Но не успели мы выйти из-за укрытия, как произошла совершенно удивительная вещь. В лавку зашел мужчина с какой-то неестественно белой кожей. И Орнштейн тут же начал демонстрировать ему шкатулку. «Подозреваемый! — ахнул Дж. — Наконец-то! Как думаете, он коллекционер или вор?» Я присмотрелся повнимательнее. «Лично я сомневаюсь, что поклонники брегетов станут заходить сюда, предварительно сделав татуировку». Дж. не понял. «Взгляните, что на шее у этого парня, мистер Джессон. Дракон вылезает прямо из воротника».

Мы обсудили ситуацию и решили, что Дж. должен немедленно вернуться. Втроем они переговаривались о чем-то несколько минут, затем Дж. снова подошел ко мне. Лицо у него было красное, как наша шкатулка. «Неужто все так плохо?» — спросил его я. «А что хорошего? — огрызнулся он. — Четыре тысячи долларов за вещь, которая принадлежала мне с самого начала. Вам не кажется, что это дороговато?» В ответ я возразил, что теперь у нас есть имя подозреваемого. «Как же, как же, — усмехнулся Дж. — Попробуйте пойти туда сами и установить личность этого жулика».

Когда я вошел в лавку, нашего подозреваемого там уже не оказалось. «Шкатулка продана, — объявил Орнштейн. — Огромное вам спасибо». Я спросил, кому продана и за сколько, и приготовился закатить скандал, но тут Орнштейн выпалил имя Дж. и назвал точную сумму сделки. Так что все сравнения с персонажами Диккенса не оправдались. Орнштейн не был ни Феджином, ни Урией Хипом. Нет, скорее он напоминал честного и надежного Нодди Боффина. И комиссионные он принял от меня, лишь выписав соответствующую квитанцию. Но когда я начал расспрашивать о других претендентах на шкатулку, Орнштейн вдруг вскипел: «Послушайте, мистер Любопытный, я продал для вас вещь, так или нет? Чего вы еще от меня хотите?» «Всего ничего, — ответил я. — Одно имя. Имя человека, который едва не купил шкатулку». «Но ведь она продана. Чем вы недовольны?» — «Буду доволен, когда узнаю имя второго покупателя». Орнштейн поиграл карманными часами, висевшими на поясе. «Он не называл своего имени. Просто оставил карточку человека, на которого работает». Торговец запустил пальцы под ермолку и извлек карточку. Потом спустил лупу со лба и начал разбирать надпись. «Так, посмотрим, и что же здесь у нас сказано, мистер Который Не Признает Ответа „нет“? Этот мужчина работает на… „Ш“, как в слове „Ша“, „Т“, как в слове „Тикают“, „О“, как в цифре „Один“, „Л“, как в слове „Любовь“, мягкий знак, „Ц“, как в слове…»

Я выскочил из лавки, так и не услышав, как Орнштейн произнесет слово «Циркон» или что-то в этом роде. Подбежал к Дж. и сказал: «Этот татуированный тип, вы не поверите, работает на Фредерика Штольца!» Похоже, это имя ему ничего не говорило. Потом он заметил: «Единственный Штольц, который приходит на ум, так это персонаж из „Обломова“». «Помните, как я ездил в библиотеку, когда пытался идентифицировать „Королеву“? Так вот, библиотека принадлежит Штольцу!» «Вроде бы он коллекционирует не только книги», — задумчиво протянул Дж. «О, далеко не только, мистер Джессон». И я подхватил Дж. под руку и протащил его в закусочную-автомат, еще одно из приобретений Штольца. А по пути напомнил Дж. о Пассаже, где должны быть собраны технические раритеты.

Мое возбуждение передалось Дж.: «Сначала частная библиотека, теперь он интересуется шкатулкой. Что бы сказала на это ваша жена? Jamais deux sans trois. [44]Возможно, третьим звеном в этой цепи будет сама „Королева“?»

Добравшись до закусочной, мы увидели, что все ее хромированное и никелированное добро уже, по всей видимости, перевезли в музей Штольца. «Я бы не назвал этоавтоматом», — презрительно поморщился Дж. Наверное, он ожидал увидеть нечто совсем иное, напоминающее игрушки в его галерее механических чудес.

