— А что, если нам проверить Пассаж, который строит в Нью-Джерси Фредерик Штольц?

— Тот тип, что купил закусочную-автомат?

— Если уж копаться в старинных технологиях, лично я начал бы именно с этого.

Я крутанул барабан Ленивой Сьюзан еще раз и нашел «Справочник по музеям».

— Ну разумеется, в Пассаже есть часы, — ответил услужливый куратор на другом конце линии. — Среди наших недавних приобретений целая коллекция старинных часов Тэтчера Кеога. Кроме того, мистер Штольц приобрел всю его библиотеку. Он постоянно посещает крупнейшие аукционы. Не думаю, что выдам вам тайну, если скажу, что мистер Штольц — крупнейший в стране собиратель старины. Поистине ненасытный коллекционер.

— Как думаете, я могу получить у него консультацию по старинным часам?

— Трудно сказать, — ответил куратор. — Все часовые механизмы сейчас в Пассаже, а Пассаж еще не открылся.

— А как насчет библиотеки?

— В библиотеке можно, если не боитесь иметь дело со старыми пыльными книгами.

— Вам определенно необходимо хотя бы беглое знакомство с нашими владениями, — сказал куратор, фамилия которого была Кевейно.

— Это не обязательно. Не хочется вас затруднять.

— Какие сложности? Мы так и так скоро открываемся, так что мне нужна подопытная морская свинка.

Кевейно провел меня мимо целой флотилии бульдозеров и экскаваторов и вывел на грязную разбитую дорогу, окружающую комплекс. Мы приблизились к зданию библиотеки, и он сказал:

— Добро пожаловать в Пассаж Фредерика Р. Штольца под названием «Вышли из употребления». Триста тысяч квадратных футов выставочного пространства, специальные исследовательские лаборатории для изучения промышленных археологических находок. Когда в следующем году этот комплекс откроется, он, без преувеличения, станет крупнейшей в мире частной галереей истории техники. Вы можете спросить, почему мы назвали его «Пассажем». Поясняю: то, что вы сейчас увидите, не станет музеем в классическом понимании этого слова. Напротив. Здесь не будет покрытых паутиной и ржавчиной экспонатов. Наше начинание призвано оживить предметы старины. Спросите — почему? Сейчас объясню. Дело в том, что Фредерик Р. Штольц, основатель и исполнительный директор «Штольц индастриз», давным-давно понял, что рост любой компании возможен лишь в случае применения принципа движения — на рынке капитала, в цифровых технологиях, в выставленных на всеобщее обозрение механизмах. И комплекс, который вы сейчас перед собой видите, есть не что иное, как дань уважения технологии — прошлой, настоящей и будущей. — И Кевейно принялся рассказывать мне об организационной структуре Пассажа, указывая на три больших ангара, каждый из которых напоминал жестянку от содовой, до половины зарытую в землю. Потом перевел дух и продолжил: — Обратите внимание на эти изгибы. Кривые линии присутствуют повсюду, во всех наших сооружениях. Дорога, по которой мы сейчас с вами идем, фонари на изогнутых столбах, линии дверей и окон… все они напоминают своими очертаниями полукруг. — Как бы в знак подтверждения своих слов Кевейно похлопал по лацкану пиджака, где красовалась булавка с голограммой в форме залихватски изогнутой буквы «S», и распахнул передо мной двери библиотеки.

— Удачи вам, — сказал куратор, подведя меня к металлическому столу, напоминающему гигантскую сковороду для пирогов. Он подготовился к моему визиту, водрузил на этот стол-сковородку каталожные ящики коллекции Тэтчера Кеога. Когда я попытался поблагодарить его, Кевейно возразил: — Рано пока что благодарить. Хочу предупредить: со всем этим вам придется разбираться самому. Я в этих делах ни черта не смыслю.

Я подсел к столу и начал перебирать карточки. И сразу же стало ясно, почему все эти записи приводили его в недоумение — они требовали знаний по форматам книг. К примеру, «ф» — фолиант, «К» — кварто, или формат в одну четвертую доли листа, а вот «Фе» и «Сф»… вообще непонятно что..

