Но хуже всего был звук — оглушительная мешанина визга, воя и слов, взрывающая его мозг изнутри. На ушах нет век и он даже не мог закрыть их руками — для этого их и связали. Иногда дикую мешанину заменял голос Ньярлата, призывающий его покориться, но Сергей всякий раз отвечал нецензурной бранью. Он понимал, что Ньярлат хочет свести его с ума и скоро добьется своего — такого он не мог выдержать. Вначале его охватила безудержная ярость, потом, обезумев от мук, он бился головой об пол и стены, но их металл оказался упруг, как резина.

Юноша чувствовал, что теряет контроль над собой, теряет себя, что если он сломается — то сломается уже навсегда. Но он боролся, как мог. Его мысли метались, как птицы в клетке, думать он не мог, но почти инстинктивно осознал, что нельзя позволять себе двигаться — это мешало борьбе с лезущим в голову шумом. Поняв это, Сергей лег на живот, плотно прижался к полу и замер неподвижно, только весь дрожал и из-под его плотно сжатых век катились слезы. Вначале ему было невыносимо больно, но металл под ним стал быстро остывать — он уже понял, что машины Мэйат не допускают ран или ожогов. Всё остальное, они, увы, допускали.

Бессчетное количество раз судорога пола сбрасывала его с места, вынуждая начинать всё сначала. Он не знал, сколько продолжалась эта борьба и не мог её описать. Ньярлат методично его изводил, не давая ни мгновения покоя и не собираясь отступать, пока он не сдастся или не спятит. Это тянулось, казалось, целую вечность. К счастью, когда его силы истощились, измученное сознание юноши не сломалось, а просто погасло, как свеча, погрузив его в спасительную беспросветную темноту.

Сергей очнулся, словно родившись вновь в какой-то другой Реальности — мирно проснувшись после долгого крепкого сна. Несколько минут он лежал тихо, упиваясь покоем, потом открыл глаза и осмотрелся. Комната была просторной, пустой, почти темной — слабый свет падал из узкой щели под потолком, из неё же доносился ровный шум воздуха. Он по-прежнему был обнажен, но не ощущал холода.

Услышав стон, юноша быстро приподнялся. Через миг он увидел обнаженное тело, распластанное на металле у дальней стены, и ещё через миг узнал Вэру. Потом он бросился к другу и сел рядом с ним. На ребрах файа, справа, темнела глубокая запекшаяся рана, по груди и животу расползлись страшные пятна ожога — но он ещё дышал и вновь слабо застонал, когда Сергей коснулся его лба. Вдруг глаза Вэру открылись, как всегда, ясные и спокойные.

— А, это ты, — тихо сказал он. — Прости, я всё же завел тебя… не туда.

Сергей не слушал его, лихорадочно соображая, что он может сделать для раненого. Не придумав ничего лучше, он положил его голову себе на колени. Анмай вновь открыл глаза.

— Не бойся, я не умру, — так же тихо, спокойно сказал он. — Здесь никто не может умереть… по крайней мере, до конца.

— Но они вылечили меня, а ты…

— А меня Ньярлат оставил страдать. Вот это как раз в его власти. И ещё, он постарался по мере сил увеличить мои страдания.

— Он пытал тебя?

— Да.

— Раненого? — голос юноши остался спокоен, но синие глаза гневно потемнели. — Я… он же просто чудовище!

— Разумеется. Просто чудовище. Но ведь и я не человек. У файа нет души и боль нам только кажется… — он неловко повернулся и зашипел. — Но иногда чересчур сильно.

Сергей, не зная, что ещё можно сделать, стал легко гладить его по лицу. Вдруг файа слабо улыбнулся.

— Не бойся. Я же говорил тебе, что мое тело… не вполне настоящее. Создавшие его наноботы всё ещё частично во мне и они не забыли своей работы. Мои раны заживают. Сейчас, когда я не сплю, это идет быстро. Через несколько часов не останется никакого следа. Посмотри…

Сергей, подавляя тошноту, взглянул на месиво сожженной и разорванной плоти. На первый взгляд, оно оставалось неизменным, но, глядя время от времени, он всё же убедился, что ужасная рана с каждым разом выглядит чуть-чуть — едва заметно — меньше.

— Но если Ньярлат вытащит тебя на пытку раньше?

Анмай шевельнулся, устраиваясь поудобнее, и улыбнулся. На сей раз улыбка вышла невеселой.

