— Кон Мойлан к господину Фаделю.

Она сладко улыбнулась.

— О да, он вас ждет. Сюда, пожалуйста.

Из окна офиса Халеда Фаделя открывалась панорама продуваемой ветром гавани. Под ногами расстилался сливочного цвета ковер, гармонирующий с бежевыми стенами, украшенными морскими пейзажами. Вся прочая обстановка офиса представляла собой сочетание мягкой черной кожи, хромированного металла и дымчатого стекла.

Сам Фадель сыпал из пакета гранулированный корм в гигантский аквариум с тропическими рыбками, возвышающийся позади стола.

Когда секретарша доложила о посетителях, он выразил искреннюю радость.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — говорил Фадель, указывая на длинный бархатный диван.

Он был маленьким, худеньким, в черном, сшитом на заказ костюме, который сидел на нем как влитой. Держался нервно и словно все время извинялся за то, что все не так хорошо, как хотелось бы. На вид около пятидесяти, коротко стриженные черные волосы блестят от бриолина, физиономию украшают маленькие усики на манер Саддама Хусейна.

— Мой друг Нассир считает, что я могу вам помочь, — сказал он, опускаясь в кресло и подпрыгивая на сиденье.

Мойлан внимательно разглядывал его, ожидая, пока он угнездится.

— А я считаю, что это мы вам можем помочь. Мы приехали с предложением.

— Ах да. — Он наконец перестал ерзать, маленькие темные глазки насторожились. — Как вам понравилось на Мальте?

Ирландец пропустил вопрос мимо ушей.

— Теперь вам понятно, зачем я здесь?

Фадель многозначительно притронулся к мочке уха.

— Я взял за правило обсуждать конфиденциальные деловые проблемы за кофе. Где-нибудь в спокойном уголке. Тут в гавани есть прекрасное местечко. Только, надеюсь, я правильно понял, какого именно рода товар вы предлагаете? Редчайшая вещь в наши дни.

Мойлан нахмурился, пытаясь разгадать двусмысленные намеки.

— Я думал, не такая уж редкая.

— Действительно, мистер Мойлан, — вежливо продолжал Фадель, — предложить такой товар могут многие, однако в последнее время я не встречал никого, кто согласился бы его поставлять.

— Я готов поставлять, — заявил Мойлан.

— Когда?

— Скоро.

— А цена?

Обсудим. — Мойлан позволил себе сухо улыбнуться. — Но недешево.

— Разумеется, нет. — Фадель встал. — Давайте продолжим за кофе.

Он повел их вниз по лестнице, они прошагали под ветром по улице два квартала, вошли в дорогой ресторан. В этот утренний час за столиками было пусто. Единственной живой душой оказался старый кот апельсинового цвета, слонявшийся между ножками стульев, словно в лесу среди деревьев.

Пока официант накрывал на стол, Фадель хранил молчание, а когда заговорил, это был другой человек и речь его звучала четко и решительно.

— Простите все эти увертки, мистер Мойлан. Я должен быть чрезвычайно осторожен. Моя страна переживает не лучшие времена. Знаете ли, что мой офис сканируют каждое утро? Пока никто ничего не обнаружил, но я не могу рисковать. Я — уважаемый и пользующийся доверием человек, имею массу друзей среди греков. А вот американцы — тьфу! Принуждают своих партнеров по НАТО к сотрудничеству! Что бы вам ни говорили, мистер Мойлан, я не шпион. Я искренний патриот и верный член партии Баас. Партия сделала мне много хорошего. Партия всегда хорошо относится к своим верным членам. Поэтому мой долг — сделать все, чтобы помочь своей стране и партии, когда они нуждаются в помощи.

«Дерьмо собачье», — подумал Эвери, но признался себе, что поверил бы Фаделю, если бы Стаффорд Филпот не раскрыл карты.

— Поэтому, — продолжал араб, — наша сегодняшняя встреча будет первой и последней. За границей нас, тех, кто может помочь нашему вождю в трудный час, осталось не так уж много. Скажите мне точно, что великая Ирландская республиканская армия может предложить Ираку?

Странно и фантастично прозвучали эти слова в пустом ресторане Пирея мрачным зимним утром. По спине Эвери пробежал озноб, и он вдруг понял, что они с Корриганом сделали дело. Лошадь накрылась бизоньей шкурой.