Но на этом сюрпризы не закончились. По пути к «Фестиналенте» мы обсуждали, как лучше подобраться к Штольцу, и Дж. вдруг назвал меня Клодом. Когда я спросил его, почему именно Клодом, он на секунду растерялся, а потом ответил: «Просто оговорился». Я продолжал настаивать, но Дж. упорствовал. «Поверьте, Клод вовсе не из числа известных вам персонажей. Лучше с ним вообще не знакомиться. Он наводит уныние». «Вы и о рае то же самое говорили», — напомнил я. «Давайте сменим тему, идет? Предпочитаю сконцентрироваться на этом Фредерике Штольце и его Пассаже технических раритетов».

Нарыть материалов на Штольца оказалось не слишком сложно, то был делец с размахом, не чуравшийся рекламы. К концу недели у меня уже накопилось на него целое досье, папка толщиной в добрый дюйм, которую я и представил Джессону, сидевшему в паланкине. Возможно, самым показательным среди всех этих документов был макет обложки каталога, изданного в честь открытия Пассажа. На обложке красовался снимок самого Штольца — упитанный мужчина под пятьдесят, с маленькими свинячьими глазками под низко нависшим лбом питекантропа. Правда, череп несколько смягчал впечатление — высокий, куполообразный, совершенно лысый, он своими линиями и изгибами напоминал конструкции сооружений, снимки которых были приведены в каталоге.

Там же имелась краткая биография Штольца, где тот, нимало не стесняясь, называл себя «гением, восставшим против высоких технологий». В то время как большинство ученых его калибра тяготели к университетским или поддерживаемым промышленными кругами разработкам, Штольц натренировал свой интеллект на «заполнение пустот в царстве цифровых образов». Его изобретения, а также инвестиции, которые он делал в изобретения других ученых и конструкторов, позволили ему стать во главе трех рекламных агентств с филиалами в двадцати семи городах, возглавить с полдюжины благотворительных организаций, содержать футбольную команду, а также создать знаменитый Пассаж вышедшей из употребления техники.

Джессон знакомился со всеми этими распечатками и фотокопиями часа два, лишь изредка нарушая тишину удивленным возгласом при виде очередной газетной статьи или квартального отчета.

— Этот человек просто помешан на разного рода часовых механизмах, не так ли?

— Плюс еще на карнавальных играх, автоматах и автомобилях, в особенности «фордах».

— Но каждый из упомянутых здесь предметов иллюстрирует, скорее, временнуюприроду технологии. «Королева» у Штольца, в этом у меня нет ни малейших сомнений. Вот почему он посылает своего оруженосца за шкатулкой.

— Если вы хотите тем самым сказать, что ему нужны часы… Да, наверное. Но это вовсе не означает, что он ездил в Иерусалим, чтобы украсть их. Человек может быть страстным коллекционером, но это не значит, что он вор.

— Вы уверены? Нет, я вовсе не хочу сказать, будто Штольц принимал личное участие в ограблении музея. Однако, согласитесь, он вполне мог заказать это преступление.

— Почему я должен соглашаться с вами?

Джессон протянул мне каталог.

— Откройте на странице четыре, там карта. Видите, где находится филиал одной из его компаний?

Я посмотрел.

— Но наличие офиса в Иерусалиме еще не доказывает, что он имеет отношение к грабежу.

— Ну а как насчет того телеграфного сообщения, что вы мне приносили? Разве там не упоминается, что преступление вполне могло быть заказным?

— Но разве тот же Киммельман не называл эту версию малоправдоподобной?

— Ладно, хорошо. Пусть Штольц не планировал ограбления. Но, имея офис в Иерусалиме, вполне мог договориться с ворами уже постфактум. Ясно одно. У этого человека напрочь отсутствуют какие-либо моральные принципы, иначе он не стал бы пытаться выкупить шкатулку у Орнштейна.

Мы еще немножко поспорили о виновности Фредерика Штольца, затем вдруг Джессон выдал стихотворную импровизацию на актуальную тему:

— Забавно, но как бы там ни было, я предпочел бы воздержаться от столь категоричных суждений. По крайней мере до тех пор, пока мы не познакомимся со Штольцем.