— Так ты ещё не понял? Ему ничего от нас не нужно. Кроме наших страданий. А если жертва уже сломлена, терзать её дальше неинтересно, правда? Он подверг нас мучениям, которые мы могли выдержать — не больше, но и не меньше. Возможно, он даже боялся нас сломать — тогда мы бы стали совершенно бесполезны для него.

— Так если бы я сказал ему "да", он бы отпустил меня?

— Нет, Сергей. Его не обмануть. Он будет терзать нас, пока на самом деле не сломает, не превратит в скотов… если мы раньше не наскучим ему… или уже не наскучили.

— И что тогда?

— Ничего. Мы просто останемся здесь, в этой комнате — до тех пор, пока машины Мэйат смогут поддерживать в нас жизнь. Но поверь мне, они будут очень стараться, даже когда это потеряет всякий смысл. Не знаю, как со мной, но ты наверняка сможешь прожить тут лет… лет сто. А твое тело проживет намного дольше.

Сергей поёжился.

— Вряд ли, — сказал он. — Я очень хочу пить. Кстати, и есть тоже. А…

По полу прошло волнение. Потом из него выросла гибкая трубка и потянулась к лицу юноши. Сплющившись до остроты ножа, она проникла между его зубов, разжала их — и в рот Сергея хлынула густая теплая жидкость. Ощутив её вкус, он сжал трубку двумя руками и жадно глотал, пока его желудок не наполнился. Тотчас трубка выскользнула из его рук и ушла в пол, не оставив никакого следа. Взглянув на растерянное лицо юноши Анмай улыбнулся.

— Они ощущают нехватку питательных веществ в твоем теле. Вообще-то, они кормят лишь по просьбе, но если ты откажешься есть — тебя начнут кормить насильно. Их долг — поддерживать жизнь… даже если она сама этого не хочет.

— И что же нам делать? — угрюмо спросил Сергей. — То есть, я…

— Хочешь убежать? — закончил Анмай.

Юноша кивнул. Файа опустил ресницы и задумался.

— Знаешь, — тихо, словно во сне заговорил он. — С тех пор, как я вышел из про-Эвергета, я очень изменился. Я не понимаю всего, что происходит со мной, только чувствую. Иногда, в полусне, мое сознание как бы отделяется от тела, хотя я продолжаю его ощущать. Короче, я могу видеть то, что происходит далеко от меня… ну, не дальше нескольких миль, иначе мне… становится страшно. Мой… я словно плаваю в воздухе — только взгляд, тело остается на месте… тогда меня никто не видит. Но даже тогда я не могу проходить сквозь… плотные тела. Только через щели, отверстия… и чтобы заглянуть куда-нибудь, мне надо мысленно проделать весь путь от моей спальни до этого места… это быстро, но не очень. Я не чувствую запахов, но слышу звуки… правда, довольно слабо. А если очень постараться, я могу что-то сдвинуть… или поджечь… вдали от себя. Но это трудно…

— Это тоже нанеты, да? — с загоревшимися глазами спросил юноша.

— Возможно. Я не знаю. Короче, перед тем, как заснуть, я… путешествовал по этому месту. Я очень… устал после пытки и смог увидеть немногое. Иситтала в соседней комнате. Она жива… хотя и ранена. Впрочем, сейчас это не главное. Нанеты в моем теле похожи на те, из которых состоят эти стены. Они здесь не очень-то разумны и если я постараюсь, то смогу открыть проход — так, чтобы Ньярлат этого не заметил. Мне нужно попасть к Иситтале. Я хочу помочь ей…

Анмай закрыл глаза и сосредоточился. Сергей постарался даже не дышать, чтобы не помешать ему. Вначале не происходило ничего, потом в абсолютной тишине в металле стены появилось углубление — словно на неё давило невидимое колено. Углубление становилось всё больше и вдруг в стене возникло сквозное отверстие. Оно медленно расширялось — словно ледяная плита протаивала под напором жара.

Юноша увидел такую же полутемную комнату и у дальней её стены — смутную фигурку. Иситтала полулежала, опершись плечами на металл, совершенно нагая. На её бедрах темнели глубокие раны, — но, тем не менее, она спокойно поглаживала их края, очевидно пытаясь с помощью приемов калиджат ослабить немыслимую боль. Сергей вспомнил, что пришлось перенести ему, представил, что то же происходило и с ней, раненой — и понял, что Ньярлат умрет. Пускай он бессмертный — он всё равно заставит его умереть. Или умрет сам, пытаясь это сделать. Только так — и никак иначе.