Небо над холмами начинало светлеть, обрисовывая голые склоны.

— Рад это слышать, София. Правда рад.

В половине восьмого Корриган и София встретились с Мегги и Мойланом, и все вместе они смешались с толпой скучившихся на деревенской площади сборщиков апельсинов, одетых во что попало.

Люди стояли в промозглой утренней сырости, переминались с ноги на ногу, пытались дыханием согреть побелевшие от холода пальцы, и пар, как густой туман, вырывался из раскрытых ртов. Потом на главной улице появились первые машины, а с ними и работодатели, которые расхаживали, придирчиво разглядывая выстроившихся в ряды работников, словно рабовладельцы былых времен.

— Три тысячи драхм за пятьдесят ящиков, — объявил один фермер.

Кучка готовых работать за любые деньги славян с изможденными лицами рванулась вперед.

Другие остались на месте, ожидая более выгодных предложений.

— Четыре тысячи, — крикнул другой. — И сотня драхм премии за каждый ящик сверх пятидесяти.

Третий искал рабочих поопытней, понадежней.

— Будете собирать у подножия холмов. Сбережете спины.

Компания Мойлана, следуя указаниям Георгоса, держалась в сторонке. Приехавший в красном пикапе «тойота» фермер узнал их сразу.

— Требуются надсмотрщики. Чтобы умели водить машину. Четыре с половиной тысячи в день каждому. — Не обращая внимание на лес взметнувшихся рук, он кивнул Мойлану. — Давайте вы, четверо. Лезьте в кузов.

В пикапе уже сидела бригада, состоящая из людей разной национальности, и фермер взял курс на окутанные облаками горы.

Каменистая дорога закончилась у дальнего горного перевала, где на склонах высились бесконечные ряды апельсиновых деревьев, а под нижними их ветвями ползли, извиваясь, как черные змеи, ирригационные трубы. Фермер подождал, пока рабочие разберут пластиковые ящики и разойдутся по своим рядам. Прежде чем дать задание новым надсмотрщикам, он обменялся с Софией несколькими греческими словами.

— Что он сказал? — спросил Мойлан.

— Сказал, что не знает, зачем мы здесь, и знать не желает. Говорит, если мы будем собирать апельсины, он нам заплатит, а если нет, то нет. — Это казалось Софии забавным. — Днем мы можем пользоваться этим пикапом, но к трем часам должны возвращаться, чтобы грузить ящики. Велел позаботиться о заправке.

Мойлан окинул взглядом огромную апельсиновую плантацию. Занятые работой сборщики, казалось, не обращали внимание на окружающих.

— Позаботимся и поработаем. Вы, девочки, наберите пару ящиков, поставьте где-нибудь рядом с другими. Мы с Лу займемся делом.

Девушки одарили его сердитыми взглядами, нехотя вытащили по ящику из общей кучи и поплелись к остальным рабочим. Заморосил дождь.

Все пошло заведенным порядком. Каждый день Мойлан и Корриган оставляли девушек в садах, а сами брали машину, якобы отправляясь присматривать за работой бригад сборщиков или возить полные ящики на ферму. На самом же деле они занимались рекогносцировкой и организацией двух намеченных акций на базе в Сауда-бей.

Два дня ушло на поездку в далекий город Ираклион, где они присмотрели подходящий грузовик для гранатомета, из которого будут выпущены снаряды с ампулами антракса. Следующей ночью они угнали его из двора со стройматериалами и оставили в приготовленном Георгосом уединенном амбаре в горах.

— Ты ублюдок! — бросила Мегги Мойлану в первый же день. Лицо ее было усталым, кожа исцарапана ветками, волосы покрыты пылью. Она сердито показала руку с обломанными, грязными, кровоточащими ногтями. — Ты знал, что все так будет!

Он только хмыкнул и отвернулся.

Конечно, ни у Мегги, ни у Софии не хватало духу протестовать. Да и сил, как у всех прочих сборщиков, оставалось к вечеру лишь на еду, потом они валились в кровать и засыпали мертвым сном.

Суббота подарила благословенную передышку.

Полдня провалявшись в постели, женщины собирались привести себя в порядок в надежде провести вечер в цивилизованной Ханье.

Мойлан следил за Мегги, которая вышла из душа в купальном халате, покопалась в своих вещах, выбрала одежду и вновь направилась в ванную.

— Одевайся здесь.

Она вздрогнула от неожиданности.

— Что?