Была с этими карточками и другая головная боль. Никакого порядка и отсутствие тематических указателей. И я оставил карточки, от которых все равно не было никакой пользы, и направился к книжным полкам.

По контрасту с бардаком, творившимся в каталожных ящиках, сами книги и их расстановка просто радовали глаз: массивные тома и роскошные фолианты на нижних полках, книги меньших форматов размещались выше. До самых маленьких было не дотянуться, но эта их недоступность ничуть меня не беспокоила, поскольку вряд ли в таких крохотных книжечках могли находиться чертежи и гравюры, а именно за последними я сюда и пришел.

Я провел здесь несколько часов, по очереди снимая тяжелые тома в кожаных переплетах с полок, в поисках рисунка или снимка часов, которые походили бы на те, что изображены на гравюре. Чего здесь только не было — хронографы с секундомером, карманные часы с крышкой, часы с репетиром… Через какое-то время я уже перестал их различать. Обложенный дюжинами совершенно бесполезных книг, я вдруг ощутил себя живым примером первого закона Нортона, который гласил: чем больше информации, тем меньше ты знаешь и понимаешь.

В поддержку этого своего высказывания Нортон всегда приводил в пример одного из наших постоянных читателей, математика, который редко заказывал новую книгу. Все необходимое этот ученый чудак носил с собой, в нагрудном кармане рубашки — тоненькую пачку карточек с индексами и два толстых тупых карандаша. Именно эти ограничения, по мнению Нортона, и позволили парню получить Нобелевскую премию.

Видно, Кевейно почувствовал, что я в затруднении, и поспешил на помощь.

— Могу я взглянуть? — И он взял копию гравюры. Окинул ее беглым взглядом и заметил: — Мне никогда не нравились его работы. Не понимаю, почему все просто сходят по ним с ума. Нет, не отрицаю, стиль здесь, конечно, чувствуется. Но что касается новаторских идей… тут он и рядом не стоял со своими британскими коллегами.

— И к какому приблизительно периоду относятся эти часики? — осведомился я.

Кевейно усмехнулся:

— Это вам не часики. Это брегет. Начинается с буквы «Б». Б-Р-Е-Г-Е-Т. Это же один из егобрегетов, верно? Или подделка? Его часто подделывали.

— Но как можно определить, кто именно изготовил эти часы? Ведь здесь нет ни клейма, ни марки.

— Не глупите. Уж кто-кто, а я сразу вижу руку Бреге. Видите, как вот эта стрелка выходит за круг? — и Кевейно ткнул пальцем в изображение.

Сердце у меня зачастило.

— Так что там у нас в каталогах по Бреге? Погодите, я сам посмотрю. — Я бросился к каталожным ящикам и схватил тот, который был помечен буквами «А-Д». И нашел карточку с надписью: «Бреге, Абрахам Луис (1747–1823)». Ниже были приведены две ссылки. Первая относилась к переплетенной вручную книжке форматом в одну восьмую долю листа, написанной одним из потомков часового мастера. Вторая — к кварто, напечатанной в Лондоне в 1921 году коллекционером старинных часов. В каталоге она была зарегистрирована следующим образом: «Сэр Давид Лайонел Голдсмит-Штерн Саломонс, Бр. М.А., ФРАН., М. Инст. Е.Е., А. Инст., С.Е., и К ⁰».

Поскольку интересовали меня прежде всего гравюры, первую книгу в одну восьмую листа можно было спокойно исключить. И я уже приготовился погрузиться в кварто, как подошел Кевейно и деликатно кашлянул.

— Мы закрываемся, — сказал он.

— Последнюю книгу! — взмолился я. — На карту поставлена честь скаута.

Я чуть не ахнул, увидев их изображение через тонкий слой папиросной бумаги. Перед тем я дважды натыкался на гравюры, где были часы, почти неотличимые от тех, что имелись в «Часослове». Но при более тщательном рассмотрении выяснялось: мелкие различия все же существовали. Убедившись, что стрелки и циферблат в точности такие же, я ощутил прилив столь редкого для исследователей восторга.

Вообразите теперь, каково же было мое разочарование, когда, прибыв в «Фестиналенте», я вдруг узнал, что Джессон принять меня не может.