— У меня… у Элари есть дом?

— Конечно, — удивился Суру. — Пойдем, я покажу.

Жилище Элари оказалось более чем скромным — одна крохотная комната, ещё меньшая кухня, душ и короткий коридор. Когда Суру ушел, мне стало очень неуютно здесь, в совершенно незнакомом месте — жилище человека, отдавшего за меня жизнь. Или подарившего мне свою?

Я прошелся по комнатке, разглядывая вещи. Их оказалось немного — несколько книг со странным, но понятным мне шрифтом, какие-то безделушки, неумелый рисунок — лицо девушки — на стене… всё чужое, чуждое…

Я лёг. Если закрыть глаза, то словно ничего и не изменилось — я по-прежнему дома. Но каким был мой дом? Я помнил это… отчасти. Верить в то, что ничего не изменилось, было легко. Но в моей памяти жил иной человек — пусть лишь отдельные его воспоминания, но это был по-прежнему Айскин Элари. А кем был я?

Ни я, ни Элари уже не были отдельными. Мы слились, — точнее, ещё только начинали сливаться — во что-то третье. Но во что?

Мне стоило подумать об этом, но я стал вспоминать Элари — это было единственное, что я ещё мог для него сделать, мой долг перед этим юношей, отдавшим мне свою жизнь. Конечно, это было нелегко. Прошло много дней, прежде чем его история стала понятна мне — по крайней мере, в наиболее существенной её части. Я запишу её, как записываю сейчас свою, и расскажу вам, пусть это и будет рассказ от третьего лица. Но Элари продолжает жить, хотя бы только в моих воспоминаниях, — и, хотя это и небезопасно, я хочу, чтобы однажды он вернулся к настоящей жизни. Я знаю, что этому не бывать никогда и хочу лишь, чтобы у нашей общей истории был хороший конец.

Как всегда, Элари разбудило струившееся в окно утро, ясное и солнечное. Вчера он полночи просидел на крыше, высматривая падающие звёзды, и проснулся много позже обычного.

Юноша пару минут сощурившись смотрел на солнце, потом вскочил и потянулся, хотя сегодня, в выходной день, никаких особых дел не предвиделось.

Теперь он жил один и мог потягиваться нагишом, не боясь получить подзатыльник. Правду говоря, под ватным одеялом было жарко и пока мысль об одежде не привлекала. С минуту он рассматривал свою стройную тень, потом открыл окно, впустив утренний ветер в маленькую, обычно полутемную, но все же свою комнату на улице Листьев. Втекающий в окно воздух дышал легкой прохладой, но под одеялом Элари вспотел и теперь ему стало холодно. Он не любил мерзнуть — как, впрочем, и потеть.

Свет в крохотной душевой казался тусклым после ослепительного солнечного сияния. Юноша, ёжась, забрался под шумные струи и вода лишь сначала показалась ему ледяной — другой, впрочем, не было. Вытираясь, он посмотрел в зеркало. Пять последних лет он работал наравне со взрослыми и его фигура не вызывала нареканий. А лицо… он знал, что девушки считают его красивым, а мнение ровесников не очень его волновало. Итак, он вытерся, но не стал утруждать себя одеждой — кто его может увидеть?

Комнату он получил всего год назад, окончив школу, и до сих пор жил один, без подруги — страный выбор для юноши его возраста, но недавние воспитанники сиротского приюта больше всего на свете ценят одиночество, и пока оно не успело надоесть ему. Впрочем, в восемнадцать лет редко думают над такими вещами, особенно когда впереди — целый свободный день и у тебя много друзей… ну, не очень много. Приятелей — половина мальчишек с южной окраины, а друзей… разве что Эльт и Атхей Суру, Житель Пустыни по крови. Был ли он его настоящим другом? Элари не знал. Он никогда не был у него в гостях, хотя отлично знал, где он живет. Суру был воин, Защитник, и Элари старался брать с него пример, хотя сам был не очень осторожен и чересчур любопытен.

Он позавтракал оставшейся с вечера кашей и хлебом — теперь он мог питаться и получше, но привык к такой простой еде. Потом вымыл посуду и вновь подошёл к окну. Хотя ночь уже давно кончилась, было странно тихо, даже для выходного дня. Редкие прохожие, ещё более редкие машины… Под небом плыли редкие облачка, на асфальте разлились лужи — под утро шёл дождь. Шелестела листва. Элари захотелось погулять и он стал собираться.