— Ты слышала. Я хочу посмотреть.

— Ради Бога, Кон. Между нами все кончено, раз и навсегда. Разве ты этого не понимаешь?

Губа его дернулась.

— А ты сама понимаешь?

Она рассмеялась резким прерывистым смехом. Господи, как же она ненавидит его, ненавидит за то, что боится. Ненавидит эту властность. Взгляд этих бритвенно-острых глаз, которые словно распарывают на ней платье, этот жестокий изгиб губ, которые то ли улыбаются, то ли нет, заставляя ее повиноваться.

На сей раз она решила держаться твердо.

— Я себя понимаю, Кон. И тебя. Меня обманули и изнасиловали, когда я была ребенком, ведь ты это знаешь, правда? Ты этим воспользовался, сыграл на том, что я чувствовала себя виноватой. Ты поставил на мне маленький психологический эксперимент, так? Подчинял себе силой, управлял моими мыслями. — В ее тоне зазвучало презрение. — Превращал меня в ручную мышку.

Теперь он определенно улыбался, показывая хорошо памятные ей крепкие белые зубы.

— В мышку-норушку, точно. Только дело все в том, Мегги, что тебе нравилось быть обманутой. Именно поэтому ты и чувствовала себя виноватой. Я учил тебя принимать себя такой, какая ты есть, вот и все.

— Ублюдок!

Он не ожидал такого взрыва ярости и удивленно поднял брови. Она схватила с кровати одежду, бросилась в ванную, но на пороге остановилась, оглянулась.

— Когда я впервые увидела тебя, Кон, я была просто ребенком. Я ощущала вину за свое прошлое. Ты сыграл на этом. На моем стыде за саму себя. Я считала себя дерьмом, а ты подтверждал это. Ты знал, как я преклоняюсь перед тобой, как верю каждому твоему слову. Я не забыла те дни, когда ты отдавал меня членам ячейки. Помнишь, что ты им тогда говорил?

Он молча смотрел на нее.

— Ты говорил: делайте с ней, что хотите, она не будет брыкаться. — Безнадежно взглянув в потолок, она словно ждала, что вдохновение свыше подскажет ей нужные, убедительные слова. Но воспоминание о том, как она стояла на четвереньках в кругу голых мужчин, лишало ее рассудка. Она уже готова была заплакать, но снова печально заговорила: — С тех пор я повзрослела. Встретила Макса и с ним узнала, что существует иная жизнь. Полная любви, уважения. Он уважал меня так, как ты никогда бы не смог.

Мойлан окинул ее вопрошающим циничным взглядом.

— Неужели, Мегги?

Она гневно бросила через плечо:

— Знаешь, Кон, а ведь я обращалась за консультацией. И мне сказали, что обманутые дети всегда чувствуют себя во всем виноватыми, главным образом потому, что сознают свою ответственность за случившееся, стыдятся своих естественных плотских реакций. Но это не значит, что им — или мне — это когда-нибудь нравилось. Никогда!

Она выскочила, захлопнула за собой дверь, навалилась на нее вздымающейся от рыданий грудью, не удерживая струящихся по щекам слез.

Руки неудержимо дрожали. Она знала, что каждое сказанное ею слово — правда. Но даже когда говорила эти слова, где-то в глубинах ее существа не умолкал тоненький голосок, приглашавший его подойти и лишить ее воли.

Она поднесла руку ко рту и вонзила в нее зубы.

Макс, помоги, ради Бога!

Вечером они поели вчетвером в одном из немногих работающих на набережной ресторанов, а потом снова направились в квартал публичных домов на встречу с капитаном Вранасом. Все так же немногословно он подтвердил, что вторая партия груза будет выгружена на берег следующей ночью. Они должны прибыть на место и встретить его, обеспечив транспорт.

Вечером в воскресенье Мойлан и Корриган поехали в горы к амбару, забрали угнанный грузовик и отправились в дальнюю бухточку на мысе Сауда. Когда они прибыли, небольшой отряд Вранаса уже таскал водонепроницаемые упаковки по крутой скалистой тропинке. Закончив погрузку и расплатившись, Мойлан повел грузовик назад. Вернувшись к амбару, они принялись его разгружать. Все было тщательно продумано, ничего не забыто. Пустые газовые баллоны и заводского производства стальные цилиндры для изготовления снарядов, взрывчатка и боеголовки, видеокамера и изготовленный по особому заказу ящичек с бациллами сибирской язвы.