. — Послушай, это было всего один раз. Я этого никогда раньше не делал и никогда не буду делать. Прошу тебя!

— Я не знаю… Я не знаю, что там произошло…

Она опять дернула дверь.

— Пожалуйста, Анни. Ты должна мне сказать… Ты расскажешь Филу?

— Я обязана.

— Да, я знаю. Но ты сделаешь это?

Она отпустила ручку и посмотрела на него. Вздохнула. Он видел, что она все еще злится. Но выражение ее лица немного смягчилось.

— Я не знаю. Я должна это сделать. Но я не знаю.

Он отпустил дверь. Она открыла ее и зашла внутрь. Клейтон оглянулся на парковку, где стоял его сияющий BMW. Вздохнул и покачал головой.

Как все запутано…

Он вошел вслед за Анни, и дверь за ним с шумом захлопнулась.

Марина сидела в столовой полицейского управления, глядя в свой блокнот и время от времени отхлебывая из чашки непонятный напиток. Были сделаны слабые попытки как-то оживить это место, сделать его более приветливым за счет веселенькой расцветки столов и стульев и оригинального, не казенного цвета стен. Но это ничего не изменило. Это была заправочная станция для государственных служащих, у которых очень мало времени.

Она сделала еще один глоток, пытаясь понять, чай это или кофе. Хотелось бы, чтобы все-таки кофе, потому что она заказывала именно его. Впрочем, это было не так уж важно. Она вздохнула, и авторучка опустилась к бумаге, готовая записывать. То, что сейчас произошло, свидетелем чего она была… Она посмотрела на чистую страницу. Ей хотелось, чтобы здесь появились какие-то слова. Но этого не происходило. Она не могла сообразить, что писать. Со вздохом она положила ручку на стол и отпила кофе.

Она оказалась права во всем. Бразертон не был убийцей. Фил пытался его расколоть, продолжал давить даже после того, как Марина поговорила с ним, сказав, что это не убийца. Он приводил улики, снова и снова, словно обвинительную мантру, убеждал Бразертона во всем признаться, кричал, чтобы тот сознавался, даже пытался упрашивать его. Но это ни к чему не привело. Абсолютно ни к чему. И не потому, что Бразертона было невозможно сломать, а потому что — и Марина знала это заранее — он был невиновен.

В конце концов Фил сдался и закончил допрос. После этого она его не видела. По той же причине, по которой не видела Фенвика, Анни и всех остальных. Как только Фил вышел из комнаты для допросов, они все вместе ушли по коридору. Она не знала, предполагается ли, что она должна последовать за ними, но никто из них не обернулся и не сделал попытки позвать ее. Идти ей было некуда, делать нечего, поэтому она отправилась в столовую, чтобы спланировать свои дальнейшие действия.

«Пойду домой, — подумала она. — Вернусь к повседневной работе, к обычной жизни». У нее будет ребенок, она будет заниматься частной практикой, будет жить счастливо даже с Тони и никогда больше не станет сотрудничать с полицией. Фенвик совершенно ясно дал понять, что ее заключения здесь не приветствуются и к ее мнению никто прислушиваться не собирается. Так почему бы ей действительно не отправиться домой? Карьеру она уже сделала, больше ей ничего в этом смысле не нужно. Бросить все, пусть сами разбираются. Забыть их. Забыть их всех, даже Фила.

Как только эта мысль оформилась, она почувствовала неприятный толчок где-то глубоко внутри и инстинктивно прижала руку к выступающему животу. Ребенок словно почувствовал ее смятение. «Наверное, это от кофе», — подумала она. А может, за этим скрывается нечто большее? Это словно напоминание, что ставка здесь — не просто карьера и репутация нескольких офицеров полиции. Мертвые младенцы и их матери. Они взывали к ней.

«Господи Иисусе, — сказала она себе, — я, похоже, становлюсь суеверной. Не говоря уже о том, что просто тупею». Марина поерзала на стуле, стараясь выбрать удобное положение. Не смогла. Она сделала еще один глоток теплой коричневой жидкости и начала складывать вещи в сумку.

Она настолько увлеклась, что не заметила остановившегося рядом человека, пока тот не заговорил.

— У вас не занято?

Она подняла глаза. Возле ее столика стоял Бен Фенвик. Она не узнала его по голосу, потому что сказано это было непривычным извиняющимся тоном. Который, впрочем, вполне соответствовал его общему состоянию. При тусклом освещении комнаты для наблюдения она не обратила особого внимания на его внешний вид, зато хорошо рассмотрела его теперь. Щеголеватый вид опытного политика, который был присущ ему в обычной обстановке, куда-то исчез, растворился, по мере того как нарастало напряжение нераскрытого дела. Он был небрит, волосы всклокочены, костюм помят, галстук перекошен, под глазами черные круги. На пресс-конференции ничего такого она не заметила. Вероятно, он собирался привести себя в порядок к следующей встрече с газетчиками. «Возможно, все актеры выглядят так, когда их не снимают камеры», — подумала она. Она вспомнила о семинаре, который обязательно провела бы, если бы осталась на преподавательской работе: «Химерические маски и диссоциация в восприятии собственной личности». Как это точно!

— Располагайтесь, — ответила она, продолжая укладывать сумочку. — Я уже ухожу.

— И куда же?

— Точнее, откуда. Ухожу отсюда.

— И куда?

— Назад к своей работе.

Он понимающе кивнул.

— Вы хотите сказать, что покидаете нас? Насовсем?

Она перестала возиться со своими вещами и внимательно посмотрела на него.