Одеваясь, юноша включил радио — просто чтобы узнать, что происходит в мире. Из динамика донёсся слабый голос витийствующего диктора.

— …весь народ. Великий народ Айтулари, спасенный своим Председателем в этой благословенной земле…

Элари поморщился. Ещё маленьким мальчиком он возненавидел эти официальные восхваления — но, став пять лет назад юношей, научился держать свои мысли при себе. Приятно, конечно, когда тебя хвалят — но когда хвалят всех, да ещё в расплывчатых выражениях, да ещё так неуклюже, словно человек, писавший речь, делал это торопливо и с отвращением… поневоле поверишь, что лесть есть суесловие и грех. Порой Элари жалел, что в Айтулари религия оказалась под запретом — хотя и сомневался, что проповеди закона божьего доставили бы ему большее удовольствие…

Диктор вдруг смолк на полуслове, словно подавившись фразой. Юноше показалось, что в студии идет яростный спор, но по доносившимся до него глухим звукам ничего нельзя было разобрать. Элари подумал, что может быть он проснулся волшебником, способным телепатически внушать свою волю — и тут же помотал головой. Недаром ему говорили, что безделье — злейший враг разума… и тут он навострил уши. Диктор начал читать официальное сообщение — и у Элари вдруг словно остановилось сердце.

— …Сегодня, в четыре часа утра, нарушив соглашение о вечном мире, орды сурами вторглись на нашу территорию. Защитная Стена взорвана. Подробности неизвестны. Вдоль границы идут тяжелые бои. Правительство свободного Айтулари и сам Председатель Гантай-Кев призывают всех боеспособных мужчин вступить в ряды армии и разгромить самого злейшего врага человечества. Запись добровольцев производится в…

Айскин рывком выключил радио. Его охватила обморочная слабость, ноги подкосились и он не заметил, как сел на постель. Страх ледяной лапой сдавил его сердце. Война с сурами висела над всеми жителями Айтулари вечной тенью — с рождения и до смерти. Поколение за поколением уходили в страхе, так и не дождавшись её. Но теперь… Юношу поразил не столько сам факт начала войны — об этом давно говорили — сколько прорыв оборонительной линии, считавшейся неприступной. Не приходилось сомневаться, что орды сурами, сожрав всё, пригодное в пищу, теперь в немыслимых количествах обрушатся на последний оплот человечества в Айтулари.

Три века назад люди колонизировали этот северный континент. Никто не знал, откуда появились сурами, но после долгой войны был найден компромисс — люди на своей родине, в Ленгурье, отгороженные от врага военным флотом, и дикие и ненасытные сурами в Айтулари. А если часть колонистов захотела независимости и решила остаться — это их проблемы. Никто в метрополии не поспешит на помощь шестистам тысячам отщепенцев — что бы ни случилось.

Но Айскин отчаянно хотел жить.

Желание сделать хоть что-то быстро прогнало оцепенение. Быстро одевшись, Элари выскочил на улицу, невольно поежившись в тени своего старого дома. На нем были серые джинсы, синяя просторная рубаха с короткими рукавами и сандалии на босу ногу — почти весь его гардероб. Он пошел к центру города, и его шаги скоро превратились в бег. Мучительный страх подгонял его. Элари собирался найти своих друзей и едва воспринимал окружающее — он был наполовину уверен, что всё это происходит в каком-то кошмарном сне.

Сияющему солнцу и голубым небесам не было дела ни до каких человеческих трагедий. Но Элари едва замечал их, как, впрочем, и улицы, по которым бежал.

Правду говоря, Лахола вряд ли соответствовала пышному титулу столицы. Хотя в ней жила почти четверть всех людей Айтулари — сто шестьдесят тысяч — она была застроена четырех- и пятиэтажными длинными домами с высокими деревянными крышами, серыми от пыли и облезлыми. Её улицы, обычно пустынные в столь ранний час, сейчас были полны народа — сообщение переполошило всех. Многие будили своих соседей, спеша поделиться с ними ужасной вестью, другие бежали на площадь — на общее собрание жителей. Не все успели одеться, как положено и картина весьма походила на панику.