Мойлан поколебался, глянул сперва на Эвери, потом на Корригана, сидевшего с подчеркнуто беззаботным видом. В сущности, не следовало бы им это слышать. Он глубоко вздохнул.

— Мы планируем устранить британского премьер-министра и всех членов кабинета.

София Папавас, лежа голой в постели, наблюдала, как ее годичной давности друг выходит из душевой кабинки и кружит по тесной захламленной квартире, собирая разбросанную накануне вечером одежду. И черный кот, свернувшийся теплым клубком у ее бедра, тоже наблюдал за ним.

Надо признать, у этого полицейского красивое тело. Гладкое, мускулистое, с тонким налетом черного пушка на груди и ногах. Андреас Грутас не стыдится демонстрировать его, с несказанным удовольствием красуется перед зеркалом для бритья, слегка прикрываясь полотенцем, прекрасно зная, что она на него смотрит. Конечно, он не страдает отсутствием извечного греческого мужского самолюбия и самоуверенности.

Она не против и даже поощряет такую уверенность. Но с чем уж никак нельзя смириться, так это с надменной полицейской походочкой. Просто смех, особенно когда он голый и кочерыжка покачивается на ходу, как жезл у регулировщика уличного движения.

Натягивая брюки, он заметил, что она пошевелилась.

— А, проснулась.

— Я уж давным-давно не сплю.

Грутас подошел к кровати, кот вытянулся, нижняя губа его поехала вниз, открывая в оскале белые острые зубки.

— Что же ты мне не сказала, — проворчал он и взглянул на часы. — Есть еще время по-быстрому перепихнуться.

— Нет, слишком рано, — скорчила она гримаску, означавшую, что ей хочется спать.

Он взглянул на нее сверху вниз и усмехнулся, приняв эти слова за комплимент. Она была почти не накрашена, не нуждаясь в макияже при таких длинных черных ресницах и смуглой чувственной коже. Унаследованные от матери черные шелковистые волосы распущены и, падая ей на плечи, почти закрывают грудь. Он бросил оценивающий взгляд на волнистые пышные пряди, темные кружки сосков, юный упругий живот. Между плотно сжатыми ляжками виднеется холмик курчавых волос, а когда она поднимает руки, натягивая смятую простыню, такие же темные волоски выглядывают из подмышек.

В нем проснулось желание. Чертова спешка!

— Ну и ладно, а то Нико хотел меня видеть. Ровно в девять.

— Капитан приказал, и малыш лейтенант побежал, — поддразнила она.

— Нико знает, что делает, — ответил он, застегивая рубашку. — По крайней мере, мне до обеда не придется снова заниматься этой идиотской слежкой.

— Какой слежкой?

— Запомни, что ты не должна спрашивать, а я — отвечать.

Она обиделась.

— Ты становишься точно таким же, как твой босс. Типичный полицейский, который никому не верит, кроме других полицейских. Даже своей настоящей и верной подруге.

Он смягчился.

— Ну, если хочешь знать, за одним иракцем, агентом судоходной компании в Пирее.

Она на секунду утратила контроль над собой. Губы дрогнули, рот раскрылся. Наверное, да. Ничего другого быть не может. Потом опомнилась, выдавила из себя девический смешок, надеясь, что он не заметил, как кровь приливает к щекам, равнодушно вздернула подбородок и презрительно заявила:

— Ничего я знать не хочу.

Но Андреас Грутас не расслышал, заходя в ванную, чтобы уложить волосы, и продолжал объяснять:

— У меня тут уже целая куча фотографий людей, которые заходили в это агентство. Нико собирается разглядывать их в лупу.

Она бросила взгляд на большой пухлый конверт, который он оставил на кресле возле кровати, и сказала себе: «Три минуты». Он никогда не затрачивает меньше трех минут, пока не убедится, что каждый волосок лег на место, пока не исследует в зеркале глаза и зубы, любуясь и восхищаясь самим собой.

София поспешно вытряхнула содержимое конверта на кровать. Несколько негативов и десятка два снимков. Она замерла, вытаращив глаза. Вот один. А вот еще два. Все трое. Мойлан, Эвери, Корриган. Пресвятая Богородица!