— Прошу вас, Александр. Не для того я передал записку через охранника, чтобы снова выслушивать обвинения в свой адрес. Нет, я вовсе не пытаюсь оправдаться. Но мне хотелось бы кое-что прояснить. Оставим в стороне все эти песенки и шутки, но, честное слово, я никогда не считал вас ни жалкой игрушкой, ни пажом.

— Чудесно. Ну и кем же я тогда был? Исполнительным наемником?

— Да никаким не наемником. Ничего подобного. Замените две буквы в середине слова четырьмя и будете ближе к истине.

С минуту я пытался сообразить, затем меня осенило:

— Наследником? Но чего или кого, мистер Джессон?

— Да всего, чем я владею. И того, чего мне так не хватает. Полагаю, вы догадываетесь, что отделение в шкафчике с сюрпризом — не единственное пустое пространство, которое мне хотелось бы заполнить. — Джессон похлопал себя по груди. — Ваше повествование достигает цели там, где мои записки и стихи потерпели неудачу. Вы создали из цепи обыденных событий возвышенное произведение.

Зазвенел звонок, возвещающий о закрытии библиотеки.

К нам подошел мистер Сингх.

— Библиотека закрывается, джентльмены. Так что попрошу вас на выход. — Охранник шагнул к стойке и выключил лампочку в виде вопросительного знака.

Джессон протянул мне руку.

— Хотите, процитирую еще немного из Джонсона?

— Всегда рад.

— Есть у этого великого человека чудесное высказывание о библиотеках.

— О том, что они лишь подчеркивают всю тщету человеческих надежд?

Джессон кивнул.

— В первый же день занятий Щаранский написал мелом на доске эту фразу.

— И правильно сделал. А вспомнил я эти слова потому, что ощутил всю тщетность собственных надежд.

В молчании, рука об руку, мы подошли к выходу.

— Ну а «Королева»? — спросил я. — Как думаете, она когда-нибудь возникнет?

— Если б вы задали этот вопрос, когда мы только начинали работать вместе, я бы ответил, что ее должнынайти.

— А теперь?

— А теперь я уже не так категоричен. Начинаю понимать, что пустующее отделение есть не что иное, как конец пути. Тупик. А мне бы хотелось, чтобы мы продолжили путешествие.

На выходе из читального зала я поднял голову и указал на цитату, выбитую в камне.

— Habent sua fata libelli, — прочитал вслух Джессон.

— Гораций был прав, — заметил я. — У каждой книги своя судьба.